Ошибка резидента - Олег Шмелёв

Вот почему Кока впервые отказался от услуг домашнего телефона и все переговоры, касающиеся его дел и связей, отныне вел из телефона-автомата.

— Володю можно? — Кока говорил из автоматной будки на площади Пушкина.

— Он в больнице, а кто его спрашивает? — ответил Коке знакомый голос Дмитрия Сергеевича, старичка в меховом жилете.

— Это его товарищ. А что с ним случилось?

— Вчера ночью увезла «скорая помощь». Отравление.

У Коки от услышанного перехватило дыхание.

— В какую больницу, куда он помещен?

— В Первую градскую. А кто спрашивает?

— Благодарю вас! — И Кока осторожно повесил трубку. На душе стало как-то сразу пусто.

Что же делать? Во-первых, надо немедленно сообщить шефу. Во-вторых, во-вторых… А вот что надо было делать во-вторых, Кока решить не мог.

Спускаясь вниз по улице Горького, он на всякий случай проверил, нет ли за ним слежки, и, убедившись, что ее нет, немного успокоился. Что могло произойти с Борковым? Ведь шеф говорил ему, что Борков без особых волнений принял предложение о сотрудничестве и даже проявил похвальную осторожность во взаимоотношениях. Что это за отравление — случайное или преднамеренное? Допустим, случайное. Тогда все в порядке и нет повода для беспокойства. А если преднамеренное? Тогда что? Тогда тоже нет особых поводов для волнений, во всяком случае, для него. Все естественно. Моральная подавленность. Страх перед расплатой. И решение созрело. Теперь только бы остался живой. Пусть волнуется шеф. И надо как можно скорее довести до его сведения эту новость…

Кока и не заметил, как очутился у своего дома. Поднялся на третий этаж, долго возился у двери, пока сумел открыть все четыре хитроумных замка. Быстро разделся, достал из тайника принадлежности для тайнописи. Тщательно выводя буквы, написал шифрованное сообщение. Потом для профилактики выпил двадцать пять капель валокордина, вышел на улицу и сел в такси.

На счетчике было около рубля, когда Кока приказал остановить такси. Расплатившись с шофером, вышел из автомашины. Несколько минут медленно шел по незнакомой улице. Остановился около почтового ящика и опустил письмо. Обратно Кока возвращался городским транспортом.

Через два дня он получил у киоскера Акулова ответ шефа. Тот предлагал немедленно узнать в больнице, что произошло с Борковым, и навестить его. Если это попытка самоубийства, постараться успокоить и при этом не стесняться в обещаниях материальных благ. Затем срочно сообщить обо всем через Акулова, а тайнописью впредь пользоваться только в остро необходимых случаях.

…В справочном Первой градской Коке сказали, что Борков поступил с отравлением от принятого им в большом количестве барбамила. Сейчас состояние улучшилось и для жизни опасности нет.

Коку к больному Боркову не допустили. У него уже находился какой-то посетитель. Надо дождаться, когда тот посетитель возвратится. И Кока, возмущенный такими порядками, сидел и ждал. Сидел час. Сидел два. За это время он, однако, успел приметить, что стоявшая в очереди впереди него молодая женщина уже возвратилась, а он все ждет и ждет. Когда она ушла. Коку осенила идея. Он подошел к гардеробной, назвал фамилию больного, которого навещала эта женщина — он слышал, как она назвала фамилию, — и, получив халат, поднялся на третий этаж.

Кока увидел Боркова лежащим в коридоре. Рядом на табуретке сидела Римма. Она тихо говорила что-то. Кока отвернулся, прошел мимо и, воспользовавшись вторым ходом, покинул хирургическое отделение больницы. Он не хотел попадаться на глаза Римме. Свидание с Борковым не состоялось. О разговоре в таких условиях не могло быть и речи. Но Кока был рад: сомнения исчезли, и Борков теперь не внушал ему подозрений. Скорее наоборот. Этот случай говорил в его пользу.

…В первый же вечер по выходе Боркова из больницы Кока позвонил ему на квартиру, попросил встречи. Борков после некоторого раздумья согласился. Встретились они на площади Маяковского у памятника. Борков похудел, был вял, бледен. Кока предложил зайти в ресторан «София». Борков не возражал, ему было все равно. В ресторане, выбрав столик в углу, подальше от людей, они сели. Сделали заказ. Борков от водки отказался. Кока не настаивал, он понимал, что пить ему сейчас нельзя.

— Меня просили передать искреннее соболезнование по поводу случившегося, и вот это вам для восстановления здоровья. — Кока положил перед Борковым конверт, в котором лежало пятьсот рублей.

