Летний зной - Виктор Исьемини

После прощания Тонвер и вовсе загрустил. Жизнерадостный толстяк сделался задумчивым и молчаливым, Дунт и вовсе не отличался разговорчивостью, так что парочка удалилась с «Одады» в молчании. Приятели, не сговариваясь, направились в кабак, влекомые чутьем. Куда бы ни попали разбитные монахи, в какой бы город ни завела их судьба, ноги сами несли к ближайшему кабаку.

Ближайшим, разумеется, оказался «Якорь». Темнота помещения Тонвера с Дунтом не смущала, скорей наоборот — показалась уместной. Монахи заказали вина и мяса, а когда прислуга удалилась, Дунт отсчитал приятелю его долю золота и тихо передал под столом. Тонвер только вздохнул, принимая монеты.

— Не пересчитаешь? — удивился Дунт. — Раньше ты не настолько доверял!

— Сам себе дивлюсь, брат, — пожаловался толстяк, — что-то сделалось мне томно.

— Попросить еще свечей? — долговязого монаха растрогало необычное настроение Тонвера.

— Не в свечах дело. Глаза мои не взыскуют света большего, чем дарит нам Мир, а вот душа…

— Что с душой?

— Душе света мало. Что-то сотворили со мной эти чародеи, не иначе! Томно мне, томно и беспокойно.

Тут появился подавальщик, принес кувшин вина, миски со снедью.

— Давай выпьем, добрый брат, — предложил Дунт. — Испытанное средство! И веселит тело, и дух просветляет.

— Тоже верно, — кисло протянул Тонвер.

Просветляли дух приятели обстоятельно, слуге пришлось доставить еще один кувшин. Затем, основательно просветленные, монахи вышли на улицу. Солнце успело подняться над крышами домов, и день был в разгаре. Горожане сновали туда и сюда по собственным заботам, но большинство двигалось от порта в направлении центра города.

— Куда спешат эти добрые люди, как ты думаешь? — осведомился Тонвер.

Тощий клирик пожал плечами.

— Я думаю, — продолжал толстяк, — нам надлежит двигаться в ту же сторону. И так слишком долго пренебрегали мы, недостойные, наложенными на нас обязанностями, так поспешим же за паствой! Что бы ни влекло добрых граждан Велинка, мы должны быть с ними в сей час. Я вижу, их лица исполнены печали!

В самом деле, вид у горожан был не очень-то веселый, они шагали мимо подвыпивших монахов с кислыми лицами.

Дунту было все равно, куда шагать — он был свободен, избавился от опасной компании, в кармане звенело золото. С паствой, так с паствой!

Монахи побрели в потоке хмурых велинкцев. Чем ближе к центру, тем больше народу становилось на улице и тем целеустремленней движение. Течение толпы вынесло добрых братьев на площадь. Долговязый Дунт первым разглядел эшафот в центр. Сбитый из толстых досок помост с установленным в центре столбом, вокруг — солдаты городской стражи, судейские в черных мантиях. Дунт сообщил о своем открытии приятелю, тот несколько оживился, стал приподниматься на цыпочки, чтоб получше разглядеть:

— Какого рода казнь ожидается? Что готовят палачи?

— Столб без перекладины, стало быть, не повешенье, — рассудительно объяснил Дунт.

— Нынче будут казнить самого Мерка! — объявил подросток, шагавший рядом с монахами. — Неужто не слыхали, святые отцы?

— Мы не здешние, — буркнул Дунт. — Вчера под вечер в город явились. Так, стало быть, в славном Велинке изловили Мерка Нового?

Несколько человек из толпы подтвердили: так и есть, Мерк Новый пойман и приговорен городским судом. За злонамеренные речи, подстрекательство к бунту и неподчинение властям.

— Хм, — на моей памяти это уже третья казнь Мерка Нового, — заметил Тонвер. — И всякий раз оказывается, что после казни этого славного человека видят то там, то тут. Мерк Новый всегда бродит по дорогам Мира, хотя казнят его регулярней, чем платят солдатам гвардии.

В толпе зашумели — на помост привели осужденного. Ничего примечательного, мужчина средних лет и среднего сложения.

— Смотри-ка, — даже не пытали его, на своих двоих притопал! — жизнерадостным тоном произнес кто-то поблизости в толпе. — Значит, не пытали!

— Известное дело, — откликнулся другой, — зачем же пытать, когда он признался? Сам во всем и покаялся — так, мол, и так, я и есть тот самый Мерк.

— Покаялся, да не раскаялся, — возразил первый зевака, с веселым голосом.

Глашатай принялся скучным ровным тоном зачитывать обвинительное заключение. Мерк Новый тоже держался спокойно, как будто не его через несколько минут должны были предать мучительной казни. Больше всего этот человек сейчас походил на старую игрушку, которую выбросил ребенок. Прежде кукла была любимой и ценимой, а теперь ее променяли на забаву поновей. Не выказал Мерк волнения и когда его поставили у столба и стали обматывать цепями. Ни слова не произнес, когда стали обкладывать хворостом…

По толпе прокатился шепоток — что-то здесь не так, должно быть, Мерк не настоящий!

— Я уверен, люди добрые, — вдруг громко заговорил Тонвер, — и после казни сего заблудшего, Мерк будет являться снова и снова! Мерк будет всегда.

Люди стали оборачиваться, и Дунт дернул приятеля за рукав — не шуми, дескать.

— Вспоминается мне одна история, произошедшая с блаженным Энтуаглом, знаменитым гонителем демонов, — не умолкал толстяк, — как-то пригласили оного предстоятеля в одно из южных княжеств… в Арлох? Или в Керйенну? Словом, теперь там Гонзорское герцогство.

Толпа стала перегруппировываться — многим была охота послушать байку о святом подвижнике.

Дунту стало не по себе, он не узнавал толстяка.

— Так вот, призвали блаженного в некое поселение, где стал озоровать бес. Являлся из лесу, скотину портил, чары наводил… Ну а уж как вовсе распоясался, стал на людей нападать и до смерти терзать, тут уж послали за гонителем демонов, — гнул свое Тонвер. — Явился подвижник, как обычно, со стражей, с фургонами крытыми. Покрутился там и сям, где добрые люди видели чудовище, а потом как-то под вечер показал местным мерзкое тело — как положено, красная шкура, клыки, когти. Вот, дескать, ваш обидчик. С тем и уехал, и мертвое чудище увез с собою.

— А дальше что было? — выкрикнули из толпы.

— А ничего и не было, поехал блаженный Энтуагл в другие края, свое мертвое чудище доверчивым простакам показывать. Он из дохлого орка чудище набил, крылья приделал, рога и прочее, да красным выкрасил. И говорил при этом так: люди видели демона поверженным, стало быть, уверуют, что гроза миновала. Вера, она, как известно, превыше всего! Пусть люди верят, что Энтуагл демона одолел!

— А ежели демон снова бы кого растерзал?

— Тем, кого растерзал демон, дозволяется не верить в победу Энтуагла, — объяснил Тонвер, — пострадавшим за веру полагаются привилегии.