Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

– Ох, моя бесценность, – встревожено вскликнул Димург, узрев утомленность сына. – Как ты не благоразумен… какая не обдуманность поступков, – теперь нестерпимо горестно прозвучал его бас-баритон. – Разве можно подвергать себя такой нагрузке… Подвергать свою такую дорогую мне и моему брату жизнь опасности.

Глава тридцать четвертая

Небо был прав, Есислава и в самом деле вела себя как-то невнятно. К задумчивости прибавилась отрешенность. Нельзя сказать безучастность, скорее всего мыслительная отрешенность. Желание побыть одной, обдумать услышанное, пережитое, перенесенное и то, что отложил в себе Крушец запечатлеть в собственном мозгу. Потому подолгу она прокручивала в голове яркие события, которым стала очевидцем, али восприняла чрез спущенные воспоминания. Нельзя сказать, что так на нее влиял Крушец, скорей всего это была работа лишь ее мозга. Оно как Еси хоть и скрывала, но так и продолжала разделять себя и лучицу. Не в силах забыть того момента когда сияющий тугой смаглый комок с округлой макушкой и тонким изогнутым остроносым хвостиком вышел из ее головы.

Те самые прокрученные мысли почасту приносили на себе видение чудного пространства космоса, впервые появившегося у нее пред очами на ладье, сопровождаемого наигрышом свирели. Однако, девушка по мере его возникновения стала понимать, что данное изображение не имеет ничего общего с воспоминаниями, а составляет что-то иное… И оттого понимания тревожилась еще больше, предполагая, что это быть может новая полоса болезни Крушеца.

Прошедший после прибытия гипоцентавров месяц в сорок дней, теперь величаемый старый стиль, Еси почти не виделась с Богами, не только с младшими, но и со старшими, хотя того и желала. А все потому как боялась, что прощупавший ее Небо, узнав о видениях космоса, снимающих все тревоги и словно укачивающих Крушеца, решит изъять уже навсегда девушку с Земли. Посему на приглашения Стыня посетить Небо, подменявшего тот срок Першего, отвечала отказом и торопливым уходом во дворец.

Яркое солнце пробиваясь через разрозненную крону ветвей и листвы, здесь в Африкии весьма жарко стало пригревать после гибели Дари, словно испепеляя саму оземь и это, как поясняли гипоцентавры происходило вследствие того, что данный континент изменил свое местоположение. Гипоцентавры говорили, что благодаря реке близлежащие земли будут долгое время благоприятны для жизни, но леса вскоре исчезнут, ибо поменявшийся климат сделает почвы сухими, большей частью пустынными. Степенно пропадут многие деревья, растения, уйдут звери и брега самой реки станут со временем более илистыми.

В такие жаркие дневные мгновения не только, медлительно погибая от духоты, стенали растения, но вздыхали животные и люди. И если звери и птицы прятались еще в живых лесах, людям приходилось привыкать к изменению климата. Ведь не могли они бросить последнего своего пристанища, что возвели собственными руками… к чему были днесь привязаны. Да и потом не пришло того времени, когда их заставят оставить все накопленное, пережитое, построенное и идти вперед, вроде перелетных птиц, чтобы исполнить замыслы Богов… вернее старшего из них Господа Першего.

Еси опустилась на скамейку, укрытую сверху полупрозрачным навесом, и воззрилась сквозь пожелтевшую листву деревьев на выглядывающий из-под поскрипывающей ветви кусочек голубого неба посеребренного дымкой облака. Яркая крупинка золотого света блеснула, единождым махом отразившись в ее глазах и глади воды маленького прудика, что был разбит в нескольких шагах от скамейки. Этот прудик, чтобы хоть как-то расположить к себе девушку, в самые первые дни своего прибытия, сделали для нее гипоцентавры, по распоряжению Китовраса. Пруд повторял по форме пятиконечную звезду, где края и самим стены были выложены базальтом в переплетении с ребристыми краями голубых камней, величаемых голубит, как пояснили гипоцентавры, привезенные с Северного Венца. Свойствами тех камней являлось поддержание в прудике определенной температуры, а весь лишний нагрев ее выходил марной дымкой из мест стыков базальта и голубита, насыщая воздух мягкой приятной для дыхания прохладой. Еще миг и пред Есинькой появился Стынь при своем малом росте, вместе с тем остающийся мощно-величественным. В этот раз Бог прибыл явно чем-то расстроенный, что виделось по особой темноте его кожи, порой на скулах проглатывающих все золотое сияние.

– Стынюшка, – нежно протянула девушка, и, поднявшись со скамьи, шагнула навстречу Богу, что было явным признаком хорошего ее настроения.

