Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству - Нордье Софи

— Какой восхитительный из него выйдет гребец! Посмотрите на эти плечи и руки — такой будет грести за троих! Саид, — позвал муккадем надсмотрщика за рабами, — ты говорил, что у тебя кто-то заболел? Выбрось его за борт и посади на весла этого белого кафира[79]. Дай ему немного воды и для начала не сажай на открытом солнце — будет жаль, если такой крепкий раб сразу же умрет от ожогов.

Габриэля приковали к скамье, и с этого мгновения мир сосредоточился для него лишь на стертых в кровь ладонях и нестерпимо болящих мышцах на спине и руках. Их галера заходила в большие и маленькие гавани, несла дозор, сопровождала грузовые корабли, участвовала в стремительных погонях, топила христианские нефы. Никак не реагируя на происходящее, Габриэль с безучастным видом греб под ритмичный бой барабана. Он перестал думать и вспоминать. Перестал чувствовать.

Но, будто сжалившись над шевалье, период навигации подошел к концу. Зимой, которую Габриэль провел в поместье хозяина галеры близ Дамаска, отчаянное безразличие пленника отступило; к нему вернулась способность мыслить. Он снова выжил, единственный из всех, кто плыл на корабле. Ему помогла марсельская часовня Девы Марии или святой Руф. Пусть сейчас он галерный раб, но живой, а значит, у него есть надежда. О побеге нечего было и думать, вокруг — бдительная охрана, да и кандалы на ногах самостоятельно не снимешь. Но возможность сбежать обязательно представится, главное — не упустить ее. А пока молодой пленник присматривался к новому окружению и пытался выучить арабский язык. Вот когда ему пригодились слова, слышанные в детстве от Готье.

Еще во время плаванья Габриэль узнал имя человека, приказавшего выловить его из воды: Музаффар ибн Мухаммад — богатейший сирийский купец, предоставлявший галеры для войны с неверными и лично принимавший участие в священном джихаде. Он мстил неверным, убившим его предков в 1110 году, во время погрома в Бейруте. Помогая женщинам носить воду, Габриэль прислушивался к болтовне мусульманок и вскоре узнал о том, что в Каире новый султан — аль-Камиль. В Дамаске же правил его родной брат аль-Малик аль-Муаззам Второй, что невероятно возвысило Музаффара, приходившегося тому каким-то родственником.

Однако над государством Айюбидов нависла угроза: христианские воины вот-вот возьмут Дамьетту, а за ней Каир…

И с наступлением весны галерный флот без промедления спустили на воду. И вновь пленный шевалье под раскленным солнцем держал в руках тяжелое весло и обреченно смотрел на безжалостное море за бортом. Он часто вспоминал фразу из прочитанной в детстве нравоучительной книги: «Терпение — доблесть сильных». Тогда это изречение вызвало у Габриэля смех, теперь же обрело суровый смысл.

***

— Каюту капитана осмотрели? — крикнул чернобородый коротышка-предводитель, обращаясь к команде. — Забирайте все ценное, перегоняйте пленных. Галеру затопить!

— Капитан, не горячись, это неплохая посудина, — возразил коренастый моряк с уродливым, пересекающим лицо шрамом.

— К дьяволу балласт! Нам некогда! Нужно как можно скорее прийти на базу и сгрузить рабов. Пусть торгаши озаботятся их продажей, — оскалил гнилые зубы главарь. — У нас есть дела поинтересней: из Акры в Палермо вышел купеческий караван, груженный пряностями и шелком! Нам нельзя опоздать!

Габриэль стал пленником дважды. Судьба неутомимо доказывала ему, что сарказм — ее конек. Их галера, на корме которой находилась каюта Музаффара, увлеклась погоней за одиноким нефом и не заметила, как сама стала добычей. Судно попало в поле зрения венецианских пиратов, и более крупная триера без труда настигла мусульман. Учитывая то, что гребцы на венецианском судне были свободными людьми и при необходимости могли вступить в бой, атакующие имели значительный численный перевес. Поэтому кровопролитный абордажный бой длился недолго. Мусульманские моряки, защищая жизнь Музаффара, полегли все до единого. Последних раненых добили у него на глазах. С жизнью галерных рабов тем более никто не считался: шальные стрелы и острые сабли заметно проредили их ряды. Но профессиональная способность уклоняться от разящих ударов спасла Габриэля, использовавшего вместо щита тело своего зарубленного соседа по скамье. Упокой, Господи, его душу!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поначалу пленный шевалье обрадовался, решив, что его освободят. Но, вслушавшись в речь моряков, говоривших на лингва-франка[80], как и любое разношерстное пиратское братство, понял: надежды тщетны. Цель венецианцев — грабеж, добыча, выкуп. Неприбыльное спасение христиан из плена они оставляли Богу.

