Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так мы ничего не увидим. Пошли вперёд.
И протискивается вместе с ней к самому фонтану. Судя по тому, как много на площади людей, с ночными развлечениями в Кисловодске напряжёнка. Сашка стоит и равнодушно смотрит, как струи воды окрашиваются то в синий, то в зелёный цвет под какой-то западный хит. Ну, ничего особенного, а если её не впечатляет, то Туманову и подавно должно быть скучно. Или это он её развлекать пытается? И ради неё вечерний променад?
Вдруг начинает играть что-то подозрительно знакомое. И прежде, чем Сашка успевает опознать мелодию, она слышит смех Туманова.
— Ой, ну хоть бы получше аранжировку выбрали. Взяли самую неудачную фанеру, я там в третьем куплете лажаю.
«Весна священная», надо же. Хотя, чему удивляться, недавно же был День Победы. Видимо, программу для фонтана меняют по сезонам. Сашка стоит, слушает и тоже про себя посмеивается. Столько людей собралось на площади послушать фонограмму Туманова, даже не догадываясь, что сам Туманов среди них. И пообщаться с ним, сфотографироваться было бы куда интереснее, чем толпиться возле фонтана.
Сашка пытается представить, что было бы, раскрой сейчас Всеволод Алексеевич инкогнито, и так погружается в свои мысли, что пропускает финал песни. А в финале из трубок, которые до этого плевались исключительно водой, вдруг вырываются высокие и яркие струи огня. Что-то громко шипит, кто-то в толпе инстинктивно ахает, и в воздухе сильно пахнет керосином. А Сашка стоит к фонтану ближе всех.
Она тут же делает шаг назад, и врезается в Туманова. Который даже не пошевелился. Стоит себе, наблюдает. И только поняв, что с Сашкой что-то не так, наклоняется к ней.
— Сашенька?
— Пойдёмте, пожалуйста.
Песня уже сменилась на зажигательную лезгинку, и теперь струи пламени вырываются друг за другом постоянно. Все уже привыкли, хлопают, радуясь новому аттракциону. А Сашку начинает тошнить.
— Что случилось, детонька?
Они выходят из толпы. Всеволод Алексеевич крепко обнимает её за плечи, наклоняется, пытаясь понять, в чём дело.
— Саша, ты чего? Ты испугалась, что ли?
В голосе звучит такое недоверие, как будто доктор Тамарина в принципе не способна чего-то пугаться. В его картине мира.
— Вы же знаете, я не люблю резкие звуки. И резкие движения. И огонь я тоже не люблю.
— Огонь не любишь? — искренне удивляется он. — С каких пор? Ты же печку сама растапливала. И куришь. Зажигалки, спички…
— То, что я могу обращаться с огнём, не значит, что это мне нравится. И там огонь подконтрольный, а здесь…
— И здесь подконтрольный.
— Но неожиданный. Вы, кстати, даже не шевельнулись. У вас нервная система железобетонная.
— Да глупости, Сашенька, — вздыхает Туманов. — Ты просто представь, сколько всего на сцене за те пятьдесят лет, что я на ней стоял, бахало, бухало, взрывалось огнём, фейерверком, мишурой и дымом? Особенно под «Весну священную». Я давно перестал реагировать, как старый охотничий пёс, у которого над ухом всю жизнь стрелял хозяин. А ты могла бы мне рассказать, что боишься огня.
— Я не боюсь. Мне неприятно.
Кивает.
— Да, у тебя это так называется, я понял.
— Боюсь я в этой жизни только за вас, — вполголоса добавляет Сашка, не заботясь, чтоб он её услышал на фоне всё ещё поющего фонтана.
Но он всё равно слышит, у него слух хороший.
* * *
Сашка просыпается первой. Тянется за часами. Надо же, всего семь. И чего ей не спится в такую рань? Слишком светло здесь, что ли. Следовало бы с вечера зашторить окна, дома Сашка привыкла спать в полумраке, спальня у них с западной стороны, солнышко туда приходит после обеда.
Сашкино персональное солнышко тоже ещё дрыхнет, раскинув руки. Сашка осторожно приподнимает простыню, которой он укрывается, проверяет цифры на дозаторе-глюкометре. Нормально всё, можно не будить. Сашка зря опасалась, что лишние физические нагрузки отразятся на сахаре, сокровище вполне сносно переносит Кисловодск. Чего не скажешь о самой Сашке, у которой на душе кошки насрали. С чего бы, спрашивается. Город как город. Ладно бы Москва, или Мытищи, там сплошные воспоминания. А Кисловодск-то тебе что плохого сделал?
— Например, он хочет, чтобы мы завшивели, — бурчит Сашка, выкручивая в ванной комнате кран горячей воды на максимум. — Четыре звезды, мать вашу. И горячей воды нет сутками.
Из горячего крана льётся холодная вода. Сашка минут десять приводит себя в порядок, ещё минут двадцать сидит на бортике ванны и листает соцсети в телефоне, ожидая, что холодная вода стечёт и пойдёт хотя бы тёплая. Но нет, чуда не происходит. Сашка, разочарованно вздохнув, закручивает кран и возвращается в спальню.
— Ревела? — подозрительно вопрошает Туманов.
Он уже проснулся, сидит в кровати, тоже с телефоном, в очках.
— С чего бы? — удивляется Сашка.
— А что тогда там делала так долго?
— Горячую воду искала, Всеволод Алексеевич. Выступать вам сегодня на «Музыке Кавминвод» немытым.
— Ничего страшного, можно сухой шампунь купить в аптеке. Иногда на гастролях здорово выручало.
Сашка качает головой.
— Нет уж, никаких летучих и пахучих порошков! Нагреем воду чайником. Что они там говорили про ковшики и тазики?
— Ещё не хватало, — ворчит Всеволод Алексеевич, выбираясь из кровати. — Народный артист просит ковшик на ресепшн. И тазик. Я заплачу за сауну, тут должна быть, в гостинице. Там и помоемся. А чайником ты лучше чаю нам нагрей.
И уходит в ванную комнату, не успев выслушать Сашкины возражения против сауны. Пока он умывается и бреется, она готовит две чашки чая и с тоской отмечает, что в номере нет балкона. В окошко покурить, что ли? А если датчик дыма сработает?
— Пошли, свежим воздухом подышим, с ароматом табака!
Туманов словно читает её мысли. Берёт свою чашку, суёт босые ноги в мокасины и выходит в коридор. Сашка едва поспевает за ним. На нём белый гостиничный халат, и Сашка думает, какой фурор произведёт Народный артист в таком виде, если кто-то его узнает, например, в коридоре. Хорошо хоть штаны надел под халат, спортивные. От Армани. Чёрные спортивные штаны Армани, красные мокасины на босу ногу, белый халат и очки на носу. Шикарно. Хоть сейчас на обложку Плейбоя.
Они медленно спускаются по широкой мраморной лестнице, покрытой весёленьким, очень не сочетающимся с пафосом мрамора, сине-жёлтым ковриком. К счастью, в коридорах никого нет, нормальные люди в такую рань спят ещё, особенно
