Гувернантка с секретом - Анастасия Александровна Логинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выглядел Полесов неважно: съехавший набок галстук, надорванный ворот сорочки, взъерошенные волосы – кажется, полицейским потребовались усилия, чтобы его задержать. Смотрел он на Степана Егоровича хмуро, с выражением величайшего презрения на лице.
– Объяснитесь! – рявкнул он в сторону Кошкина. Полесов выше задирал голову, но отчего-то выглядел при этом еще более жалко. – Что здесь происходит и по какому праву меня?…
– Не горячитесь так, Георгий Павлович, – невозмутимо оборвал его срывающийся голос Кошкина. – Не кричите и присаживайтесь, я прошу вас.
– Нет, я не сяду!.. – снова выкрикнул Полесов, но стоявший подле полицейский, неделикатно надавив ему на плечо, заставил опуститься на стул.
– Присаживайтесь, – продолжил Кошкин, – и лучше вы мне объясните, зачем вы явились сюда.
– Так… навестить Катю, – Полесов изумленно поднял брови, – Катюшу Карасёву, нашу няню. Это все какая-то ошибка, верно…
Кошкин на это вдумчиво кивнул.
– Понимаю, – сказал он, – навестить больную – это благое дело. Но отчего вы пришли в госпиталь в седьмом часу, так поздно? Вы же не думали, что он открыт до этого времени?
Глаза Полесова забегали. Но он быстро нашелся что ответить:
– Я никак не мог навестить Катюшу раньше, потому как был на службе. Я полагал, что для меня сделают исключение и впустят…
– Не лгите! – холодно, почти не повышая голоса, оборвал его Кошкин. – Вы не были сегодня на службе. Из дома вы сразу поехали к вашей любовнице, госпоже Желтковой, и уже от нее в одиннадцатом часу послали на службу записку, что больны.
– Вы что… следили за мной? – дрогнувшим голосом уточнил Полесов. – Это низко! Это недостойно! Впрочем, чего еще ждать от полицейской ищейки!
Полесов попытался напустить на себя надменный вид и отвернулся – насколько ему позволил это полицейский.
– Согласен, это низко, – вздохнул Кошкин, как будто даже сожалея, – однако будьте любезны ответить на вопрос: зачем вы приехали в госпиталь? Один и без семейства. – А потом спросил уже совершенно без обиняков: – У вас любовная связь с этой девушкой?
Полесов перевел на него взгляд, в котором застыло выражение ужаса:
– С кем, с Катей?… Да по какому праву? Что вы себе позволяете? Вы хоть соображаете?…
Он начал вставать, но полицейский, держащий его за плечо, рывком усадил обратно на стул.
– Извольте ответить на вопрос, Георгий Павлович, – Кошкин даже голоса не повысил в этот раз.
– Я не стану более с вами разговаривать!
Полесов снова отвернулся. И обещание свое выполнил – ни слова больше он не произнес.
– Хорошо, – говорил меж тем Кошкин, – вы отказываетесь признавать, что Катерина Карасёва ваша любовница. Тогда допустим, что эта юная особа лишь няня ваших детей. Я готов даже допустить, что вы действительно не нашли лучшего времени ее навестить, кроме как поздним вечером. Но для чего, объясните мне, вы приехали в госпиталь с револьвером?
Полесов не ответил. Мне лишь видно было из проема двери, как заиграли желваки на его челюстях, но выражения его лица я, к сожалению, не рассмотрела.
Степана Егоровича я искренне считала профессионалом в своем деле – ловле преступников, и с моей стороны невероятно самонадеянно было бы вмешиваться в его работу. Я и не вмешалась бы никогда, но сейчас видела: Полесов действительно не станет говорить. А час поздний, Кошкин, очевидно, запрет его на ночь в острог, и в лучшем случае Полесов заговорит лишь завтра, наутро, когда осознает, в какую передрягу попал. А это потерянное время.
Кроме того, я была уверена, что Степан Егорович ошибся в отношении Полесова и не тех признаний от него добивается.
Когда я услышала от Евгения, что в госпитале задержали именно Полесова, а не кого-то еще, я готова была признать уже, что следствие – это не моя стезя. Мы ждали там отца Кати – но, выходит, снова ошиблись. Кем ей приходится Полесов, что он сорвался вдруг навестить ее в столь поздний час? Логичнее всего предположить, что и правда любовником. А я три месяца находилась при них, три месяца – и ничего не замечала! Нет, дядюшка точно ошибся во мне…
Такие мысли терзали меня, пока мы ехали в госпиталь, однако сейчас, глядя на то, как допрашивает Кошкин Полесова и как тот упирается, отрицая очевидное, я засомневалась в поспешных выводах. Ну что стоит Полесову признаться, что Катя его любовница? Ведь не отрицал он этого относительно госпожи Желтковой?
С другой стороны, Катя была молода и хороша собой, а репутация Полесова… я отлично помнила, как вторгся он в мою спальню, едва я поступила в его дом. А Катя умудрилась продержаться в семье восемь лет – и едва ли благодаря своим педагогическим талантам.
Еще не вполне уверившись, что я права, но поняв, что есть лишь один способ проверить, я шире распахнула дверь в кабинет, чтобы войти. Ильицкий попытался остановить меня, придержав за руку, но я увернулась, бросившись к Полесову с такой решительностью, будто собиралась залепить ему пощечину.
– Она ваша дочь, да? Отвечайте! – пересилив себя, я заставила звучать свой голос столь громко, что сама слышала, как его эхо разносилось по пустым палатам госпиталя. Воспитанница Смольного никогда не позволила бы себе говорить в подобных интонациях, как, впрочем, и просто приличная женщина, но я сейчас старалась забыть, что я барышня из Смольного. И удавалось мне это на удивление легко: – Двадцать три года назад в доме ваших родителей служила горничная Евдокия Карасёва, с которой у вас была любовная связь! Вы знали, что у нее будет ребенок от вас?!
Полесов, который едва ли ожидал меня здесь увидеть, да еще и столь экспрессивно настроенную, глядел на меня ошеломленным взглядом и даже чуть сжался, когда я приблизилась.
– Не молчите, отвечайте! – снова выкрикнула я. – Знали или нет?!
– Да, да, знал! – подтвердил Полесов, отшатнувшись. – Но… поймите вы, мне было тогда семнадцать лет – я мальчишка был, я ничего не соображал!
– И вы просто позволили вашей матери выгнать ее на улицу? Беременную и без денег? Отвечайте, так все было?
– Ну а что я мог сделать?! – ища поддержки, Полесов перевел взгляд на Кошкина. – Нет, вы не думайте, – оправдывался он, – мне было очень жаль Евдокию… если бы я располагал хоть какими-то средствами, я бы не бросил их! Я до сих пор, если хотите знать, осуждаю матушку – это бесчеловечно, это недостойно! Если бы я мог хоть что-то сделать, но у меня ведь совершенно ничего не было за душой – поэтому мне и пришлось жениться на
