Тайны ушедшего века. Границы. Споры. Обиды - Николай Зенькович

С этими словами Сталин взял синий карандаш, обвел стоявшую последней в представленном списке фамилию Пономаренко и стрелочкой поставил ее на первое место.

В Белоруссии был создан свой республиканский штаб партизанского движения, действовавший под руководством Центрального штаба. Постановление о Белорусском штабе принял Государственный Комитет Обороны 9 сентября 1942 года. Штаб был сформирован 2 октября того же года в полосе действий 4-й ударной армии Калининского фронта и сначала располагался в деревнях Шейно и Тимохино Торопецкого района Калининской (ныне Тверской) области. Однако уже через месяц он оказался в безопасной Москве, где и пробыл благополучно до 1944 года.

В 1996 году вышли «Записки нежелательного свидетеля» генерала НКГБ П. А. Судоплатова, и потрясенные читатели узнали о том, кем и где организовывалась партизанская война в Белоруссии. Павлом Анатольевичем Судоплатовым на Лубянке! Ни в одной послевоенной публикации его имя не упоминалось, хотя на всех документах стояла его подпись. Генерал отсиживал свои 15 лет как осужденный преступник. Реабилитировали его в 1992 году.

Судоплатов возглавлял Четвертое разведывательно-диверсионное управление НКВД – НКГБ, занимавшееся организацией партизанской войны, созданием агентурной сети на территориях, находившихся под немецкой оккупацией. Предшественником управления была Особая группа при наркоме внутренних дел, созданная уже 6 июля 1941 года. Начальником группы был назначен Судоплатов, его заместителем – известный ас диверсионной войны Наум Эйтингон, успевший отличиться в Мексике, где под его руководством была осуществлена дерзкая операция по уничтожению Льва Троцкого. Побывал Эйтингон и на войне в Испании. Начальниками ведущих направлений по борьбе с немецкими вооруженными силами, вторгшимися в Прибалтику, Белоруссию и на Украину, стали Серебрянский, Маклярский (автор сценария знаменитого кинофильма «Подвиг разведчика»), Дроздов, Гудимович, Орлов, Киселев, Лебедев, Тимашков, Мордвинов.

Вам говорят о чем-либо эти имена? То-то. Гремели совсем другие.

А тем временем Лубянка создавала войсковое соединение Особой группы – отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД СССР, которой командовали в разное время Гриднев и Орлов. Бригада формировалась в первые дни войны на стадионе «Динамо» в Москве. В ее составе было более 25 тысяч солдат и командиров – лучшие советские спортсмены, чемпионы и рекордсмены. Они стали основой диверсионных формирований, забрасывавшихся в немецкий тыл.

То есть именно диверсионные группы, засылаемые из Москвы, устраивали засады и подрывы на шоссейных и грунтовых дорогах. Немцы, естественно, срывали свою злость на жителях близлежащих сел. Активисты партии и комсомола, боясь за свою жизнь, уходили в лес. Так начиналось партизанское движение.

После войны, и особенно в семидесятых годах, количество его участников росло с неописуемой быстротой. Всякими правдами и неправдами записывались то в связные, то в мифические патриотические группы, созданные на глухих хуторах возле жарких боков молодых хозяек разбегавшимися после первых же стычек с противником горе-вояками. Стимул был, и не маленький: участникам партизанской борьбы полагались значительные льготы и привилегии.

Москва пекла постановления о льготах к каждой юбилейной дате, не подозревая, что сеет смуту среди населения, разделяя его на два лагеря. В одном – вдовы и дети погибших, дома которых отмечались звездочками. В другом – выжившие связные и отъевшиеся на хуторских харчах дебелые мужики, подъезжавшие к своим хоромам, наполненным коврами и хрусталем, на автомобилях, приобретенных по ветеранской льготе. Ладно бы к своим, а то ведь потом и к сыновним, и к внучьим.

