Нелюдь - Василий Горъ

…Когда за горцем закрылась дверь, Кром бросил Посох Тьмы на свое ложе, подошел ко мне и вопросительно уставился мне в глаза:

— Что такое «майягард»?

— Спаситель…

— И все? — недоверчиво спросил он.

— Да. А что?

— Просто мне показалось… — он прервался на полуслове, прислушался к топоту, раздавшемуся в коридоре, и тяжело вздохнул: — Клятвы, данные богам, не нарушают…

… Кожи с оттисками второй ипостаси Бога-Воина оказались пропусками, дающими их владельцам право беспошлинного въезда в любой город Вейнара, а так же право беспрепятственного передвижения по всей столице, включая Белую Слободу и летний сад королевского дворца.

Чем я заслужила эти пропуска, было непонятно. Но, полюбовавшись на оскаленные пасти барсов, я вдруг поняла, что у меня появилась возможность хоть ненадолго выйти из порядком надоевшей комнаты и пройтись по городу, не опасаясь привлечь внимание стражи!

Я взяла и предложила Крому прогуляться. А он… согласился!

Оделась я минуты за три. Если не меньше. И… чуть не расплакалась, заглянув в зеркало и увидев свое отражение: волосы, вымытые перед завтраком, топорщились в разные стороны. И не собирались укладываться ни в какую прическу…

— Соберите в хвост — и дело с концом! — поняв, о чем я задумалась, предложил Меченый. — Мы же собираемся просто пройтись…

«Настоящая женщина обязана выглядеть безупречно даже во сне…» — мысленно повторила я слова Аматы… и махнула рукой: все равно в камзоле и шоссах я выглядела, как дочь какого-нибудь купца или писаря. А они обычно ходили по улицам простоволосыми…

Расчесала. Собрала в хвост, натянула сапоги и вылетела в коридор. Первой. И чуть не сбила с ног водоноса.

Тот расплескал половину ведра, помянул Двуликого, потом увидел Посох Тьмы, зажатый в руке Крома, и сложился в поясном поклоне:

— Простите, ваша милость, я случайно!

— Прощаем… — ухмыльнулась я и царственно пошла к лестнице…

… За забором постоялого двора кипела жизнь. По Сапожной нескончаемым потоком двигались груженые телеги; на перекрестке с Цветочной пара дюжих мастеровых пыталась прибить к стене вывеску, а в половине перестрела за ними стайка мальчишек куда-то волокла упирающегося осла.

Чуть дальше, кажется, в Купеческой слободе, брехали собаки, со стороны Ремесленной доносился перестук топоров, визжание пил и звон кузнечных молотов, а от Кожевенной тянуло дублом, гарью и, почему-то, свежей кровью.

Забавно, но этот смрад, смешивающийся с запахом конских каштанов и мочи, меня нисколько не расстроил: я, наконец, вышла из комнаты. И была готова гулять по улицам даже по колено в крови…

… Эдак через час, согревшись на теплом весеннем солнышке, сияющем с абсолютно чистого неба, я настолько расслабилась, что не только перестала реагировать на шипение в спину и отвращающие знаки в лицо, но и умудрилась выбросить из головы странное поведение хейсара.

Еще минут через двадцать меня почему-то потянуло на подвиги, и я принялась оценивающе поглядывать на шарахающихся от Крома горожан, изображать, что шепчу ему на ухо что-то жуткое и даже тянуться к Посоху Тьмы. Так, как будто собиралась им воспользоваться.

Правда, веселье продолжалось не особенно долго: увидев, как от нас шарахаются встречные, Кром нахмурился, потом поймал за руку не успевшего убежать торговца и… купил мне леденец! На палочке! Точно такой же, как те, которые когда-то привозил мне отец!

У меня оборвалось сердце: я всхлипнула и… неожиданно для себя самой потерлась щекой о его плечо…

Слуга Бога-Отступника, почти прошедший свой Путь, остановился, посмотрел на меня совершенно безумным взглядом и прошептал:

— Ты что, Ларка?

Не знаю, почему, но в этот раз я не смогла промолчать. И отрицательно покачала головой:

— Ничего… И я — не Ларка, а — Мэйнария… Для тебя — Мэй…

Кром облизал пересохшие губы и хрипло повторил:

— Мэ-э-эй…

Я прислушалась к тому, как он произносит мое имя, и удовлетворенно улыбнулась:

— Именно…

— Подс-с-стилка Без-з-здуш-ш-шного… — прошипели в спину. Но я даже не обернулась: те несколько дней, которые остались до нашего расставания, я собиралась прожить от души…

Глава 35. Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя

Пятый день четвертой десятины третьего лиственя.

…Стряхнув песок со свитка, Ансельм удостоверился, что чернила подсохли, аккуратно свернул его в трубочку, собственноручно обвязал шнурком и потянулся за сургучом.

В это время тихонечко скрипнула дверь, и за портьерой раздался голос брата Бенора:

— Разрешите, ваше преподобие?

— Ну, и где тебя носит? — рыкнул глава Ордена Вседержителя, раздраженно шлепнув ладонью по столу.

— Смотрел новых послушниц… — смиренно опустив взгляд долу, пробормотал монах.

— А что, они уже прибыли? — приятно удивившись, воскликнул брат Ансельм. — Если мне не изменяет память, сестра Эльга обещала прислать их только к началу первого травника…

— Милостью Вседержителя они добрались до обители еще вчера… — Бенор повернулся к статуе Бога-Отца и осенил себя знаком животворящего круга.

Ансельму тут же стало не до писем:

— Хорошенькие есть? Или, как в прошлый раз, одни дохлятины?

— Есть! И не одна: как минимум четверо выглядят ничуть не хуже сестры Таисы…

— Ты их уже устроил?

Монах кивнул:

— Конечно, ваше преподобие! Кстати, они только что зашли в купальню…

Глава Ордена вытер о сутану мгновенно вспотевшие ладони и навалился грудью на стол:

— Тогда…

— …уже распорядился! — кивнул Бенор. — Братья Рон и Ламм поднимутся к вам через час…

Торопливо убрав свиток в ящик стола, глава Ордена дважды провернул ключ, вытащил его из замочной скважины и сунул в кошель. Потом выбрался из-за стола, одернул сутану и нахмурился:

— Ну? Чего стоишь? Открывай!

… Брат Бенор задержался не зря: в потайном ходе, ведущем к женской купальне, уже горели факелы. В небольшой нише под потайными глазками стоял серебряный кубок с ликом Аллаяра Светоносного, а на столике у стены — кувшин с белогорским и ваза с виноградом.

Пригубив вина, Ансельм отщипнул от кисти пару ягод и припал к глазкам…

… Да, на этот раз сестра Эльга расстаралась на славу: все десять новых послушниц были светловолосыми, полногрудыми и широкобедрыми. И при этом совсем молоденькими! А пара… или даже трое действительно выглядели красивее той, которая, милостью Вседержителя, грела ложе Ансельма последние четыре десятины…