Дитя урагана - Катарина Сусанна Причард

сколько могла унести и отправилась по редакциям разыскивать друзей, чувствуя себя самым счастливым человеком в Лондоне.

Правда, я несколько разочаровалась, узнав, что тысячу фунтов намечено поделить между всеми победителями конкурса — из Южной Африки, Индии, Канады и Австралии, но и двести пятьдесят фунтов казались мне несметным богатством. Я немедленно стала собираться домой, считая, что цель моего пребывания в Лондоне достигнута. Писательница, которой удалось стать вровень с английскими мастерами, могла рассчитывать на внимание в Австралии.

Правда, я получила довольно соблазнительное предложение сотрудничать в нескольких ведущих газетах и журналах Лондона. Но от писателей и художников, околачивавшихся в кафе и студиях, я наслушалась немало пустой болтовни о великих творениях, которые они вот-вот создадут; я чувствовала, что вдали от дома и своего народа тоже буду только болтать и не напишу ничего значительного. Ведь во имя того я и боролась, чтобы завоевать доверие соотечественников, и теперь с чистым сердцем я могла возвратиться на родину и посвятить ей все свои силы.

Но перед отъездом надо было еще сделать кое-какие дела, на которые я хотела употребить часть своего новоприобретенного богатства.

Моя сестричка выходила замуж, и я с увлечением обегала множество магазинов, покупая всякие красивые вещи ей в приданое. А еще были у меня две маленькие подружки, и я дала себе слово при первой возможности подарить им день, который запомнился бы им на всю жизнь.

Девочки жили на одной из улиц по соседству с Челси-Гарденс: Лиззи, девяти лет, веснушчатая, с копной рыжих кудряшек, и десятилетняя Эмили, бледная и изможденная, со светлыми волосами, заплетенными в тощие косички. Я часто встречала их в скверике с целым выводком младших братишек и сестренок. Матери их, поденщицы, целыми днями работали. В одной семье было восемь детей, в другой — одиннадцать. Мальчики и девочки постарше уже ходили на работу. Мать Эмили, вдова с несколькими детьми, вышла было замуж за вдовца с тремя не то четырьмя ребятишками, но тот скоро ее бросил, оставив всех детей у нее на руках. Семьи обеих девочек ютились в тесных комнатах. Роберт-стрит была мрачной, грязной улицей самого отталкивающего вида.

— Чего бы вам хотелось, девочки? — спросила я Лиззи и Эмили. — Съездить за город или к морю, а может, пойти в зоопарк?

Они выбрали зоопарк. Вся улица была взбудоражена, снаряжая девочек достойным образом для выхода в свет. И какими забавно-трогательными в результате всего этого выглядели их фигурки! Плохонькие, линялые платьица, второпях перешитые из старой чужой одежды и для нарядности отделанные кусочками лент и кружев; на Лиззи была шляпа со взрослой женщины с торчащим «перушком». Впервые в жизни Лиззи надела шляпу; она то и дело сползала девочке на глаза, а на империале автобуса шляпу едва не унесло ветром. Эмили тоже кто-то из соседей одолжил шляпу.

С утра я уходила по делам, и мы уговорились встретиться на Оксфорд-Сэркус. Девочек привела моя «экономка» миссис Нил. Вид у нее был смущенный, так как она вообще не одобряла моих отношений с Роберт-стрит. В нашей экскурсии участвовали оба ее сынишки, они тоже никогда не бывали в зоопарке. Мальчики миссис Нил всегда были прилично одеты и вели себя примерно. Они возбужденно тараторили, предвкушая удовольствие; зато Лиззи и Эмили вцепились в меня с обеих сторон, едва дыша от страха. Впервые в жизни они оказались так далеко от дома, хотя мы выехали всего полчаса назад.

— Ну вот, — сказала я, когда мы вошли в зоопарк. — Теперь можете делать все, что вам хочется, и просить у меня все, что вам нравится! — При этом я надеялась, что они не попросят львенка или тигра на память. Но они ничего не просили, им ничего не хотелось, они только жались ко мне, от страха и волнения не в силах вымолвить ни слова.

И когда я говорила: «Лиззи, хочешь клубники со сливками?» — или: «Купить мороженого, Эмили?» — они, глянув искоса друг на друга, шептали: «Спасибочки».

Они могли бы сколько душе угодно кататься на слоне и верблюде; какое там! Девочки и подумать об этом не смели и только ахали: «Ой, боязно!», глядя на огромных животных.

При виде гиппопотама в большом водоеме у обеих глаза едва не выскочили из орбит. «Но оно же не взаправдашнее, да?» — в ужасе пролепетала Лиззи.

Потом мы обедали в ресторане; думаю, даже Алисе в Стране Чудес все казалось кругом менее чудесным, чем Лиззи и Эмили в том ресторане; особенно сказочным был официант во фраке, спрашивавший, что им будет угодно заказать. Бедные девочки только таращили на него круглые глаза и шептали: «Спасибочки».

Но самым приятным для них, наверное, было возвращение на Роберт-стрит: мы явились с целой кучей бананов, пирожных, земляных орехов и конфет для остальных ребятишек. Как я жалела, что не могу всем детям этой улицы подарить не один, а много-много дней счастья. Ведь Лиззи и Эмили — только двое из тысяч детей, которых я видела в трущобах; они подрастали и старились, всю жизнь не имея и тени надежды вырваться из нищеты и лишений.

Миссис Нил с сынишками я отправила на месяц отдохнуть в деревню, и им все-таки удалось вырваться. Не только в книгах, но и в жизни случаются счастливые завершения давних любовных историй. Во время отдыха миссис Нил повстречала человека, который некогда, когда она была еще в девушках, за ней ухаживал. Он так и не женился, имел вполне приличную ферму. Миссис Нил написала, что собирается выйти за него замуж и в Лондон больше не вернется.

Моя книга «Пионеры» увидела свет, когда пошел уже второй год войны.

Страшно было подумать в тот первый день, что война, этот зловещий призрак, стала реальной действительностью для народа Англии.

Никогда сельская Англия не выглядела столь мирной и прекрасной, как в начале того памятного августа. На полях золотилось жнивье, окаймленное маками; жимолость и эглантерии оплетали живые изгороди. В лесах и парках деревья, одетые сочной зеленой листвой, отбрасывали густую тень. Они отражались в реках, медленно, словно расплавленное серебро, кативших свои воды. Просто не верилось, что это ясное летнее небо может таить угрозу.

И все же на Флит-стрит уже не одну неделю поговаривали о том, чем может завершиться опасное осложнение международных дел. В день убийства эрцгерцога Фердинанда один хорошо информированный журналист сказал мне: «Это значит — война». Я не в силах была этому поверить.

Положение в Европе продолжало оставаться тревожным; кое-какие известия о подготовке