Белорусский писатель Алесь Адамович, автор романов «Война под крышами», «Партизаны принимают бой» и другими, сам в детстве ушедший в партизаны, рассказывал мне в 1990 году:

– В 1944 году на Витебщину были собраны «для стратегического взаимодействия с фронтом» отряды и бригады почти со всей Белоруссии – десятки тысяч партизан. Разгромили, разогнали на значительной территории все немецкие и полицейские гарнизоны – оккупанты сначала были в панике. Тем более что ожидали, конечно, наступления тут Советской Армии. Но наступления не последовало. То ли у советского командования планы поменялись, то ли сама идея – собрать в одно место партизан – была всего лишь «военной хитростью»: пусть немцы поволнуются. Начальник Центрального штаба партизанского движения Пономаренко в своих воспоминаниях, хотя и описывает эту операцию, никак не объясняет: почему партизан вовремя не оповестили, когда они сами оказались в «мешке», что общая согласованная операция отменяется? И тогда партизаны решили прорываться. На Витебщине стоит памятник «Прорыв» – вот здесь летней ночью 1944 года 800 автоматчиков, а следом отряды и население бросились вперед. Прямо на затаившиеся немецкие танки. И полегли – тысячи. «Слава нашим партизанам и партизанкам!» Но лучше, спокойнее, надежнее, если героически погибшим!

– Алесь Михайлович, вы это серьезно? – спросил я.

– Серьезно. Думаете, у Сталина не возникало подозрение, что бывшие партизаны и подпольщики – потенциальные террористы, а потому надо с ними со всеми заново разобраться? Мы, конечно, очень удивились бы, если бы с нами, партизанами, поступили, как прежде с нашими противниками – полицаями и власовцами. Как можно нас, проверенных самой войной?! Как будто не были проверены революцией и Гражданской войной те, кто был истреблен в тридцатые годы. За это самое и истребили: проверен – значит, самоуверен, а такие не нужны. Замаранные и запуганные, на все готовые – куда лучше.

И в завершение этой главы – правда о Хатыни. Ее сожгли не немцы.

Кто там бывал, помнит три красивые березки уВечного огня. А вместо четвертой – лунка, березки нет… Этот символ у многих вызывает слезы – каждый четвертый житель Белоруссии погиб в годы минувшей войны.

Долгое время этот трагический символ, воплотивший в себе скорбь и боль о десятках сожженных деревень, надежно оберегался от всего, что мешало бы именно такому его восприятию. Но прошло время, и факты уже нельзя замалчивать.

12 декабря 1986 года в Минске в здании военного трибунала Белорусского военного округа начался закрытый судебный процесс над Григорием Васюрой, бывшим начальником штаба 118-го полицейского батальона, сформированного в Киеве из военнопленных украинцев. Председательствовал на процессе, продолжавшемся несколько недель, подполковник юстиции В. Глазков.

Из показаний Г. Васюры в судебном заседании:

«До войны я окончил семь классов и сельхозтехникум. Служил срочную службу – добровольно пошел, чтобы поступить в военное училище. Это было в тридцать четвертом. В тридцать седьмом окончил Киевское училище связи. К началу войны за плечами было семь лет военного стажа. Был командиром радиовзвода, потом комвзвода связи, дослужился до начальника связи укрепрайона. Вступил кандидатом в члены партии.

В плен попал 29 июня 1941 года. За два дня до этого уничтожил партийную книжку и удостоверение офицера. С полмесяца пробыл в одном лагере для военнопленных, потом перевезли в другой – на территории Германии. Осенью сорок первого нас отсортировали. Мне предложили пойти в школу пропагандистов-восточников. Кормили здесь досыта, подлечивали. К осени сорок второго нас, «восточников», привезли в Киев.

Здесь чувствовал себя свободно. Меня обмундировали, дали советскую винтовку. В кабинете какого-то начальника подписал присягу. Знал ли я, для чего формируется батальон? Дураку было не понятно, для чего.

По анкете немцы знали, что я был офицером, поэтому назначили командиром взвода. В Плещеницах (районный центр Минской области. – Н. З.) стал адъютантом, начальником штаба батальона. Получил жалованье – 30 марок, продуктовый паек. Мне был установлен отпуск – 24 рабочих дня, для рядовых – 18. У немцев отпуска были по графику: кто хотел, мог ехать на родину, к семье. В первый отпуск я поехал в апреле сорок третьего.

Обязанности свои исполнял исправно, меня не наказывали. Немцы давали команды, а мы выполняли. Кернер (немецкий майор, шеф и дублер командира батальона Константина Смовского. - Н. З.), как правило, вызывал командный состав, ставил задачу. У него была распорядительная власть. Мы дублировли приказы.

Во время операций охватывал страх перед партизанами. Понимал, что могу поплатиться. Из оружия у меня был небольшой пистолет, можно сказать, дамский. Автоматы были у командиров рот. Помню, с мая и до середины лета были две крупные операции против партизан, я лишь помогал немцам в их проведении и руководстве. Если бы была такая мерка, сколько советского во мне, вы бы поверили мне. Их шинель позорно было носить. Детям потом говорил, что был в плену…»