Новый Мир - Александр Столбиков

Лицо Войцеха перекосила гримаса, он попытался сдержаться, отвернувшись, прикрывая лицо ладонями. Но безнадежно махнул рукой и неожиданно заплакал, низко опустив голову, прикрывая лицо широкими ладонями крестьянина. Его обступили товарищи, кто-то ободряюще хлопнул по плечу, кто-то громко напомнил о недавней победе и отбитом конвое.

— Пойдем, друг, — потянул австралийца за рукав Берлинг, — не трогай его, все его родные там, в Восточной Европе. Там теперь порядки устанавливают русские и немцы. На пределе парень. Нам по радио говорят: «Америка — наш друг», газеты повторяют, а в жизни видишь, как выходит…

— Вижу. Давай выйдем.

— А что такое?

— Ченнолт должен подъехать. Если этот увидит, до драки может дойти. Оно надо?

Два товарища выбрались из-за стола, оставив собеседников наедине с их горем, и пошли поближе к свежему воздуху. Пахло совсем не войной — свежей травой, цветами. Вездесущие запахи металла и бензина лишь подчеркивали густой природный аромат.

Мартин никогда не был романтиком, но общий настрой и искреннее горе поляка навели его на непривычные мысли. Захотелось забросить свое богопротивное занятие, вспомнились услышанные где-то от кого слова: «в тот день, когда человек берет в руки пику, он перестает быть христианином». Хотелось жить, любить, работать, а не смотреть на людей через перекрестье коллиматорного прицела.

Берлинг также погрузился в меланхолию, и на пару они проморгали Босса.

— Прохиндеи, — рыкнул надтреснутый баритон Ченнолта над самым ухом. Мартин встрепенулся, начал было одергивать форму, но Босс уже нависал над ним своим огромным клювообразным носом. — Ага, вот где они шляются! Мартин, ты сколько технику портить будешь? Смотри, спишу в механики. А это кто у нас? Канадский ас? Дай, пожму твою мужественную руку!

Все трое обменялись рукопожатиями. Вопреки всему Ченнолт выглядел весело и очередной разнос устраивать не собирался.

— Ну что, гроза английского неба, пойдешь ко мне?

Берлинг отрицательно покачал головой.

— Не пойду. Ваши на «вархоках» летают, а мои — на «спитфайрах». Зачем немцу голову подставлять?

— Ты ее и так подставляешь, — резко посерьезнел американец. — Пойдемте, прогуляемся, непоседливые детишки.

Они отошли чуть в сторону, где их не могли слышать ничьи уши. Ченнолт смерил взглядом канадца, словно определяя на глазок степень его лояльности.

— Новость слышали? — отрывисто спросил он.

— Про нового немца? — уточнил тот.

— А ты-то, голытьба канадская, откуда узнал?

— Поляки рассказали. Успели познакомиться.

— Эти проклятые английские порядки, — едко заметил Ченнолт. — Сначала самолет просто отрицался, а теперь до всех довести не могут. Боши наконец создали мощный движок воздушного охлаждения, и теперь у них новый истребитель. Пока этих машин мало, но ребят на берегах Канала здорово потрепало. Конечно, больше с непривычки и из-за неожиданности, но все же.

— Надеюсь, у него с дальностью, как у «люссера», — искренне пожелал Мартин.

— Не трясись, — сказал нетерпеливо Ченнолт. — Здесь беда в другом.

— Сопровождение? — первым понял Берлинг.

— Именно. Сейчас не война, а курорт — «люссеры» провожают своих, англичане и мы их встречаем и доводим обратно, чтобы не заблудились в пути. Полная свобода действий на самом важном участке маршрута, главное — вовремя отследить и не отвлечься на ложные заходы. Но если немец научится сопровождать бомбардировщики на всем пути следования, нас ждут тяжелые дни. Пока непонятно, это «боец» или «поводырь».

— Ваших многие обвиняют, — честно предупредил Берлинг. — Говорят, американцы самолет «бошам» продали.

Лицо Ченнолта помрачнело, если так можно было сказать о его и так вечно хмурой физиономии.

— Бессовестно врут. Продали многое, но не этот истребитель. Иначе мы имели бы такие же. Точно говорю. Ладно, кончаем болтать. Мартин, твою птичку отремонтируют и завтра перегонят. Зови Уилки, подброшу. Завтра отчет накидаешь. Особенно интересует работа РЛС. А ты бывай, канадец, глядишь, увидимся еще.

Берлинг махнул рукой и неспешной походкой пошел к своим.

— Босс, нам-то что до немецкого сопровождения? — спросил Мартин, подождав, пока приятель отойдет на порядочное расстояние. — Мы этими, как их, «бомбопотоками» сроду не занимались.