– Еси, – также мягко откликнулся младший Димург и ласково приобняв молодую женщину трепетно провел перстами по глазам, носику и устам, в мгновение ока огладив и распущенные волосики, и выпирающий вперед животик, где резким толчком отозвался, словно здороваясь малыш.

– Слышал? Он почувствовал тебя, – не скрывая своего счастья, молвила Есислава, и, обхватив руку Бога сызнова прижала к животу ощущая, как порывчато застучал сыночек в стенки чрева.

Стынь мягко улыбнулся и на малость замерев прислушался к биению новой жизни, но верно всего-навсе для того, чтобы порадовать девушку, так как уже в следующий миг ласково произнес:

– Еси, Перший намедни вернулся на маковку и хочет тебя увидеть.

– Нет, – туго дыхнула молодая женщина, и, отшатнувшись от младшего Димурга, резко ступила в бок, одновременно, выскальзывая из его полюбовных рук.

И тотчас внутри Есиньки, проскочил, всколыхав не только саму плоть, но и заключенного в голове Крушеца, мощный надрывный страх, также стремительно сменившийся на душащую тоску по старшему Димургу.

– Почему нет? – объемный бас Стыня зазвучал надсадно, тем он явно желал скрыть своего раздражения, ибо после произошедшего с Мериком, последнее время, ощущал возникающий как-то вельми взрывоопасно гнев. – На приглашения Небо ты постоянно отвечала, нет… Но почему нет и на приглашение Першего?

– Просто не хочу, – немедля откликнулась девушка и энергично закачала головой, стараясь согнать окутавшую бледность лица. – Да и мне надо уходить… Тут больно жарко… душно… Пойду во дворец там прохладнее и дышать легче, – дополнила Есислава.

И, не мешкая, развернувшись, да более не оглядываясь, она поспешила по дорожке во дворец. Оставляя позади себя возлюбленного… Ощущая острую боль от своей отрешенности и поведения, единожды сердясь на Крушеца и себя, понимая, что лишь страх связанный с его болезнью, мешает ей быть подле милого Стынюшки.

Зиждитель еще чуток неотрывно смотрел в сторону уходящей девушки, а после в мгновение ока обратился в горящую золотую искру, и, свершив едва зримый полукруг, врезался в правую покачивающуюся руку Еси… Так, что миг спустя она, поперхнувшись воздухом, узрела себя в зале маковки. Приглушенный свет облаков, приобретших фиолетовые полутона, свода ноне слегка озаряли помещение с зеркальными стенами и стоящим посредь зала деревянным троном Першего. Искра и здесь свершила коловращательное движение, зараз отразившись в стенах, и словно выпустила из себя Есиньку. Ноги девушки коснулись глади пола, а золотая крупинка ярко блеснув, вдарившись в зеркальную стену, пропала.

– Стынь! – обидчиво вскрикнула вслед Богу Есислава и потрясла головой, степенно обретая и собственную плоть и понимание того где оказалась.

Лишь минуту спустя молодая женщина узрела пред собой трон и сидящего в нем Першего, обряженного в серо-сизое сакхи, одначе, без венца. Короткие, черные волосы Бога курчавились днесь много больше, а полные губы живописавшие улыбку густо переливались золотым сиянием.

– Девочка моя, – по теплому произнес старший Димург и протянул в сторону стоящей девушки поднятую с облокотницы левую руку. – Так рад тебя видеть, моя любезная.

– Только не прощупывай меня, – спешно дыхнула Есислава и тотчас укрыла лоб и лицо ладонями. Тем самым думая, что спрятала от взора Бога свои мысли и переживания.

Впрочем, Зиждитель подключив беса на себя, обо всех мыслях и переживаниях молодой женщины уже знал, потому и велел сыну принести ее на маковку, даже против желания.

– Не буду моя бесценность. Не буду, только не тревожься, – нежность в бас-баритоне Першего уже непросто звучала, она пела, успокаивая Еси своей отцовской любовью. – Подойдешь ко мне? Или я тебя, чем огорчил?

Димург сие, кажется, и не говорил, он выдыхал с таковой нескрываемой тревогой и любовью, что Есинька порывисто дрогнула. Она рывком убрала с лица руки, и, воззрившись на Першего ощутила острую, пронзительную и всепоглощающую тоску, владевшую ею весь этот срок. И посему более немедля, боясь захлебнуться той смурью, сорвалась с места и кинулась к протянутой руке Бога… Сейчас жаждая одного, хотя бы прикоснуться к трепетно колышущейся коже на кончиках его перст. Старший Димург не менее стремительно выкинул вперед и другую руку да подхватив девушку подмышки, подняв, усадил себе на колени. Он нежно приобнял ее правой рукой, схоронил всю голову в ладони и прижав к груди, замер… застыл… окаменел…