100 великих казней - Елена Авадяева

Максимильен Робеспьер (1758–1794) — виднейший деятель Великой французской революции, один из главных вдохновителей революционной политики якобинцев, был, наверное, одним из честнейших людей, которые когда-либо жили на нашей планете, прозванный Неподкупным.

С первых дней Великой Французской революции он, вдохновитель ее, душа ее, пламенное слово, любимец парижан, служит примером стойкости, мужества и бескомпромиссности. Бессребреник, не имевший ни семьи, ни каких-либо интересов, кроме великих идеалов Революции, он повседневно горел пламенем борьбы с врагами и во имя этой борьбы не щадил не только самого себя, но и своих друзей, не говоря уже о врагах. С друзьями, в которых видел какую-либо слабость, он расставался без всякого сожаления, отправлял их на казнь (в душе оплакивая их, как, например, Дантона и друга детства Демулена). Врагами же для него были все те, кто не разделял его взгляды, и к ним он относился с холодной яростью, требуя применения к ним новомодного тогда изобретения доктора Гильотена. С его одобрения во Франции воцарился беспощадный террор по отношению к аристократам, сочувствовавшим им (не взирая на пол и возраст), духовенству, да и вообще к любым подозрительным (в их число попадали зачастую и те, чья вина состояла лишь в том, что они были чересчур опрятно одеты). Революция, пожиравшая своих детей, не пренебрегла и Робеспьером. Когда в июле 1793 года Робеспьер вошел в состав Комитета общественного спасения и стал его фактическим руководителем, никто не мог предполагать, что через год в результате термидорианского переворота он будет схвачен и казнен на той же площади и при помощи все той же гильотины. Увы, к тому времени Робеспьер утратил уже свою привлекательность в глазах народа. Что толку от его неподкупности, если он не мог накормить народ? По обычаю революционеров всех стран и народов он разрушал (и довольно успешно) все, созданное прошлыми веками — экономику, идеологию, культуру. На смену же этому революционеры не могли предложить ничего иного, кроме «рационирования продуктов» да введения фиксированного максимума зарплаты. Франция в это время переживала экономические трудности. В результате среди эмигрантов упал спрос на предметы роскоши, занимавшие значительное место в производстве французской промышленности. Сотни мелких предприятий закрылись, рабочие оказались выброшенными на улицу. Сократились и строительные работы. Распродажа национального имущества проходила успешно, но при тогдашней системе продажи земли в основном крупными участками большая часть ее попадала в руки буржуазии. Крестьянство, вынужденное к тому же выполнять неотмененные феодальные повинности, открыто выражало свое недовольство. Начался рост цен — прежде всего на предметы массового потребления. Среди рабочих и ремесленников ширились волнения. В Законодательное собрание стали поступать многочисленные петиции.

Народ требовал установления твердых цен на продукты, обуздания торговцев и спекулянтов. В такой обстановке начался контрреволюционный термидорианский переворот 27 (28) июля 1794 года, положивший конец Великой французской революции.

Робеспьера арестовали 27 июля 1794 года в здании Ратуши. При аресте жандарм Мерда выстрелом пистолета раздробил ему челюсть.

Окровавленного и потерявшего сознание, его перенесли на руках в здание Конвента и положили на стол в одной из комнат Комитета общественной безопасности. Под голову Неподкупному (как его называли) сунули деревянный ящик с кусками заплесневевшего хлеба.

То и дело в комнату заходили разные люди — в основном, политические противники Робеспьера, чтобы полюбоваться на поверженного врага. Его о чем-то спрашивали, отпускали шутки, но Неподкупный молчал.

Кто-то из присутствующих крикнул зевакам, окружившим стол:

«Отойдите в сторону. Пусть они посмотрят, как их король спит на столе, словно простой смертный».

Ночь прошла в полубреду.

Наступило 28 июля 1794 года. В шесть часов утра в комнату вошел Эли Лакост вместе с хирургом. Он приказал врачу как следует перевязать рану Робеспьера. Но это было нужно не для лечения, а чтобы Неподкупного можно было казнить в «приличном виде». Хирург уже заканчивал накладывать на голову Робеспьера повязку, когда кто-то из присутствующих отпустил очередную «остроту»: «Эй, глядите. Его величеству надевают корону!»

Какой-то человек, заметив, что Робеспьер пытается нагнуться, чтобы подтянуть чулки, но не может этого сделать, решил помочь ему. И Робеспьер тихо проговорил: «Благодарю вас, месье».

Присутствующие заметили это странное обращение — ведь слово «месье» во время революции вышло из употребления. Через 12 часов, в шесть вечера, Робеспьер и еще 21 человек из числа его ближайших соратников были гильотинированы на Гревской площади.

АНТУАН ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ

Что я наплел? Я рвань, несомая клоакой. Остались сыщики и спекулянты в ней.

