Рассказы ездового пса - Василий Ершов

Говорят, судили потом этого врача.

Дочка моя, врач-терапевт широкого профиля, хлебнувшая медицинской мудрости и опыта, умеющая вытащить – и вытащившая – не одного больного с того света, рассказывает мне о своей любимой работе:

– Привезли тут вчера больную, с температурой, она на ногах не держится, а медсестры еле шевелятся, возятся, даже не усадили… Папа, ей же плохо! Ну, я их построила – забегали! Но что за люди: ведь – сестры милосердия! Больной же плохо!

Дочку мою хвалят за спиной. Она понимает, что такое Врач. Она – милосердна. За больного она бьется до последнего. Умирающую старушку вот сумела «раздышать» рот в рот – и бабка ожила!

– Ну, а как же иначе, папа!

Что ж… Мы все как можем исполняем свой долг.

Жаркая Анапа… Грозы кругом, темные тучи бродят над предгорьями, проливаясь на горячую землю крупным ливнем, а то и градом. Мы просидели здесь три дня, не вылезая из теплого мелкого моря, загорели, отоспались… курорт. Но уже летит наш рейс, по расписанию; правда, есть проблемы с топливом. Везде проблемы с топливом: его нет почти нигде. Надо искать неподалеку аэропорт, где топливо еще есть, договариваться, звонить, запрашивать – да мало ли хлопот у капитана, заброшенного судьбой на другой край страны и вынужденного решать встающие одна за другой задачи. Вроде договорились подсесть на дозаправку в Ставрополе – там гроза, закрылся. Давай искать другое место заправки… а тут выселяют из гостиницы: время вышло, новый экипаж едет на наши места, других нет… корячится задержка… толкаться на ногах… пропадает черешня, закупленная утром на рыночке, – много ли ей по жаре надо.

Пока ехали на автобусе в аэропорт, подошла гроза, все закрылось… а самолет на подходе. Откроется аэропорт или самолет уйдет на запасной? Привез заначку топлива или сядет с минимальным остатком? Дадут или не дадут нам керосину, чтобы перелететь в ближайший аэропорт на дозаправку… куда? Будет ли там погода?

Короче, прямо с автобуса я побежал в АДП и стал решать эти кроссворды. Гроза прошла, самолет сел, остаток топлива позволял, перелететь в Минводы, надо было только уговорить местное начальство дать нам пару тонн; были проблемы, звонки, переговоры…

Когда пришло время идти в медпункт, я был накручен очень хорошо. В голове билась мысль, что Сочи закрыты, Ставрополь закрыт, Краснодар не подходит запасным, потому что далеко, а тут к Анапе подходит фронт и скоро все закроется… а мест в гостинице нет… а черешня… А тут еще трасса на Минводы закрылась, работает градобой: спасая кавказские поля, лупят из зениток снарядами с йодистым серебром по грозовым тучам, стараясь вызвать дождь до того, как он превратится в град. А задержка идет, рабочее время тоже, и может не хватить до дому, придется где-то ночевать… а черешня…

Я прибежал в медпункт последним. Пожилая женщина-врач сидела в кабинете, мое задание лежало перед нею, ребята ушли на самолет.

Я протянул руку доктору. В висках стучало… жара… влажность… Затаил дыхание на вдохе…

Женщина внимательно посмотрела на меня.

– Командир, что-то у вас пульс частит.

– Да… это… насуетился. Сейчас пройдет.

– Знаете… давайте-ка я вам на всякий случай давление померю.

– Лучше уж сразу давайте дуну в трубочку, – вызывающе сказал я, – раз не верите.

– Да нет, – спокойно ответила она, – я знаю, что вы не с похмелья. Но все-таки давайте измерим.

Я протянул руку. Сердце колотилось, аж подбрасывало всего. И правда… что-то не так со мною. В ноющих висках с писком продавливалась сквозь сосуды кровь.

Врач внимательно следила за показаниями манометра, потом долго считала пульс.

– М-да… Сто восемьдесят на сто двадцать. И пульс сто сорок. Что с вами?

– Сколько?! – не поверил я. Внутри как будто что оборвалось: «Все… добегался…»

Она повторила. Помолчали.

– Странно… У вас раньше такое бывало? – Она заботливо посмотрела мне в глаза.

– Нет, никогда – честно признался я. – А что теперь делать?

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят шесть.

Пожилая женщина на минуту задумалась. Потом еще раз посмотрела мне в глаза и предложила:

– Вот что. Я дам вам выпить вот эту таблетку… полтаблетки. Не думайте, это безвредно. Если честно – это аспирин. Выпейте и посидите здесь минут пять, потом снова измерим давление. Если оно понизится до ста пятидесяти – а я уверена, оно понизится, – я вас пропускаю. Даже так сделаем: вот, я ставлю штамп медосмотра вам в задание, я уверена, вы улетите. Посидите пять минут, успокойтесь. Что – проблемы с вылетом?

Я выложил ей свои проблемы, увлекся, расписал с картинками… и как-то забыл про нудную боль в висках, и успокоился. Доктор слушала внимательно, задавала вопросы, и было видно, что она, пожилой человек, искренне интересуется моими проблемами, понимает их и сочувствует мне. Может, у нее самой сын или муж – летчики… впрочем, муж… он вряд ли уже летает, давно, наверное, на пенсии.

Я так увлекся, что чуть было не забыл, что мне же бегом… готовиться… лететь… Но тут заскочил второй пилот:

– Василич! Топливо до Минвод… прогноз… – Увидел на столе аппарат для измерения давления и осекся. – Что? Подскочило?

Докторша махнула на него рукой: уходи, мол, не до тебя… Она боялась, что весь так тонко выстроенный ею механизм моей реабилитации рухнет от малейшего толчка извне.

– Ну-ка, давайте… – она надела мне на руку рукав прибора. – Вот видите – сто пятьдесят на сто! Я же говорила! Все, подписываю. Не переживайте, командир, всякое бывает. Доброго пути вам… А таблетка – это так, для психологии. Плацебо, называется. Помогло же! Да погодите вы, не убегайте, распишитесь же!

Крикнув на ходу: «Спасибо!», я помчался на метео, в АДП, на самолет… Завертелась предполетная подготовка.

Потом был суматошный полет по узкому коридору трассы между грозами, горами и градобоем; штурман вертелся по кабине, как бурундук на заборе, мотаясь от локатора к карте, второй пилот крутил штурвал; фиолетовые «чертики» статических разрядов вспыхивали на лобовых стеклах… Самолет трепало. Черешня кисла в багажниках. Вдруг я вспомнил про пульс. Нащупал жилку на запястье, подсчитал по секундомеру: семьдесят два! Правильно, все осталось позади – и сердце в норму вошло.

Вот вам и психология доктора.

Сверкали молнии. Грозовые вершины проплывали в сумерках справа и слева, подсвеченные сполохами разрядов.

Я взял в руку микрофон и спокойным голосом сообщил пассажирам:

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет занял заданный эшелон десять тысяч сто метров. – Сделал паузу и проникновенно добавил: – На борту у нас все в порядке.

Они просто балдеют от этого спокойного тона.