Одержимость романами - Кейтлин Бараш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй. – Я дергаю его за руку, скорее игриво, чем настойчиво. – Обними меня.
И он обнимает.
Когда люди размыкают объятия, превращаясь обратно в зрителей, певица объявляет, что прыгнет в толпу, а затем откидывается назад в море рук. Люди хихикают, шепчутся и затыкают друг друга, пока она движется, как жертва, возвышаясь над толпой; я надеюсь, она пройдет весь путь до задней части зала, где стоим мы с Калебом, но она жестом просит вернуть ее на сцену, и все руки послушно меняют курс, и я понимаю, что до нас ее не донесут.
Когда ее ноги снова касаются сцены, она кричит под триумфальный рев толпы о группе, которая выступит после небольшого перерыва, а затем уходит со сцены.
Калеб наклоняется ко мне:
– Это было так странно! Мы платим за то, чтобы увидеть, как она поет, а не за то, чтобы она страдала всякой фигней.
– А мне понравилось. Она пыталась наладить контакт и немного встряхнуть нас.
Поморщившись, Калеб поворачивается лицом к сцене:
– К счастью, она только открывала концерт.
Здесь наше мнение серьезно расходится. Поджав губы, я тоже отворачиваюсь лицом к сцене. Мы стоим, будто застывшие солдаты, ожидая указаний, пока Калеб не протягивает мне руку – в знак напоминания или мольбы. Я сжимаю ее до тех пор, пока мое сердце не начинает биться в его ладони, пока мои пальцы не сводит судорогой и они не начинают потеть, пока не замечаю лицо Розмари в профиль под кружащимися огнями сцены. Игра света и тени сменяет друг друга.
Каждая мышца в моем теле одновременно сжимается. Я понимаю, что прикусила язык, только когда во рту появляется металлический привкус крови. Сглотнув, отпускаю руку Калеба, как будто прикосновение обжигает, и разворачиваюсь так быстро, что едва не защемляю шею.
– Принесу нам пива, – бросаю через плечо, а сердце колотится.
Бей или беги? Похоже, я выбрала последнее – защищать, а не разрушать в угоду своему сиюминутному счастью, уклоняясь от потенциальной драмы повествования. (Но что это говорит о моей приверженности сюжету?) Спеша в сторону туалета – а не бара, – я вижу, как Розмари замечает Калеба. На ее лице нет и следа удивления, что приводит меня в замешательство. Мне отчаянно хочется посмотреть, как разворачивается их встреча, но я не могу рисковать, оставаясь рядом. Когда Розмари движется к нему, ее губы поджимаются.
В уборной я закрываюсь в кабинке, делаю неглубокие вдохи и прижимаю палец к языку, чтобы замедлить кровотечение. Я не ожидала такого поворота сюжета сегодня вечером, но это может стать идеальной кульминацией для моей книги, если я допущу это. Должны ли мы с Розмари обливать друг друга оскорблениями? Должна ли толпа предпочесть наше выступление концерту на сцене? Должна ли я получить пощечину? Должен ли кто-то заплакать?
Снова и снова я оказываюсь то в ловушке, то на свободе под влиянием своих собственных необъяснимых импульсов.
Я так устала.
Опускаю сиденье унитаза и сажусь на него, потому что я трусиха и лицемерка и, в конце концов, есть вещи, которые я не могу или не хочу делать ради писательства.
Проходит несколько минут. Дверь открывается и закрывается, голоса смешиваются со звуком работающего крана. Музыка вибрирует в стенах, в полу, в подошвах моих ног.
Девушки перекрикиваются между кабинками.
– Ты шутишь!
– Не шучу! – раздается в ответ среди приступов хихиканья.
Я спускаю воду – пустая трата чистой воды, к черту, к черту, к черту – и иду к раковинам. Фигура в черном джинсовом платье подносит помаду к губам и наклоняется к зеркалу. Рот медленно окрашивается в красный. Подхожу к раковине и поворачиваю оба крана, холодный и горячий, чтобы добиться идеальной температуры.
Когда фигура в платье выпрямляется, мы смотрим друг на друга в зеркале.
И я отпускаю шутку.
– Нам действительно пора прекратить встречаться таким образом, Розмари.
Она долго смотрит на меня не моргая, будто пытаясь понять, как отреагировать.
– Ого, – выдавливает она наконец, – кто бы мог подумать! – Вытащив бумажное полотенце из диспенсера, Розмари убирает комок туши под веками. – Я действительно люблю эту группу. Люблю так сильно, что купила себе билет и пришла одна. И представь себе: Калеб, конечно же, тоже здесь, наверху. Как и его таинственная девушка!
Таинственная девушка.
– Ну надо же, Калеб здесь?! Вы разговаривали друг с другом?
Сейчас это кажется очевидным. Розмари наверняка знала о любви Калеба к этой группе, этому жанру, этому месту, и поэтому она пришла сюда, чтобы выследить его.
– Пыталась. Буквально несколько мгновений. Но мы не слышали друг друга из-за музыки, и… я не знаю. Мне просто грустно. – Она убирает тюбик красной помады обратно в черный клатч. – Я послала ему сообщение пару месяцев назад, дружеское и ненавязчивое, но он так и не ответил. И Калеб только что поклялся, что ничего не получал, но это невозможно, разве что его новая девушка удалила сообщение или нечто в этом роде, но это полное безумие. Он просто не смог бы встречаться с кем-то таким. Очевидно, я должна смириться, что он не хочет, чтобы я присутствовала в его жизни. Никоим образом.
Кажется, я утратила дар речи.
– Хочешь помочь мне разыскать таинственную подружку? – спрашивает Розмари, демонстрируя свои зубы и разглядывая меня, кажется, немного дольше, чем это необходимо. – Кажется, она покупает им выпивку в баре.
Она знает она знает она знает – мелькает в моем мозгу, и слова рвутся потоком с моих губ.
– Ты издеваешься надо мной, да? Давай покончим с этим, и я все объясню…
– О чем ты? Покончить с чем? – Ее глаза расширяются. – О, я поняла. Теперь ты надо мной издеваешься. – Она со смехом добавляет: – Так мы идем в бар? Мне серьезно нужно немного виски.
Я чувствую замешательство и облегчение и смеюсь в попытке пойти на попятную. Громко.
– Извини, я немного под кайфом. – Я лихорадочно соображаю. – Мы с Лакланом курили до того, как приехали сюда – плохая идея, – из-за этого у меня паранойя по любому поводу…
– Я вижу.
– Фу, мне нехорошо. – Лицо горит, я бросаюсь в ближайшую кабинку – что я наделала, – просовывая палец в горло и издавая достаточно громкий звук, чтобы оправдать свое внезапное бегство.
Я быстро пишу Калебу.
Меня вдруг начало тошнить. Не знаю,
