Vremena goda - Анна Борисова

Вера всегда думала про себя, что она личность сложная, даже незаурядная, а на самом деле ларчик просто открывался! Она не великодушная и не отзывчивая, она эмоциональный вампир, питающийся состраданием…

Таким манером Вера потерзалась минут пять или десять, а потом взглянула на дело иначе.

«Стоп, Коробейщикова, — сказала она себе. — Давай-ка без мазохизма. Пускай твое топливо — жалость и сострадание. Но ведь не жестокость же! Не жадность! Может быть, хороший человек только тем и отличается от плохого, что он заводится из-за хороших вещей, а плохой — из-за плохих? Ну о’кей. Стало быть, таково мое внутреннее устройство. Я правильно себя чувствую, когда жалею людей и помогаю им. Это делает меня счастливой? И слава Богу!

Даже если я получаю эротическое удовольствие, испытывая к мужчине жалость, это мое личное дело. Людей судят по их поступкам, а не по тайным мотивам и мыслям, так? Почему же не применить это правило к самой себе? Я должна чувствовать себя виноватой, если я сделала что-то плохое или могла, но не сделала что-то хорошее. А остальное себе можно и простить. Как говорится: „Parce que vous le valez bien“[19]».

Она вернулась к Берзину, и он гордо сообщил, что «отжал» целых два свободных дня, такой роскоши он себе не позволял десять лет.

Формула экстаза на краю бездны была опробована вновь и сработала еще могущественней, чем в первый раз. Может быть, из-за того, что они никуда не торопились, и у Веры была возможность прислушаться к ощущениям. Между прочим, жалости к любовнику она теперь не испытывала, и это ей нисколько не мешало, так что с либидозностью, вероятно, Люк промахнулся.

В какой-то миг кровь в задней части головы забурлила так, что Вера подумала: «ВСЁ! СЕЙЧАС УМРУ!». Ужас и наслаждение вспенились гейзером, и она действительно умерла — во всяком случае, на несколько секунд. Но потом воскресла. И сказала себе: doucement[20], идиотка, не превращайся в камикадзе.

Лежала в «позе трупа», регулировала дыхание, а Берзин лез с нежностями, мешал инвалидке вернуться к жизни.

Вечером, когда легли спать, он, обжора, опять стал подкатываться, но Вера повела себя благоразумно. При подобном обороте жизненных обстоятельств умирать ей совсем не хотелось.

— Всё, — сказала она, отодвигаясь. — Продолжение завтра. Или даже послезавтра.

Мысли у нее в голове были неромантические. Надо на консультацию к кардиологу, думала Вера. Объяснить ситуацию, пусть пропишет таблетки — принимать перед plaisirs d’amour. Не может быть, чтобы у французов не было на этот случай какого-нибудь хорошего средства. Ну его на фиг, край бездны. Обойдемся без экстрима.

Но Берзин понял ее слова по-своему и страшно оскорбился.

— Знаю я эти женские хитрости! Ты боишься, что у меня наступит пресыщение! Хочешь водить на поводке — то дашь погрызть косточку, то не дашь, да? Чтоб мужик всегда был в полуголодном состоянии. Женских журналов начиталась, дура?

— Ну вот, получил свое — и я уже «дура», — засмеялась Вера, потому что он очень смешно злился. — Правильно меня бабушка предупреждала: все ихние нежности до первой постели.

— Эх ты, — горько сказал Берзин. — Я тобой никогда не наемся! Хочешь, вообще к тебе приставать не буду? Для дур ведь это — главное доказательство любви, да? На, гляди. Кладу между нами меч.

Положил посреди кровати ее тапок, сам сложил руки на груди и зажмурился.

Нет, правда, в нем что-то было от поэта. Это ей нравилось еще больше, чем то, что он подранок. Когда под внешним мачизмом скрывается нежная душа — это очень эротично. Она даже протянула руку, чтобы его погладить, да вовремя вспомнила про кардиолога. Так сказать, чувство ответственности возобладало над животным началом.

— Завтра, — сказала она, прикинув, что может быть, удастся попасть на прием прямо утром — у Веры завелись хорошие знакомые в университетской клинике. — Излишества опасны для здоровья.

— Ну завтра, так завтра. Спи.

Он приподнялся на локте.

— А ты?

— Посмотрю на тебя немного. Этого ты мне запретить не можешь.

— Чудак! Я же так не усну! — сказала Вера, но отлично уснула, сама не заметила.

Первую половину следующего дня они провели поврозь. Вера не объяснила, зачем едет в клинику — сказала, что по делам и что он ей будет только мешать.

— Лучше побудь с отцом, после обеда съездим куда-нибудь, а вечером я тебе сделаю маленький сюрприз.

