Свиток Всевластия - Мария Юрьевна Чепурина

получат ли вообще, а главное – как будут потом делить ее. Помье не сомневался, что аналогичными мыслями были заняты головы обоих его попутчиков.

Париж оказался еще более жарким, чем тогда, когда они его оставили, – и в смысле температуры, и в смысле политической обстановки. На лицах граждан читалось беспокойство, тут и там вспыхивали драки, участники которых осыпали друг друга немыслимыми обвинениями, многие лавки позакрывались. У тех, что работали, собирались любители новостей: прямо на улице они вслух читали газеты и фельетоны, а потом озабоченно обсуждали их. Из обрывков речей, доносившихся до литератора, можно было сделать вывод, что какие-то сатанинские силы желают стереть Париж с лица земли, перерезать всех его жителей, а затем воцариться над выжженной пустыней.

Впрочем, больше всего поразили Помье не эти дикие сплетни, подобные которым ему не раз уже приходилось слышать. Взгляд писателя невольно останавливался на иностранных мундирах солдат, наводнивших столицу. Откуда тут эти армии? Уж не сдан ли город неприятелю? Или, может, целой коалиции вражеских войск?

Троица въехала в Париж с юго-запада. Проезжая мимо расположенного на окраине столицы Марсова поля, охотники за свитком с удивлением обнаружили, что этот бывший плац военной школы превратился в место дислокации какого-то заграничного войска. Расположившиеся на поле драгуны свысока посматривали на спешащих мимо французов. Мрачные жерла чужих пушек были направлены на Латинский квартал.

– Что бы это могло значить? – спросил виконт.

– Думаю, ничего хорошего, – отозвался алхимик.

Заниматься выяснением было некогда. Не тратя времени попусту, д’Эрикур, Кавальон и Помье поспешили на улицу Кенкампуа.

Знакомый всем троим особняк, с которым теперь было связано столько воспоминаний, больше не был опечатан и охраняем. Не представляя, что ждет их внутри, охотники за свитком решили нанести визит без всякого промедления.

– Но сначала, – сказал виконт, – каждый из нас должен принести клятву: не интриговать против остальных, не обманывать, не пытаться завладеть шкатулкой и манускриптом бесчестным способом. Раз уж мы решили объединиться, так пойдем же вместе до конца! Если нам сегодня или завтра посчастливится, вопрос обладания всевластием решит жребий.

– Идет, – сказал алхимик.

– Только пускай тот, кому повезет завладеть палестинским свитком, поклянется не употреблять свою могущество во вред двоим оставшимся и, сверх того, обязуется отблагодарить их за помощь, – сказал писатель.

– Клянусь! – произнес Кавальон.

– Клянусь! – произнес Помье.

– Клянусь, – произнес д’Эрикур и взялся за дверной молоток.

Отворила им незнакомая жещина с заплаканными глазами.

– Сударь? – спросила она удивленно.

– Мое имя – д’Эрикур, – сказал виконт. – Прошу прощения, что явился, не будучи званым и не предупредив о своем визите. Однако думаю, что мне, как жениху бедной Софи (царство ей небесное!), можно рассчитывать на некотое снисхождение.

– Д’Эрикур… Ах да! Друг Собрания. Я слышала. Мне известно, что опекуны бедной девочки не одобряли ее выбор. Но теперь, кажется, не время для ссор. Это ужасная потеря для всех нас. Я могла бы предложить вам, сударь, стать другом этого дома, но не могу. Мы с семьей не станем жить в этом несчастном особняке, откуда одна за другой отошли в иной мир бабушка и внучка. Здесь все слишком напоминает о смерти. Поэтому мы решили выставить дом на торги. Имущество уже распродается…

– Распродается?! – вырвалось у Кавальона.

– И много уже ушло?! – добавил Помье.

