Тайна болезни и смерти Пушкина - Александр Костин

Я не имею чести быть лично известен Вашему сиятельству, я не только никогда не оскорблял Вас, но по причинам мне известным, я всегда питал к вам чувства искренние уважения и преданности и даже признательности…[170]

Я прошу, князь, чтоб вы отказались от сказанного Боголюбовым, чтоб я знал, как я должен поступить.

Лучше, чем кто-либо, я знаю расстояние, отделяющее меня от Вас, но вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я имею честь принадлежать. Вы поймете, надеюсь, без труда настоятельную необходимость, заставившую меня поступить таким образом.

Мне необходимо знать, как я должен поступать. Если…

Если когда-нибудь я оскорблял кого-либо, то только по легкомыслию или в качестве возмездия – в первом случае я всегда…

Мне противно думать, что какой-то Боголюбов…

Умоляю, Ваше сиятельство, отказаться от отзывов… от обвинения… утверждения Боголюбова, или не отказать сообщить мне, как я должен поступить…»

Он мучительно искал слова, правил, зачеркивал. Письмо должно было объединить их против Боголюбова, оклеветавшего обоих, дать князю возможность почувствовать себя оскорбленным не Пушкиным, но Боголюбовым: «ссылаясь на Ваше имя… ссылаясь при этом на Вас… как право… какой-то негодяй по фамилии Боголюбов, ссылаясь на Ваше имя как право…» Надо было, чтобы Репнин понял; он, Пушкин, просто не мог оскорбить его, равно как и сам Репнин не мог – не должен был! – дурно говорить о Пушкине в присутствии негодяев: «какие же могли быть основания, побудившие вас не только… я отказываюсь верить… какие же могли быть основания, ради которых вы…»

В конце концов он отправил короткий текст, за которым, однако, все это угадывалось. Он верил в чутье подлинного дворянина, человека чести».

Получив письмо Пушкина, князь Репнин прекрасно понял, что поэт введен в заблуждение происками надменного свояка, который стремился нанести удар, как по Пушкину, так и по Репнину, поскольку «Лукулл» – Шереметев был одним из его главных кредиторов. Будучи в финансовой зависимости от заболевшего Шереметева, он как бы тоже был заинтересованным в его смерти. «Конечно же смерть Шереметева, которая или дала бы изрядную отсрочку платежей, или вообще списала долги, – ибо Репнин мог претендовать на наследство не в меньшей степени, чем Уваров, была бы князю выгодна, спасительна.

И конечно же благородный Репнин никоим образом не желал такого выхода.

И конечно же убедить истерзанного мытарствами князя, что пасквиль Пушкина марает и его – не просто наследника, но кабального должника Шереметева, – не составило Уварову большого труда.

Вполне возможно, что князь Николай Григорьевич возмутился поступком сочинителя. Ему – при его щепетильности в знаменитой честности! – и так тяжко было переносить это вздорное следствие, «Полтавскую комиссию», исход которой был неясен по проискам клеветников и недоверию правительства, а тут еще приходилось чувствовать себя и на новом подозрении, особенно гадком.

Князь Николай Григорьевич, несмотря на родственную лояльность, знал цену Сергию Семеновичу и вовсе не желал стоять с ним на одной доске в глазах общества.

Знал он цену и Пушкину, и потому вряд ли его возмущение приняло вид оскорбительный. Но Уварову и Боголюбову важна была зацепка.

Как только, после двадцатого января, Сергий Семенович понял, что сильных карательных мер против его врага не последует, он спустил с цепи Боголюбова. И вскоре до Пушкина с разных сторон стали доходить слухи об уничижительных для него отзывах князя Репнина. Все ссылалась на один источник – на Варфоломея Филипповича.

Все это выглядело тем более правдоподобно, что Боголюбов еще недавно вхож был и в дом Пушкина и кичился своим приятельством с первым поэтом».

Пушкин был прекрасно осведомлен как об исключительной честности князя Репнина, так и о его затруднительном финансовом положении, в котором пребывал князь. Знал он о ратных подвигах князя и о его административных способностях, используемых во славу России, то есть собственная биография князя была безупречна…, но… он был братом декабриста С.Н. Волконского, которого так ненавидел государь. Чтобы понять, о каком следствии говорилось в приведенном отрывке из книги Я.А. Гордина, приведем несколько отрывков из биографии князя из этого же сочинения: «Князь Николай Григорьевич Волконский, старший брат декабриста князя Сергея Григорьевича Волконского, получил от Павла 1 право принять громкое имя Репниных, родственников Волконских, чтобы не пресекся этот исторический род. Он прославился не только храбростью и полководческим талантом, проявленным в нескольких войнах, но н даром администратора. После поражения Наполеона под Лейпцигом Репнин назначен был генерал-губернатором Саксонии и год правил европейским королевством как дельный, гуманный и просвещенный глава государства. Он сказал в прощальной речи перед дрезденским магистратом: «Вас ожидает счастливое будущее. Саксония остается Саксонией; ее пределы будут ненарушимы. Либеральная конституция обеспечит ваше политическое существование и благоденствие каждого! Саксонцы! Вспоминайте иногда того, который в течение года составлял одно целое с вами…»

Князь Николай Григорьевич доказал, что он из тех деятелей, которым можно доверять судьбу государства. Сторонник либеральных преобразований и противник крепостного права, он мог стать вместе с другими либеральными вельможами-генералами – Ермоловым, Воронцовым, Михаилом Орловым – опорой царя-реформатора.

Александр рассудил иначе. Он не отринул этих людей, но отдалил их от столицы и реальной государственной власти. Ермолов – на Кавказ, Орлов – в Киев. Воронцов – оставлен во Франции. Репнин стал генерал-губернатором Малороссии – огромного края. Так, оправданный Сперанский не был возвращен в Петербург, а отправлен с большими полномочиями в Сибирь.

Приблизил же Александр – Аракчеева.

Своей деятельностью в Малороссии Репнин еще раз доказал государственные таланты и либерализм. Он был из тех, на кого мог рассчитывать дворянский авангард. Близкий к нему человек и правитель его канцелярии Михаил Новиков основывал вместе с Пестелем, Луниным, Муравьевыми, Трубецким первые тайные общества и сочинял республиканскую конституцию.

Он не вызывал доверия у нового императора не только по близкому родству с одним из наиболее ненавистных Николаю заговорщиков, но и как деятель определенного толка, усвоивший свободные государственные принципы и от них не отступавший.

Укрепившись на престоле и осмотревшись, Николай стал менять таких людей на своих клевретов. В двадцать седьмом году убрал с Кавказа Ермолова – как самого опасного. В двадцать девятом – генерала Бахметева, генерал-губернатора пяти центральных губерний. Репнин держался дольше других. Он был еще сравнительно молод – в двадцать шестом году ему исполнилось всего сорок восемь лет, – безупречен по службе и популярен в крае. Николай не хотел, чтоб смещение Репнина приписывали его родству с государственным преступником.