Полный НяпиZдинг - Макс Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И еще более ясно, что таково было мое отношение к жизни вообще. Только жизнь невыгодно отличается от игр тем, что инстинкт самосохранения повышает личную заинтересованность в определенных раскладах и делает кране нежелательными некоторые другие. У меня инстинкт самосохранения ниже, чем в среднем по палате, но все равно есть, конечно же.
А отношение к сдаче как к «хорошей» или «плохой» лишает игру сокровенного смысла. И не факт, что без этого смысла игра остается игрой.
Поэтому со временем этот мой острый интерес к сдаче пропал (или почти пропал). Не помню когда. Видимо, довольно давно. Но важно не это, а то, что он вернулся. Вчера, около 6 вечера, точнее не скажу.
Сезонные скидки
Сначала все было хорошо или почти хорошо: плюс тридцать по Цельсию, тринадцать воздушных шаров в небе, совершенно постапокалиптический маленький красный шар предвечернего солнца.
Потом в магазине Kika (товары для домашних зверей) мне всучили рекламную листовку, где перечислены товары, на которые будут скидки в течение всего месяца.
Номером первым в каталоге скидок значится тарантул. Всего за сорок евро двадцать шесть центов можно купить у нас тарантула в сентябре. Чем не повод с оптимизмом смотреть в ближайшее осеннее будущее.
Служебная инструкция
Одно из самых поразительных открытий последнего времени — что когда находишься на границе, разборчивость и непримиримость становятся долгом. Не удовольствием, как кажется тем, кто пока втайне от себя мечтает о праве на высокомерие (и чем более страстно мечтает, тем больше негодует, увидев его у других), а тяжелой обязанностью.
Так происходит на любой границе, чем бы она ни была. От пограничного состояния сознания до просто жизни в Восточной Европе (думаю, есть и другие территории, где граница столь явственна, но могу говорить только о том, что знаю).
Потому что, пока ты на границе, ты — страж, хочешь ты того или нет. Дополнительного согласия не требуется, зарплата — бесценным опытом.
Смысл предрождественской суеты, конечно же, состоит в том, что когда зимняя тьма накрывает нас окончательно и бесповоротно, люди начинают строить себе волшебный город. То есть не строить, а уже готовый наполнять чудесами, как они себе их представляют, как на картинках в детских книжках было, по образцу. Эй, выходите во двор, будем играть в бессмертных волшебников, пока ужинать не позовут!
И если вам кажется, будто я сейчас насмехаюсь, значит, вы очень плохо знаете меня. Я не насмехаюсь, я держусь одной рукой за сердце, которое болит от почти безадресной, почти невыносимой любви к этой удивительной человеческой способности строить волшебные города, самим же в них не верить, самим же при этом смутно надеяться, что все это «покабудке» изменит хоть что-нибудь, а дальше мы сами все сделаем и в бессмертных волшебников превратимся навсегда.
А пока — по домам. Ужинать.
Во время переезда обнаружилось, что у нас скопилось много старых елочных игрушек, которые, конечно, не нужны, но просто так выносить их на помойку рука не поднялась. Несколько самых красивых мы оставили себе и подвесили на люстру, несколько других самых красивых пошли на подарки. Осталось еще два мешка. Теперь я каждый день выхожу из дома с запасом блестящих шишек и шаров и развешиваю их на чужие заборы, на ветки деревьев, на дверные ручки чужих подъездов. Некоторые висят до сих пор, другие забирают дети, по крайней мере, вчера мне навстречу шел совершенно счастливый мальчишка лет семи, прижимая к груди наш большой золотистый шар. Его добыча!
Если бы можно было выбирать способ умереть — вообще любой, вне зависимости от сложности исполнения — мне бы хотелось однажды, много-много лет спустя, взлететь к небу, взорваться там и рассыпаться праздничным фейерверком, а потом падать вниз золотыми шарами, серебристыми шишками, леденцами, мандаринами, шерстяными носками, да хоть копченой колбасой, если именно она может стать источником радости для собравшихся на Ратушной площади малолетних и многолетних детей, которые будут стоят, разинув рты, и пялиться в небо. И вы представляете, что с ними будет, когда они поймут, что все эти падающие с неба подарки можно брать просто так, бесплатно, прятать в карманы, нести домой, прижимая к груди, потому что добыча!
Трофей.
И пусть еще какая-нибудь мамаша дергает сына за куртку: «Смотри, смотри, там, в небе, дракон!» И пусть он сперва ей не верит, потому что уже большой, целых одиннадцать лет, а потом пусть задерет все-таки голову, просто чтобы отстала, а там, в небе, и правда дракон!
Ну и после этого можно спокойно идти перерождаться во что-нибудь прикольное, например, в мире Дэвов. Потому что после такой непростой работы, как тут, всякой мыслящей монаде обязательно надо на курорт.
Сон в летнюю ночь
Вечер четверга — репетиция вечера пятницы, только горожане выглядят еще более довольными: вечером четверга у них не просто все, а ВООБЩЕ ВСЕ впереди. Включая, конечно, вечер пятницы.
Удивительно все же, как я люблю всю эту человеческую суету, включая еженедельное веселье-по-расписанию (при условии надлежащего оформления, конечно, то есть чтобы культурненько отдыхали и выглядели при этом потомками ангельского блуда, а не гамадрилами-оборотнями, воспитывавшимися на лагерных задворках) — люблю, пока бегу мимо, при условии, что никто никогда не заставит меня вливаться в этот дружный коллектив. Но уже и не заставит, пожалуй, поздно меня заставлять.
Но какая же летняя ночь — недавно была вокруг, а теперь уже за окном. Плюс двадцать один, и воздух пахнет всем самым прекрасным, что есть на земле, сбывшимся и несбывшимся, вперемешку. И ветер. И где-то вдалеке грохочет — вряд ли гроза, скорей чей-то сон про грозу.
Но я-то слышу.
Такая странная штука эта ваша органическая жизнь на планете Земля. Но ради таких ночей (и ради того незнакомца, кому сейчас снится гроза) уже имело смысл ее затевать.
Справляюсь
На улице такой ветер, что город, того гляди, улетит нафиг весь, целиком, роняя на землю отдельные черепицы и все, что плохо прилажено.
От этого у меня в кои-то веки ощущение, что