— Если «Грифоны» и прочая тяжелая сволочь начнет разносить местные заводы по камешку, англичане начнут ставить в первую линию, на перехват все, что летает, — необычно терпеливо разъяснил Ченнолт. — И вот тогда это станет и нашей проблемой. На «Москито» сколько стволов стоит, напомни? Чем не тяжелый истребитель?

Мартин кивнул, досадуя на собственную недогадливость.

— Вообще пока повода сливаться не вижу, — задумчиво протянул американец. — Пока не вижу… Ну, вломили, не в первый и не в последний раз, отыграемся. А в чудо-самолеты я не верю. Сколько было воплей, когда первые «люссеры» полетели, и что? Немцы сделали что-то еще более быстрое, сильное, дальнее, ну так глупо ожидать, что они будут летать на «Цезарях» до скончания века. Здесь беда в другом… Или в других.

— Другие? Соседи?.. — тихонько спросил Мартин.

— Да. До сих пор русские сидели тихо и внимательно наблюдали за бошевскими экспериментами. Теперь понемногу заглядывают на бережок. Но как бы понемногу, будто воду пальцем пробуют. То разведчиков запустят, то ночью полетать попробуют. «Роллса» вот побомбили… Неудачно, правда, но все же.

Стоял закат. Лучи солнца озаряли оставшиеся на поле самолеты, облепленные механиками, откуда-то доносились голоса уходящих в свои домики пилотов. Закат. Над Англией стоял закат.

— Сидели мы однажды в Китае… — вдруг сказал Ченнолт.

Мартин навострил уши. «Китайские» истории Босса всегда начинались с одних и тех же слов, и все были поучительны.

— Да, году в тридцать шестом, в Нанкине. Ну, не в самом Нанкине, конечно, а поблизости. Забытая богом дыра, всех развлечений — пародия на бар с ведрами самогона и веселый дом с девицами, мимо которого и проходить то страшно было, не то что заходить. Но заходили… И стала неподалеку русская авиачасть. Дисциплина у них была, дай бог всем нам такую. И все привыкли, что красных не видно и не слышно. Взлетели, японцев отбили, приземлились. Но как-то раз тамошний командир решил дать своим орлам отдохнуть и сбросить пар. И заявилась вся эта компания в деревеньку… Десятка полтора здоровенных морд лет по тридцать…

Ченнолт замолчал, Мартин почтительно внимал.

— В общем, было интересно. Все, что горело, было выпито, все, что ходило… Тоже как-то так.

Мартин поперхнулся.

— Вот я и думаю, — буднично продолжил американец. — На той стороне Ла-Манша, к востоку от «тонкой красной линии», что поделила Европу, сидит толпа парней с «курицей» на лацканах. Тихо так сидит…

Глава 23

Бывает так, что слава и успех приходят сразу. Они набрасываются на человека, крепко хватают его и уже не отпускают, сопровождая до конца жизни. Бывает… Но редко, очень редко. К сожалению, гораздо чаще случается наоборот — успех и признание приходят после долгих лет тяжелого неблагодарного труда, но даже тогда они словно готовы в любой момент упорхнуть.

В жизни Николая Николаевича Поликарпова случалось всякое. Были падения, были подъемы. Были черные беспросветные полосы, были времена ослепительного успеха. Но ему ничто не доставалось легко. Каждый свой триумф, даже самый крошечный, Николай Николаевич добывал с боем. Со временем он научился философски воспринимать неприятные сюрпризы, столь частые на его тернистом жизненном пути. Бились много раз проверенные и испытанные самолеты. «Коллеги» беззастенчиво крали его конструкторские находки, заявляя как свои достижения. Вернейшие соратники вели себя так, что становилось стыдно за них. От него уходили к другим конструкторам, громко хлопая дверью и злословя, чтобы потом вернуться, прося о прощении. Чего стоил только тернистый путь По-1 и МиГ-3 в серию. Конструктор терпел, работал, прощал. Это была его жизнь, к которой он давно привык, и все камни, которые судьба щедро бросала ему под ноги, он воспринимал как плату за возможность и право делать самолеты.

Самолеты…

Когда он был мальчиком в коротких штанишках, это были нескладные уродцы-этажерки из фанеры и веревок. Сейчас правнуки тех аэропланов готовились к переходу на реактивную тягу. В том числе и его стараниями, его работой.

Жизнь Поликарпова не просто была связана с авиацией — авиация и была его жизнью.

Лишь изредка давно забытое чувство обиды за непонимание, непризнание возвращалось к нему. Николай Николаевич прятал его в самые дальние уголки сознания — нарком авиационной промышленности по опытному самолетостроению не мог себе позволить подобные эмоции. Но обида все равно оставалась.