Борков и глазом не повел. Он был совершенно безучастен к тому, что здесь происходило.

— Нельзя так опускать руки. Нужно встряхнуться, все не так уж плохо, — сказал Кока.

Борков продолжал смотреть в одну точку. Затем поднял глаза на Коку, коротко произнес:

— Боюсь…

Кока оживился.

— Ну разве можно так! Даже при переходе улицы риск бывает велик — можно попасть под машину и расстаться с жизнью. А у нас с вами пока все шло хорошо, так и пойдет. Надо только соблюдать меры предосторожности. А барбамил что ж? Он всегда под рукой… Ну, ваше здоровье. — Кока чокнулся с пустой рюмкой Боркова. — Перед вами могут открыться блестящие перспективы. — Кока кивнул куда-то вбок. — Пью за это.

— На что намекаете? — спросил Борков.

— Советский Союз составляет ведь только одну шестую часть суши, не правда ли?

— Обождите, — сказал Борков. — Я, пожалуй, тоже выпью.

Он быстро налил в рюмку водки, чокнулся с Кокой и опрокинул ее в рот.

Кока улыбался ободряюще. Нечто вроде улыбки промелькнуло и на лице у Боркова, но она была иного рода…

…Через месяц Владимир Борков получил от Антиквара задание составить письменный обзор работы периферийных объектов института. Основными пунктами обзора должно быть: а) расположение и наиболее характерные ориентиры на местности; б) фамилии начальников и ведущих конструкторов; в) характеристика выпускаемой продукции.

Боркову были даны средства тайнописи — блокнот карманного формата и карандаш. Когда обзор будет готов, Борков должен поступить следующим образом. Купить чемодан и наполнить его вещами — неважно какими, лишь бы они были тоже купленными, новыми. В числе вещей обязательно должно быть несколько предметов из магазина канцелярских товаров — блокнот, тетрадка, перья и тому подобное. Дело в том, что блокнот, врученный Боркову, по виду был в точности такой, какие выпускаются одной из московских фабрик с наклеенным на корочке настоящим фабричным ярлычком. Если чемодан попадет не по назначению, блокнот с тайнописью вряд ли обратит на себя внимание среди других письменных принадлежностей.

…К середине апреля обзор был готов. В воскресенье, девятнадцатого, Борков отправился в ГУМ, купил чемодан умопомрачительной расцветки, затем прошелся вдоль прилавков на втором этаже, и к концу похода чемодан заполнился разнообразными швейными изделиями и канцелярскими принадлежностями.

Выйдя из магазина, Владимир направился к площади Дзержинского. По пути была аптека, и он зашел в нее, чтобы купить зубную пасту — у него дома паста кончилась. В отделе штучных товаров он несколько минут постоял над застекленной витриной, рассматривая лекарства, а потом подошел к кассе, выбил чек и получил у продавца пасту, а также — странное дело — два флакончика валерьянки. Пасту сунул в карман плаща, а валерьянку спрятал в чемодан. Тут же он переложил из пиджака в чемодан и блокнот с тайнописью.

Затем он действовал точно по полученным от Антиквара инструкциям. Путь его лежал на Комсомольскую площадь.

Из метро он отправился прямо к автоматическим багажным камерам Казанского вокзала.

Отыскав свободную ячейку, Борков поставил в нее чемодан, набрал на диске четырехзначный номер — шифрованный ключ к ячейке, опустил в щелку пятнадцатикопеечную монету и закрыл дверцу. Как делают все пассажиры, пользующиеся камерами-автоматами, Борков записал номер ячейки и набранное число. Для этого он отошел в сторону, чтобы кто-нибудь не увидел, заглянув ему через плечо, цифры шифра. После этого спустился в метро и по телефону-автомату позвонил Коке. Не называя себя, он четко, с расстановкой продиктовал подряд семь цифр — номер ячейки и шифр и еще добавил двойку.

Условленный способ кодирования был простейшим, но сложнее тут и не требовалось. Борков смотрел в бумажку с многозначным числом, но, перечисляя записанные цифры, он каждую из них увеличивал на единицу: тройку называл четверкой, ноль — единицей и так далее. В конце была двойка.

По инструкции он должен был оставить чемодан на одном их трех вокзалов Комсомольской площади. Единица обозначала Ленинградский, двойка — Казанский, тройка — Ярославский.

…Через неделю пришла радиограмма на имя Надежды. Она была краткой:

«К ВАМ ОБРАТИТСЯ С ПРОСЬБОЙ НАШЕ ДОВЕРЕННОЕ ЛИЦО.