– Мадам, извините, что я не представил своих друзей, и за их несдержанность. Они только что с дилижанса, очень устали, поэтому иногда забываются, – элегантно сгладил ситуацию д’Эрикур. – Это Кавальон, это Помье. Оба защитники прав человека и лучшие подданные Его Величества… Впрочем, я осмелюсь присоединиться к их вопросу: много ли уже продано?

– Но почему это вас так волнует?!

– Видите ли… Софи была главной любовью моей жизни… И некоторые вещи из ее дома… напоминают мне о днях нашего короткого счастья. Мне бы не хотелось, чтобы они оказались в чужих руках. Если это возможно…

– Вы хотите что-нибудь купить? Ну разумеется! Весь дом в вашем распоряжении!

«Весь дом в вашем распоряжении!» Сколько бы отдал Помье, чтобы услышать эти слова раньше! Чем бы только не пожертвовал любой из них ради подобных слов за несколько месяцев до того!

Охотники за свитком, еле дыша от волнения, прошли по анфиладе комнат. Повсюду были следы разрухи, признаки скорых торгов, свидетельства того, что дом не жилой, даже если под его крышей кто-нибудь и ночует. Ковры лежали свернутыми в трубы, кровати стояли незастеленными, новые «римские» стулья пирамидой громоздились в углу рядом с потертыми лиловыми креслицами в рокайльном стиле. Некоторые комнаты уже пустовали: в них не было ничего, кроме выцветших жеманных обоев и устаревшей лепнины на потолках.

Покои Софи изменились с тех пор, как Помье, имевший глупость влезть сюда, был принят за оборотня и окружен толпой женщин. Исчезли и «античная» картина, и каминный экран, и Дидро, и множество других безделушек, помещавшихся на каминной полке и туалетном столике. На заправленную постель кто-то вывалил множество платьев из гардероба. Ящики комода были выдвинуты. Взгляд Помье машинально устремился к их содержимому… но инкрустированной раковинами шкатулки там не было.

Троица разбрелась по покоям умершей девушки. Помье мог ручаться, что каждому из них в этот миг хотелось перевернуть вверх дном все комнаты, разрыть все шкафы, учинить настоящий обыск, наброситься на вещи так, как набрасывается молодой муж на свою еще неизведанную супругу… Но, подобно этой супруге, каждый из охотников испытывал смущение – перед хозяйкой, перед товарищами, перед памятью бедной мадемуазель… и даже перед самой возможностью обыскать, открывшейся так неожиданно, что в нее до сих пор не верилось.

– Сударыня, – решился наконец виконт, – где-то здесь у моей невесты была шкатулка, инкрустированная раковинами. Эта вещь, равно как и ее содержимое, весьма памятны и важны для меня. Если бы было возможно…

– Шкатулка? Ах да! Вспоминаю! Только вчера сюда приходил маркиз де Монгри, и она ему приглянулась.

– Шкатулка уже продана?! – в ужасе возопил Помье.

– Вы можете дать нам адрес этого господина? – спросил Кавальон, сохраняя внешнюю холодность.

– В этом нет нужды, – сказал виконт. – С маркизом я знаком. И мне известно, где он живет.

Маркиз де Монгри жил на улице Эльзевир. Ему было сорок три года, он разъехался с женой, занимался химией, пропагандировал хлеб из картофеля и прививки от оспы, любил свежие устрицы, был лучшим в квартале Марэ фехтовальщиком и имел обширные связи при дворе. Многие королевские министры были его друзьми, так что поговаривали, будто маркиз оказывает влияние на политику.

– Ба! Д’Эрикур! – закричал он, распахивая объятия. – Весь свет уже считает вас покойником! Что же это такое?! Вы боретесь за свободу, рискуете жизнью, вдохновляете наших депутатов, а потом исчезаете на три недели… чтобы вот так, без предупреждения, появиться у меня на пороге! Право, тут что-то не так!

– Вы правы, сударь, – улыбнулся д’Эрикур. – Мне никогда еще не приходилось оказываться