НКВД. Война с неведомым - Александр Бушков

И не обнаружили за поворотом никакой машины. Более того, не обнаружили ее вообще. Недоуменно матерясь, прошагали в сторону деревни еще не менее километра – но никакой машины не обнаружили.

Она так и не появилась в тот день. Прибыла только через сутки. Такие дела. Повторяю: обе дороги, что правая, что левая, соединявшие деревню с лагерем, представляли собой стиснутые тайгой колеи без каких бы то ни было ответвлений, поворотов, съездов и обочин. Едва-едва протиснуться одной машине. Выехав из деревни, можно попасть исключительно в лагерь. Выехав из лагеря, можно попасть исключительно в деревню. Развернуться на этой колее было физически невозможно – для любой мирной гражданской машины, я имею в виду. Только танк способен был там развернуться, снеся пару дюжин деревьев…

Естественно, имела место некоторая оторопь. Ведь, с одной стороны, чуть ли не три десятка человек прекрасно слышали, как совсем рядом, ну, метрах в двухстах самое дальнее, завывает изношенным мотором старенькая машина, переваливаясь по буграм и колдобинам. С другой стороны – те, кто пошел на звук, не обнаружили вблизи каких бы то ни было транспортных средств с двигателем внутреннего сгорания… Ясен ребус?

И ведь дня через два все это в точности повторилось, вновь повергнув весь отряд в злое, тягостное недоумение. Снова близенько, вот туточки, за поворотом шумит мотор, скрежещут передачи, тужится потрепанная машинешка, пытаясь одолеть колдобины и рытвины, вот-вот покажется из-за поворота… а вот вам шиш! В один прекрасный момент звук мотора умолкает, словно повернули некий выключатель, и ни звука более не слышно. До следующего раза. Невидимая машина с завидным постоянством стремится к лагерю и, не доехав до него пары сотен метров, исчезает неведомо куда…

Бога ради, только не надо логических, рациональных, материалистических объяснений! Их попросту нет, понимаете? Версию о том, что это попросту долетал до нас шум мотора ездивших где-то поблизости машин, отмели почти сразу же. Потому что «поблизости» не было ни машин, ни дороги с оживленным движением. До деревни, повторяю еще раз, было километров пять – и еще километрах в восьми далее располагалась самая оживленная ближайшая трасса…

Мы ведь очень быстро, осатанев от этих мистических непонятностей, выкроили время и принялись экспериментировать – при полном попустительстве начальства, которому самому было интересно. Благо наш шофер, с настоящей машины, оставшись ночевать в лагере и на следующий день обеими ушами слушавший «невидимку», своими ногами отмахав с километр дороженьки, всецело проникся ситуацией…

В общем, шофер ездил, а мы слушали. Экспериментальным, сиречь строго научным путем было установлено:

а) шум мотора настоящей машины слышен в лагере (исключительно тогда, когда она находится не далее чем в трехстах метрах от лагеря;

б) если отъехать дальше, мотора в лагере не слышно;

в) шум моторов других, посторонних, далеко проезжающих машин до лагеря попросту не доносится.

Итак, путем строгого эксперимента…

А «невидимка», сволочь такая, продолжала мотать нервы. Если не каждый вечер, то уж через пару дней на третий – это как закон. Возможно, кому-то это и смешно читать, не спорю, никаких привидений с синими рожами, никаких оборотней, леших…

Но нам тогда, честное слово, было не до смеха. Мы попросту злились. Однажды, когда раздался поблизости шум мотора – ну метрах в двухстах, не дальше, как обычно! – наш шофер, тоже изрядно осерчав, вскочил в свой раздолбанный «газон» и помчал навстречу «невидимке» со всей скоростью, какую позволяла разбитая колея.

И ничего не увидел, кроме пустой дороги.

Позже, когда выдалось свободное время, осторожненько поговорили в деревне с местными. Они эту загадку обсуждали скупо, нехотя и без всякого удивления. Оказалось, им это прекрасно знакомо, и настолько давно, что успело наскучить. Ну да, говорили они, ничуть не удивляясь. А как же. Ездит такая… невидимая. И давненько, между прочим, ездит, времен с довоенных. И никто ее никогда не видел, а вот слышать слышали многие. Ни вреда от этого ездуна, ни, понятно, пользы.

Это было проявление классического крестьянского менталитета – отнюдь не сугубо российского, а, пожалуй, интернационального. Крестьянин испокон веков – приземленнейший практик. Он попросту старается не уделять внимания вещам, событиям, явлениям, которые не оказывают реального, непосредственного влияния на его жизнь. Ездит невидимая машина – и черт с ней, коли не вреда от нее, ни пользы…

Правда, один хитрый и пьющий старикашка, попробовал было таинственным шепотком плести небылицы про лично им виденного синерожего шофера. Будто, мол, этот ездун обожает приглашать в кабину случайных встречных – и кто, мол, сядет, тот и пропадет с концами…

Но доверия этот, с позволения сказать, источник не вызывал ни малейшего. Во-первых, откровенно путался: то у него в кабине ездил синий гниющий мертвяк, то голый скелет. И во всем остальном имелись существенные разночтения, детали всякий раз менялись. Во-вторых, из десятка наших «интервьюируемых» о привычке шофера заманивать в кабину неосторожных путников говорил один этот старикашка. Все остальные повторяли одно и то же: машина-невидимка болтается по таежным дорожкам давно, лет сорок, многие ее слышали, но никто никогда не видел, и ни пользы от нее, ни вреда…

Вот такая история. Возможно, она и не впечатляет в сравнении с похождениями Малдера и Скалли (да и в сравнении со многими свидетельствами, в этой книге приведенными допрежь). Не впечатляет – если вас не было среди тех двадцати пяти, кто своими ушами слышали не единожды шум мотора совсем близко… Шум мотора машины, которой не было.

Финал? Да, собственно, не было никакого финала. Махнули рукой. Не писать же в Академию наук: «Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Пишут вам простые советские геологи числом не менее двадцати пяти. У нас тут каждый вечер ездит машина-невидимка, и задолбала она нас вконец, так что пришлите экспедицию, только чтоб главным был непременно профессор с бородой, иначе несолидно…»

Ага… Им что там, в Академии наук, подтираться больше нечем, кроме как такими письмами? Туалетная бумага имеется…

В общем, мы попросту махнули рукой на этого чертова невидимого ездуна. Мы туда приехали не загадки природы разгадывать, а выполнять конкретную работу, за что, между прочим, полагались приличные деньги. Своих забот было по горло. На шум мотора по вечерам больше не обращали внимания, и точка…

С некоей попыткой объяснения – не этой загадки, но чем-то схожей – я столкнулся лет двадцать спустя. Один мой знакомый жил с напарником в таежной охотничьей избушке, и каждую ночь им чертовски досаждало долгое, совсем близкое петушиное кукареканье. Звуки вроде бы самые что ни на есть житейские – вот только до ближайшего жилья, где имелись бы курятники, нужно было идти на своих двоих километров пятьдесят. Обитатели охотничьей избушки, к слову, вели самый что ни на есть трезвый образ жизни – они туда пришли не водку жрать, а промышлять соболя. Опытные были охотники, профессионалы. И вот, извольте… Зима, полсотни километров до ближайшей деревни – а петухи орут поблизости каждую ночь…