Харбинский экспресс-2. Интервенция - Андрей Орлов

Но тут вдруг дверь распахнулась. На пороге стояла молодая дама – а может быть, барышня. Точно сказать нельзя: лицо ее закрывала модная шляпка с вуалью.

– Господа, что вам угодно?

– А вот что… – сказал Грач и потянулся рукой во внутренний карман – вероятно, за визитной карточкой.

«Прошляпили, сукины дети! – раздраженно подумал Грач. – Проворонили! А ведь в своих рапортах доносили – никакой дамы, дескать, в указанном доме не проживает!»

В общем, с филеров, ответственных за сие безобразие, следовало спросить по всей строгости. Проще говоря – шкуру спустить. Это и будет исполнено. Но после. А сейчас…

Грач сунул руку за пазуху и вытащил револьвер. Упер его стволом дамочке в грудь.

– А вот что… – сказал он. – Веди-ка в дом. Тихо.

Барышня (пожалуй что, так) приоткрыла рот. Но не закричала, нет. Часто-часто захлопала глазами и отступила назад.

Умница.

Грач – за ней. Он слышал, как следом ступил доктор. Парадная дверь закрылась.

Теперь Грач быстренько огляделся. Надо признать, скромная обстановочка. Гравюрки по стенам развешаны, справа в углу – стойка для зонтиков, подле нее притулилась калошница. В глубине высился гардероб.

В прихожую вели две двери – прямо и справа. А по левой стене начиналась лестница в бельэтаж.

– Где? – коротко спросил Грач.

Барышня (по всему, отличавшаяся похвальной сообразительностью) кивнула в сторону лестницы. По ней и отправились: первой – хозяйка, за нею шел Грач. А замыкал эту колонну Павел Романович.

Вышли на площадку. Тут началась анфилада.

Ну, это надолго, подумал Грач, однако ошибся – миновали всего две комнаты, а уже третья была тупиковой. По убранству сразу стало понятно: кабинет.

Не доходя, Грач остановился и потянул барышню за рукав:

– Как зовут?

– Лизавета… Воронцова, Елизавета Алексеевна, – ответила она почему-то нетвердо. Впрочем, Грач догадывался – почему.

– Ты вот что, Лизавета. Скажи-ка мне, где сейчас твои гости?

– Сударь, я одна… Поверьте…

Грач усмехнулся. Ишь ты: «Сударь»! Подумал – не-ет, бабонька, благородных играть тебе – кишка тонка. Юнец какой разве купится. А опытному человеку враз видно: свой желтый билет ты не вчера получила.

Продолжая улыбаться, он сказал:

– Знаешь, я ведь тебя сейчас застрелю. А их возьму все равно. Проще пареной репы. Ну как?

Она немного подумала и молча кивнула. Пошла вперед, не оглядываясь.

Грач – следом. На ходу он сделал такую штуку: левую руку осторожненько вытащил из рукава (причем снаружи было ничего незаметно) и завел назад. Там, со спины, за брючный ремень был заткнут английский пятизарядный «бульдог». Грач обхватил рукоятку, но вынимать не стал.

Так и вошел в кабинет. Со стороны было не особенно и заметно. Разве что пустой рукав болтается. Так мало ли… К тому ж известно: калек часто не принимают всерьез.

Все трое вошли и остановились посередине, и тут чиновник для поручений на какой-то миг все же смутился. А что, мгновенно подумал он, если все это – ошибка? Ведь один раз филеры уже обмишулились.

– Садитесь, – сказал Грач и указал револьвером на казенного вида диван.

Сам встал у окна – самая выигрышная позиция. Огляделся вкруг – тоска; одни стеллажи с книгами. Мебель что ни есть канцелярского вида, глазу отдохнуть не на чем. В углу какой-то коврик скатан в плотный рулон.

Посмотрел на Дохтурова, потом вновь уставился на хозяйку:

– Где они?

Но тут «Лизонька Воронцова» опять взялась за прежнее.

– Господа, – нервно сказала она, – вам, верно, нужен мой муж. Но его теперь нет. Он инженер, служит на дороге. Сейчас во Владивостоке, по делам, и будет на той неделе. Если желаете, я могу телефонировать…

Грач не смутился, весело хмыкнул:

– Очень хорошо-с. Желаем. Телефонируйте.

Барышня встала и подошла к низкому ореховому столику на гнутых ножках, на котором был укреплен аппарат. (Последней модели, отметил про себя Грач, у нас в управлении таких пока нет.) Ему пришлось немного отступить в сторону, чтобы дать пройти, – размеры кабинета были не для троих человек.

Барышня сняла трубку, провернула рычаг:

– Алло-алло!..

В этот момент вперед сунулся доктор:

– Послушайте…

Но слушать его было нечего, доктор наверняка собирался сморозить какую-нибудь глупость – насчет ошибки и прочее. Но Грач все ж немного повернулся в его сторону. И вовремя: краем глаза он увидел, что книжный стеллаж за спиной доктора поворачивается вокруг себя!

– Послушайте, – проговорил Павел Романович.

Он намеревался сказать, что налицо явная ошибка.

Что эта барышня наверняка не имеет никакого отношения к «оппонентам», а потому грозить ей револьвером – дикость и произвол.

Произнести это следовало громко и твердо, однако получилось совсем иначе – шелестяще и как-то несмело. Ничего удивительного, что и слушать никто не стал.

Правда, Грач (странно: отчего это левый рукав у него свободно болтается?) все-таки глянул в его сторону. Однако всего на секунду; затем глаза его сузились, словно в зрачки попал сильнейший свет. А затем он поднял руку с револьвером и прицелился Павлу Романовичу в лоб.

Револьвер ударил три раза.

Бам! Бам! Бам!

Павел Романович отшатнулся, удивляясь, что еще жив. Посмотрел на Грача, потом обернулся: один из книжных шкафов был приоткрыт (это сперва так показалось, а после он рассмотрел, что шкаф имел секрет – мог поворачиваться на вертикальном шарнире, скрывая устроенную за ним потайную комнатку), а в проеме заклинился человек с залитым кровью лицом.

Так, значит, это в него стрелял Грач?

Павел Романович шагнул к раненому.

Грач тотчас закричал:

– Стойте на месте!

К черту, ответил ему мысленно Павел Романович. В сыскной у себя командуйте.

Но в услугах его надобности уж не было: подстреленный Грачом человек умирал. Рана на виске была неопасна – поскольку пуля ударила по касательной. Однако другие две попали точно в грудь.

«Первые две – останавливающие, третья – на поражение», – машинально подумал он.

Дохтуров слышал о тактике полицейской стрельбы, именно так теперь и действовал Грач. Правда, третий выстрел был неудачным (дрогнула все же рука у чиновника для поручений), но первые два сделали свое дело.

Почти механически Павел Романович коснулся запястья умирающего. Застрявший в полуоткрытом проеме, тот походил на огромного жука, наколотого иголкой.

Ощутив прикосновение, он поднял голову.

– Омэдэто… годзаимас… – сказал человек.

Китаец! Хотя… Нет, это наверняка не китайский.

– Да подите прочь! – рявкнул чиновник для поручений над самым ухом.

Павел Романович побледнел и выпрямился.