Разбойники отчалили от потопленной мусульманской галеры и, громко крича, стали делить награбленное. В руке у долговязого матроса сверкнул огромный изумруд, оправленный в золото, и капитан властно выхватил его.

— Судя по вещам из главной каюты, мы захватили весьма важную птицу, а не простого капитана, — рассматривая камень в солнечных лучах, задумчиво размышлял он вслух.

— А если самим запросить за него выкуп? — еле слышно отозвался моряк со шрамом и, поглаживая кадык, сглотнул слюну.

— Подумаем, Батиста, — прищурив глаза, медленно отозвался капитан.

Они отошли на корму, устроившись возле связанного Габриэля.

— Антонио, изумруд в твоей руке стоит как вся наша галера. Добавь к нему дорогущую одежду из парчи и шелка с жемчужными пуговицами из его сундуков…

— Я похож на недоумка? Или, может, не разбираюсь в камушках? — ощетинился капитан. — Что у тебя на уме? Выкладывай!

— Предлагаю вначале высадиться на нашем острове северней Кандии. Там мы спрячем богача и обмозгуем, как лучше получить за него выкуп, а затем уж займемся остальными пленниками.

— Если мы скроем одного, то и остальных нельзя показывать. Ты же знаешь наш договор с другими каперами: мы честно сгоняем пленников в общую кучу, чтобы легче было их сбывать, а затем делим деньги поровну. Каперы не простят нам жульничества. Кто-нибудь из рабов обязательно проболтается о выжившем хозяине…

— Не успеют, глубокое море спрячет всех, — Батиста сделал выразительный жест большим пальцем по шее.

— Рискнем! — согласился Антонио и окликнул одного из матросов: — Марио, подведи к нам сарацина в зеленом халате.

Несмотря на связанные за спиной руки, крепко сложенный Музаффар высоко держал голову и равнодушно взирал на пиратов.

— Рассказывай, сарацин, кто таков? — подбрасывая на руке изумруд, спросил капитан. — Чего надулся как сыч? Не понимаешь?

— Я родственник аль-Муаззама и могу заплатить за себя хороший выкуп, — зазвучала в ответ неспешная арабская речь.

— Поговорили! — Рассерженный Батиста брызнул слюной. — Ты совсем не понимаешь лингва-франка?

Сарацин, усмехнувшись, пожал плечами. Его высокомерный вид и без перевода давал понять: говорить на любом языке, кроме арабского, он считал ниже своего достоинства. Взбешенный наглой самоуверенностью пленника и собственным бессилием, Антонио вскочил и, стукнув о борт кулаком, разразился затейливой морской бранью.

Вслушиваясь в эту необычную беседу, Габриэль лихорадочно прикидывал свои шансы. И в конце концов решил примкнуть к Музаффару, договорившись с ним о собственной участи. Рассчитывать на милосердие пиратов было бы безумием, а предлагать за себя выкуп не имело смысла. Дорога на север Франции и обратно обойдется гонцу дороже, чем сможет предложить управляющий Готье. Да к тому же несколько месяцев назад, собирая деньги на приличную военную экипировку, Габриэль обобрал собственное поместье до нитки. Теперь у него в замке шаром покати!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Предлагаю помощь! — громко произнес шевалье, обращаясь к пиратам.

Его уверенный голос и твердый взгляд обратили на себя внимание трех пар удивленных глаз. Капитан сообразил быстрее всех — в его взгляде появилась надежда. Габриэль, обращаясь уже к нему одному, продолжил:

— Я немного знаю арабский язык — могу переводить. А вы за это меня освободите.