Антуан Фукье-Тенвиль (1746–1795) был общественным обвинителем Революционного трибунала во время якобинского террора. На своем посту Фукье-Тенвиль добился вынесения множества смертных приговоров, в том числе таким знаменитым людям, как Дантон и Демулен. В конце концов жернова междоусобной борьбы разных революционных групп и течений привели и к гибели Фукье-Тенвиля. Его сожрала та же машина, которую он усердно обслуживал. Это случилось, когда был гильотинирован Робеспьер и бывшие дантони-сты потребовали очистки Революционного трибунала от сторонников Робеспьера. У Фукье-Тенвиля был еще шанс удержаться, ибо поначалу его оставили в новом составе судей и присяжных, но этому воспротивился Конвент. А затем появился донос Доссонвиля, в котором Фукье-Тенвиль именовался «предателем и заговорщиком». Воспользовавшись этим, Конвент приказал немедленно арестовать бывшего общественного обвинителя и направить его дело в Революционный трибунал.

«…Огромная толпа сопровождала 18 флореаля (7 мая 1795 года) три фургона с осужденными. Раздавались гневные возгласы: „Верни мне моих родных, брата, мужа, жену, мать, отца моих детей!“, „Присоединись к своим жертвам, злодей!“. По словам правительственного органа „Монитор“ от флореаля, Фукье, бледный, с горящими глазами, отвечал „самыми страшными предсказаниями“».

Один из очевидцев говорил, что Фукье крикнул толпе: «Гнусные канальи, пойдите поищите хлеба!», намекая на голод, усилившийся, когда после 9 термидора был отменен максимум — верхний предел заработной платы, который был отменен Конвентом по требованию рабочих.

Бывшего общественного обвинителя казнили последним. Палач, подчиняясь яростным крикам собравшихся, схватил за волосы отрубленную голову Фукье и показал ее парижанам. Было 11 часов утра.

ОРЖЕРСКАЯ ШАЙКА

Путешествующие по этим местам должны заручаться пропусками, выдаваемыми главарями банд, и платить выкуп.

Эпоха Великой французской революции зачастую связывается в нашем сознании с разгулом черни, гильотинами и массовыми казнями то аристократов, то якобинцев. Однако, несмотря на якобинский террор, народные восстания и интервенцию, французы уберегли страну от анархии и разрухи. Во Франции конца XVIII века продолжала работать почта, отправлялись церковные службы, взимались налоги, люди женились, рождались и работали. Но политическими репрессиями была серьезно нарушена работа французской полиции, и поэтому (совсем как в России 130 лет спустя) подняла голову организованная преступность.

Наиболее громким уголовным процессом той поры было дело шоферов,[22] или Оржерской шайки. Шесть лет от начала революции и вплоть до начала нового века эта банда наводила ужас на юг Франции. В их программе не было политических требований, ими двигала лишь жажда наживы и… беспримерная жестокость. Свое мрачно-шутливое прозвище бандиты получили благодаря своей излюбленной пытке: когда жертва отказывалась рассказать им, где спрятаны деньги, ей на углях поджаривали ноги. Во главе шайки стоял свирепый каторжник Бо Франсуа. Он поддерживал в своей банде строгую конспирацию и дисциплину. Памятуя о том, что излюбленной методой французской полиции было расширение сети осведомителей, бандиты между собой изъяснялись на воровском арго. По всей стране были устроены конспиративные квартиры и места, где пряталась добыча. Неизвестно, какова же была истинная численность шайки. Полагают, что более тысячи человек, однако могло быть и гораздо больше, учитывая, что около семисот только проходили в судебном процессе. В числе бандитов были и женщины, и старики, и дети. Ошибется тот, кто предположит, что шайка шофферов была чем-то вроде «партизанского отряда», ютившегося в густых лесах и совершавшего вылазки на «большой дороге». Шофферы обычно выслеживали своих жертв, нападали лишь на тех, кто действительно располагал большой суммой денег или ценностями, и лишь тогда, когда действительно были уверены в безнаказанности. Каждая вылазка тщательно планировалась, бесценной подмогой бандитам служили добровольные шпионы из простонародья. Ограбив и убив (или изувечив) свою жертву, шофферы бесследно исчезали, растворялись в толпе простолюдинов и ремесленников. Поимкой шайки французское правосудие обязано интенсивной работе полиции и лейтенанту Вассеру, который проявил беспримерное упорство и настойчивость в преследовании бандитов. Во время одной из облав лейтенанту попался некий Борн де Жуй, один из приближенных Бо Франсуа. После короткого, но энергичного допроса он признался, что направлялся в Мюэстский лес, где должен был состояться всеобщий сбор шайки. По его словам, бандиты наметили чуть ли не восстание. Вассер принял решение выступить с отрядом в семь или восемь человек немедленно, не дожидаясь подмоги. Атаковать с таким количеством жандармов целый полк бандитов было безумием. Однако, когда жандармы подъехали к Меревилю, им встретился отряд гусар, лейтенант которых сообщил, что направляется специально для подкрепления жандармерии Вассер воспрял духом. Мэру городка было поручено собрать ополчение из горожан, и глубокой ночью отряд вышел из города.