Наследницы - Вера Кауи

— Что бы я без тебя делала, Ролло? — ласково сказала она и, хотя хорошо знала, что делала бы без него, знала также, что ставить его в известность об этом не стоит.

— Попала бы в пасть первому попавшемуся волку.

В глазах Кейт снова появилось новое для нее выражение, но голос звучал как обычно.

— Блэз Чандлер не волк, Ролло. По крайней мере, не по отношению ко мне. — Потом она продолжала более веселым тоном:

— Он больше не видит во мне обузы. И гораздо более дружелюбен. В целом мы неплохо поладили.

Его неодобрение сменилось умеренным одобрением. А это, согласись, весьма неплохо. И, как ты правильно заметил, дружба с Агатой Чандлер может оказаться для нас весьма полезной.

Ролло кивнул и с удовольствием добавил:

— Особенно если, как ты говоришь, она не слишком жалует жену своего внука.

Кейт не стала открывать ему истинное положение вещей.

— А если ты за это возьмешься, как ты назовешь этот музей?

Кейт знала, что он не забыл. Она упоминала об этом в своем рассказе, а у Ролло была феноменальная память.

Но тем не менее она повторила:

— «Чандлеровский музей американского искусства».

— Да, что-нибудь в этом роде. Ну что ж, это может пойти нам на пользу. Я продолжаю считать, что лучше всего пустить все это с молотка, но сохранить коллекцию — тоже хороший ход. И обзавестись друзьями в высших сферах. — Он кивнул, прикидывая. — Да, поздравляю тебя, душа моя.

Он был само дружелюбие, от дурного настроения не осталось и следа.

Кейт улыбнулась в ответ, стараясь не показать облегчения. В будущем с ним надо будет обращаться осмотрительней: любовь Ролло, как и вообще мужская любовь, была чрезвычайно хрупкой. Одно неверное движение, и она бесследно исчезнет. Поэтому Кейт ласково сказала:

— Похвала из твоих уст дорогого стоит, хотя бы потому, что я слышу ее нечасто. Сам знаешь, как бы ни менялся мой мир, в нем всегда останешься ты.

Ролло был растроган, самолюбие его удовлетворено.

— Только не посылай меня ко всем чертям, — пробормотал он. — Терпеть не могу жары и запаха гари.

Глава 10

Декабрь

Доминик повернула «ситроен» на вымощенную кирпичом дорогу, проложенную по указанию Чарльза там, где раньше был неровный каменистый проселок. Дорога вела к усадьбе, уютно пристроившейся на склоне холма. Сад, окружавший ее, был полон фруктовых деревьев, олив, олеандров и жасмина. В воздухе витал аромат пряных трав, которые выращивала Марта, к нему примешивался терпкий запах лимонов, стоявших на террасе в горшках, и сладкое благоухание яблонь, персиков и абрикосов. Доминик опустила стекло и дернула за старый металлический шнур. Раздался звон колокольчика, и вскоре старый Жанно с трудом отворил обе створки ворот и поздоровался, не выказав ни малейшего удивления при виде приехавшей мадам.

Ее поразило великолепие сада, любимого детища матери, особенно запах жимолости, которым было напоено все пространство внутри ограды. Она проехала последние пятьдесят метров по склону до кирпичного разворота, остановилась перед серым каменным домом с островерхой черепичной крышей и белыми ставнями, и ее охватило безотчетное чувство возвращения домой. Марта уже стояла на пороге, как всегда засунув руки в карманы передника в сине-белую полоску.

— Бонжур, мадам.

— Бонжур, Марта. Как дела?

— Спасибо, неплохо, — ответила Марта.

— Возьми покупки с заднего сиденья.

Прежде чем отправиться сюда, Доминик заехала в лучший супермаркет и накупила всяких деликатесов, которые всегда любила мать. Увидев все это, Марта нахмурилась: спаржа, трюфели, заливные перепела.

— Она и есть-то это не станет, — проворчала она, неодобрительно хмыкнув. — В последнее время она клюет как птичка, хотя велит мне готовить на двоих, как всегда.

Пустая трата денег. А Жанно и так толст, как боров.

— На двоих?

— У нас здесь все для двоих: вашей матушки и ее мужа. — В ответ на недоверчивый взгляд Доминик Марта пустилась в объяснения:

— Она с ним все время разговаривает. Я ставлю для него прибор, готовлю пижаму и ночной халат. Она никогда не смотрит телевизор а только играет на пианино его любимые вещи. И все время что-нибудь для него вышивает — тапочки закладку, очешник. И читает вслух — вроде как ему.

Марта прислуживала матери Доминик много лет, и Доминик спросила без обиняков:

— Вы хотите сказать, что она сошла с ума?

— Нет. Я вызывала доктора Мореля. Ну, конечно, ей-то не сказала зачем. Он с ней поговорил и объявил, что она не душевнобольная. Она просто предпочитает вымышленный мир реальному, вот и все.

— Ну, в этом ничего нового нет. — Доминик давно знала, что много лет назад ее мать, взглянув в лицо реальному миру, решила, что он не для нее. Если бы она осталась в нем, то первый муж и впрямь довел бы ее до сумасшествия.

— Где она? — спросила Доминик.

— Как всегда в это время — на террасе.

Катрин сидела в своем любимом кресле с подставкой для ног в тени огромного полосатого зонта. Перед ней открывался великолепный вид: склоны гор, море вдалеке и городок — Антиб — на берегу. Она была одета в простое, но, как всегда, изысканное лимонно-желтое хлопковое платье, загорелые ноги блестели, словно отполированные, ногти на руках и ногах были тщательно наманикюрены.

Очевидно, она недавно побывала у парикмахера или, скорее, парикмахер побывал у нее. Было ясно, что она так же заботится о своей внешности, как и раньше. И для того же человека.

— Maman, — Доминик поцеловала ее в гладкую душистую щеку.

Катрин подняла глаза, увидела дочь и нисколько не удивилась, только выразила одобрение ее костюму.

— Сен-Лоран?

— Глаз у тебя все тот же, — похвалила ее дочь. — Я думала, что, зарывшись в этой глуши, ты потеряешь интерес к таким вещам.

— Женщина никогда не должна терять интереса к своей внешности, — наставительно ответила ее мать, — иначе к ней потеряет интерес муж.

Доминик села в стоявший рядом шезлонг и налила в высокий бокал лимонного сока со льдом.

— Как ты, мама?

— Как видишь, прекрасно. — Катрин потянулась за крошечными ножницами с бриллиантами. По словам продавца, они некогда принадлежали мадам Помпадур. «Как будто у той не было занятий поинтереснее шитья», — насмешливо подумала Доминик.

— Значит, ты счастлива?

Катрин подняла удивленные глаза, такие же огромные и сияющие, как у дочери, но другого оттенка.

— Почему мне не быть счастливой? Это мое самое любимое место. Я всегда здесь счастлива.

— Ты не чувствуешь… одиночества?

— Мне никогда не бывает здесь одиноко.

Она говорит правду, мелькнуло в голове у Доминик.