Он хитро улыбнулся и сразу со всем согласился. Бабушка по папиной линии, кладезь народной мудрости, учившая маленькую Веру женской науке, была права, когда говорила: у мужиков одно на уме.

На самом деле Вера имела в виду совсем не то, о чем подумал Слава, а нечто диаметрально противоположное. Если не удастся попасть к врачу, в качестве утешения она покажет Берзину одно волшебное место, которое недавно обнаружила, исследуя замок. С чердака через маленькую дверь можно по спиральной лестнице подняться в открытую башенку. Бог весть, для чего ее построили. Может быть, там когда-то стоял телескоп — на звезды смотреть. Вид оттуда потрясающий. Если ночь выдастся звездной, это будет нечто. А площадка крошечная, стоять вдвоем можно только обнявшись. По-своему, не хуже секса. Вот и проверим, какой из Славы поэт.

Знакомый кардиолог принял ее во время своего «кофейного перерыва», en amie, то есть бесплатно. Вник в проблему. Повздыхал. Сказал следующее.

Таблеток, регулирующих ритм сердцебиения, сколько угодно, и технически задача выполняется легко: пульс не участится и давление не подскочит, если принять за полчаса до секса пилюлю. Не очень романтично, зато надежно. Хуже другое. Искусственная регуляция кровообращения, скорее всего, затормозит сенсорные и эмоциональные ощущения, а это значит, что любовь не даст удовлетворения. Впрочем, сказал кардиолог, он в этой сфере не специалист и, прежде чем выписать рецепт, проконсультируется с сексологом. В конце беседы доктор вдруг обнял Веру и поцеловал — не на французский лад, когда едва касаются друг друга щекой, а по-настоящему. «Бедняжка Вероник», — и побежал к пациентам.

Но она себя бедняжкой совсем не чувствовала. Что ж, совместить разумность с счастьем — задача трудная, а может быть, и вовсе неразрешимая. Для Веры эта концепция ничего принципиально нового собою не представляла.

Заодно, раз уж была в Руане, она позвонила профессору Санлису, с которым познакомилась на конференции по возрастным нарушениям памяти, и опять повезло: у мэтра нашлось полчаса свободного времени.

Вера расспросила его о современных методах лечения антероградной амнезии. Оказывается, способы существуют, и довольно эффективные. Например, с использованием амобарбитала, когда подавленные воспоминания вызывают из глубин памяти во время искусственного сна. Во Франции, правда, амобарбиталовый метод не применяют, придется везти Эдуарда Ивановича в другую страну. А здесь можно попробовать гипнотические сеансы — в Кане имеется превосходный специалист.

Во «Времена года» Вера неслась на ста тридцати, не терпелось поделиться с Берзиным обнадеживающими вестями. Взбежала по лестнице на третий этаж, что вообще-то ей было противопоказано. Слава сидел у стола, быстро тыкал пальцами в экран коммуникатора.

— Наконец-то! Чего ты так долго? Я заждался сюрприза.

Он, кажется, тоже приготовил сюрприз — чутким обонянием Вера уловила легкий аромат духов. Она в парфюме не разбиралась, но судя по тонкости букета, это было что-то сложное и дорогое.

И хоть духами Вера не пользовалась, а все равно было приятно. Надо же, раздобыл где-то. В Довиль сгонял?

— Знаешь, я не душусь. Из принципа. Кому нравлюсь я, тому понравится и мой запах, — сказала она, улыбаясь, чтоб он не обиделся.

— Знаю. Поэтому духов тебе не дарю. И сам перестал одеколоном пользоваться. А чего это ты вдруг?

Странно. Вера потянула носом воздух. Точно парфюм!

— Кто-нибудь заходил?

— Нет. Я тут все время, как дятел, по кнопкам стучу, письма и эсэмэски рассылаю, с извинениями. За отмененные встречи.

И Верино оживление сразу сникло. Он что-то от нее скрывает. Вернее, кого-то. Дорогими духами в мезоне пользуются только богатые старухи, у женщин из персонала нет таких денег. Или здесь побывал кто-то со стороны?

Хотела спросить напрямую, но не стала. Сочла ниже своего достоинства. Ну и вообще — что за пошлая сцена! «Ты был с женщиной, не ври мне, я чувствую запах!» Телесериал какой-то.

Настроение совсем испортилось, когда Берзин отнесся к ее предложению насчет Эдуарда Ивановича безо всякого интереса.

— На кой это надо? Сейчас мучаюсь только я, когда его вижу. Сам-то он вполне доволен. А вернуть ему память, что будет? Опять начнет квасить по-черному и в стенку врежется? Нет уж, пусть муха сидит в своем янтаре.

Кто же тут у него был? И, главное, зачем скрывать? Вдруг ей неудержимо захотелось сказать ему какую-нибудь гадость.