Гонщик - Б. Б. Истон

него светила стена неоновых вывесок, а спереди на лицо отбрасывал сполохи света огромный телеэкран. Харли опустил пульт и бутылку на колени и повернулся ко мне. Каждая секунда ожидания его ответа все сильнее приближала меня к полномасштабному разрыву сердца.

– Это – зубная щетка. – Его тон был насмешливым и дразнящим, и мне это ни хрена не понравилось.

– Да, блин, я знаю, что это такое. Она принадлежит той же бабе, что оставила у тебя в ванной половину своих волос?

– Ну да, – ответил он, на сей раз без всякой издевки. – Именно так.

Я почувствовала, что пол уходит у меня из-под ног, но не могла понять, я падаю или взлетаю. Мои руки упали, сердце провалилось куда-то в желудок, желудок опустился в кишки, а кишки, кажется, собрались выпасть из меня вообще.

«Мне надо что-то сказать. Слова».

Я сглотнула, проверяя свое сведенное горло, и прохрипела:

– Кто?

«О, но это только одно слово».

Харли наклонился вперед, поставил бутылку на стол и оперся обеими руками о колени.

– Ты знаешь, кто.

«Я, блин, ее знаю?»

Не видя перед собой ничего, я глядела на неоновую вывеску «будвайзера» на дальней стене, ожидая, пока мой бедный, убитый горем мозг разрешит загадку. И тут пролетевший через комнату неопознанный летающий объект ударил меня прямо в лицо.

Я в шоке заморгала, а одна из моих подушечек с черепами, отлетев от меня, упала на пол в нескольких метрах, развалив стопку надписанных мной приглашений. Низкий, рокочущий звук смеха снова привлек мое внимание к Харли как раз в тот момент, когда он швырнул в меня другую подушку. Эта срикошетила об мою руку.

– Да это же чертова Виктория! Что с тобой, женщина? Кто еще это может быть?

«Виктория… Виктория… погоди… О господи!»

– Ты трахаешь Деву-Гота?

Харли снова захохотал, еще громче, поднялся и пошел через комнату туда, где я застыла в полнейшем непонимании. Схватив меня за плечи, Харли тихонько потряс меня, после чего, в совершенном восторге, заговорил медленно, едва ли не по складам.

– Виктория, твоя подруга, трахается с моим братом, Дэвидсоном. Припоминаешь?

Меня накрыло волной облегчения, за которой последовало цунами неловкости.

– О господи! – воскликнула я, утыкаясь лицом в его голую грудь.

Кожа Харли под моей щекой была горячей и грубой и дрожала от смеха. Мощные разноцветные руки обхватили меня.

– Ничего страшного, леди, – сказал Харли. – Я принимаю извинения в виде наличных, травы и задницы.

«Задницы?»

– Харли, мне надо домой!

Обхват моей талии стал крепче.

– Пока не извинишься, не пойдешь, – заявил он.

– Прости! – подняв руки, я обняла его в ответ, все еще сжимая в кулаках щетку и клок волос. – Правда, прости! Не знаю, о чем я думала.

– М-м-м-м… не-а. Этого мало.

Я увидела, что Харли ухмыляется. Свет с телеэкрана играл калейдоскопом цветных огней на левой стороне его лица.

– Харли, клянусь, я завтра извинюсь, как ты только захочешь: нал, травка, жопа, что угодно, но сейчас я должна идти. Папа сказал, если я еще хоть раз опоздаю, он заберет у меня ключи на месяц. На целый чертов месяц!

Вздохнув, Харли отпустил меня. Я метнулась вперед и начала подбирать конверты, которые были раскиданы по всему полу. Харли тоже подобрал несколько, но не отдал их мне. Он просто стоял и изучал подписанные каллиграфическим почерком адреса.

– Черт, леди. Эта херня выглядит жутко профессионально. Это мама тебя научила так писать?

– Ага, – ответила я, глядя на него снизу вверх. – Мама же преподает рисование. Она научила меня каллиграфии, когда я была еще маленькой, чтобы я помогала ей писать открытки на Рождество. – Я показала рукой на раскиданные вокруг нас белые прямоугольники. – А теперь я ее сучка.

Харли присел на корточки рядом со мной и протянул мне свою стопку конвертов.

– Нет, ты моя сучка, – сказал он с широкой усмешкой.

Он был так близко, что я чувствовала жар, исходящий от его голого татуированного тела, и тепло, излучаемое всеми его словами, и от всего этого мне было, блин, реально очень трудно вспомнить, почему надо уезжать в такой спешке.

– А ты можешь нарисовать мне тату? – спросил Харли, приваливаясь спиной к дивану и вытягивая свои длинные ноги.

– Правда? – спросила я, оживляясь.

«Я? Нарисовать тату? Ну, типа, которая будет на тебе всегда? Потому что ты любишь меня и хочешь всегда носить на себе кусочек меня?»

– Ну да. Конечно. Я могу. А что бы ты хотел?

– Что-то такое, староанглийское. Вот тут, на костяшках, – сказал Харли, протягивая мне правую руку, поднимая бровь и застенчиво улыбаясь. – Сделай мне сюрприз.

Теперь пришла моя очередь дьявольски ухмыляться.

«Вызов принят, засранец».

Я отыскала в развале на полу свою ручку для каллиграфии, сдернула зубами колпачок и принялась за работу, нанося на костяшки Харли свои самые лучшие староанглийские буквы.

Когда я выпустила его руку, Харли повернул ее, чтобы восхититься словом из четырех букв на своих костяшках.

– Леди, – прочел он вслух.

Глаза Харли встретились с моими, и их выражение за одну секунду из любопытного стало хитрым. Раскрыв свою разрисованную руку, Харли быстро сжал ее, поймав в горсть мою майку, и притянул меня к себе на колени.

– Я никогда больше не буду ее мыть, – сказал он так близко, что каждый звук глухого тембра его голоса раздавался во мне вибрацией, проникая насквозь, отзываясь у меня между ног чертовым камертоном.

Не отдавая себе отчета, я громко замычала в ответ.

– М-м-м-м-м? – отозвался Харли, передразнивая мой звук. – Тебе нравится гудеть, леди? – Он медленно провел серебряным колечком по моей нижней губе, издавая низкое хриплое гудение, на которое отозвались колечки, вдетые мне в соски. – Мне тоже нравится.

Я молилась, чтобы он поцеловал меня. Чтобы перестал дразниться и впился в меня своими прекрасными, пухлыми губами, но, к несчастью для моего сжатого расписания, Харли был в игривом настроении.

Оторвавшись от моих жадных