Я - подводная лодка ! - Николай Черкашин

Командир:

- Доложить об уровне радиации в отсеках!

От доклада стынет кровь в жилах:

- В реакторном - до ста рентген в час, в седьмом - пятьдесят. На пульте - двадцать пять - тридцать.

Счет их жизней шел на рентгены, часы и градусы. Связи нет и теперь уже не будет. Антенна залита морской водой...

Н. В. Затеев:

"Я подозвал к себе лейтенанта Корчилова. Красивое, ещё юношеское, лицо, голубые глаза. Скольким девушкам кружили голову его пышные кудри? Боже, что с ним теперь станется?!

- Борис, ты знаешь, на что идешь?

- Да, товарищ командир.

Я вздохнул:

- Ну так с Богом!"

...Потом, много лет спустя, когда портреты Затеева и Корчилова будут наконец опубликованы в "Правде", кто-то из читателей бросит убийственное: "Смотрю на фото: лейтенант погиб, а капитан жив..." Спустя тридцать лет отставной капитан 1-го ранга Затеев придет в православный храм русских моряков - питерский Никольский морской собор - и зажжет на панихиде поминальную свечу по командиру реакторного отсека лейтенанту Корчилову и всей кормовой аварийной партии...

С Богом - в ад!

Город Полярный. Вот она, "Хиросима", доживает свой век у заводского причала. Ее последний командир капитан 1-го ранга Олег Адамов покажет мне потом тесную выгородку в реакторном отсеке. Именно сюда спустилась в 6.50 аварийная группа Бориса Корчилова.

Н. В. Затеев:

"Когда они вошли в отсек - увидели голубое сияние, исходившее от трубопроводов аварийного реактора. Они подумали, что начался пожар. Но это светился от дьявольской радиации ионизированный водород..."

В. Погорелов:

"Активность на крышке реактора, где им предстояло работать, уже достигала двухсот пятидесяти рентген в час. Ребята работали по два-три человека в группе, закутавшись в химкомплекты, натянув маски изолирующих противогазов. Но Борис Корчилов, как хозяин отсека, присутствовал все время. Он не вымерял, достанется ему больше, чем остальным, или меньше. Тогда об этом просто никто не думал. Молили Бога об одном - лишь бы не рвануло...

Им надо было отвернуть заглушку "воздушника" на компенсирующей решетке и приварить медный трубопровод, который применяют для зарядки торпед воздухом высокого давления. Едва открыли заглушку воздушного спуска, как оттуда вырвалось облако радиоактивного пара. Пар заполнил выгородку и стал разлагаться на водород, который тут же начал возгораться то тут, то там голубыми вспышками. Мы предвидели подобную ситуацию. Шланги и огнетушители были на "товсь". Пожар потушили в считанные минуты. Однако температура в выгородке подскочила до шестидесяти градусов. Пар заволакивал очки масок, матросы их стаскивали. Чем они дышали? Эту дьявольскую смесь уже и воздухом не назовешь - сверхрадиоактивная аэрозоль. Ведь интенсивность радиации на крышке реактора из-за выброса пара повысилась до пятисот рентген!"

Кроме группы Корчилова в этой смертельной парилке - ещё два офицера, которые руководят монтажом самодельной системы, - инженер-механик Анатолий Козырев и командир дивизиона движения Юрий Повстьев.

Примерно через полтора часа все было закончено. Охлаждение заработало. Все бросились к прибору АСИГ, показывавшему температуру в каналах активной зоны реактора.

Что он покажет?! Надо ждать...

Н. В. Затеев:

"Когда Борис Корчилов вылез из реакторного и стащил маску ИПа (изолирующего противогаза. - Н. Ч.), на губах его пузырилась желтоватая пена. Его тут же вырвало. Там, на крышке реактора, все они нахватались жестких "гамм" без всякой меры. Мы все понимали - ребята конченые.

Их смерть - вопрос нескольких дней... Чем облегчить их последние часы в этом самом лучшем из миров?

Я отправляю всю девятку в наш лодочный "рай" - первый (торпедный) отсек. Там самый низкий уровень радиации, да и попрохладнее, посвежее, чем в других отсеках.

Прошу лодочного врача майора медслужбы Косача:

- Доктор, сделай все возможное...

И в глазах его читаю безнадежный ответ: "Медицина бессильна..."

В 9.20 принимаю доклад вахтенного КГДУ:

- Товарищ командир, показания температуры в каналах аварийного реактора вышли на уровень, контролируемый приборами пульта управления.

Слава богу!

Чуть отлегло от сердца.

Но только чуть. В центральном посту на пульте управления уровень радиации достиг ста рентген. Чтобы хоть как-то уменьшить нарастание активности, приказываю перевести второй реактор на минимальный режим и двигаться на гребных электродвигателях под дизель-генераторами.

Иду в первый отсек. Там на матрасах ничком лежат Корчилов, Ордочкин, Кашенков, Пеньков, Харитонов, Савкин. Часам к десяти утра самочувствие их резко ухудшилось. Лица распухли, губы вывернуты, глаза налились кровью. Несколько лучше чувствуют себя Повстьев, Козырев и Рыжиков,

Доктор Косач со своим санитаром трудятся не покладая рук, пытаются хоть чем-то облегчить страдания обреченных. Хотя прекрасно понимают, что, ухаживая за пострадавшими, облучаются и сами. Позже станет известно: Корчилов получил пять тысяч четыреста бэр и потому сам стал интенсивнейшим источником облучения.

- Сгущенки бы, - скорее разбираю по шевелению вздутых губ, чем слышу Корчилова. Санитар бросается открывать банку сгущенного молока... Командир реакторного отсека был сладкоежкой... Ловлю себя на этом заупокойном "был". Гоню прочь мрачные мысли... Может, обойдется?!

Почему должны гибнуть эти молодые, красивые, самоотверженные парни? Кто приговорил их к смерти?

К концу суток и в лазаретном отсеке уровень радиации повысился с двух рентген в час до десяти.

Чтобы снять нервное напряжение, а также чтобы увеличить сопротивляемость организма облучению, разрешил личному составу выпить по сто граммов спирта. Один из молодых матросов хватил лишку и вырубился. Пришлось уложить его в лазарет.

В 10.30 температура в активной зоне аварийного реактора упала до двухсот - двухсот пятидесяти градусов и более-менее стабилизировалась на этом уровне. Но радиация нарастала по всему кораблю.

О том, как воздействуют сильные дозы облучения на организм, все мы имели довольно общее понятие. И конечно же, больше всего нас угнетала мысль не о возможных раковых опухолях, а о потере мужских способностей. Ведь средний возраст офицеров на лодке был двадцать шесть лет; да и я в свои тридцать пять, хоть и считался почти стариком, тоже рефлексировал на сей счет. Но пока что мысль о том, что нет связи и о своей беде мы не можем никому сообщить, заслоняла все остальные тревоги.

Я развернул атомоход курсом строго на юг - к берегам Норвегии - в надежде, что так мы быстрее выйдем на оживленные морские трассы, а там, глядишь, подвернется кто-нибудь из Мурманска. Я готов был высадить своих страдальцев хоть на рыбацкий сейнер, лишь бы тот шел под красным флагом.