Белая перчатка - Майн Рид

Что им еще оставалось делать? Если даже то, что они видели, грозило кому-то бедой, разве они могли предотвратить ее?

Конечно, если бы Марион была уверена, что беда грозит ее возлюбленному, она не легла бы спать.

Но она все равно не уснула, потому что, хотя этот ночной отъезд капитана кирасиров и корнета мог и не иметь серьезного значения, тяжкое предчувствие, которое сегодня с утра не давало ей покоя, невольно вызывало у нее тревожные опасения.

Слишком позднее было время для каких-нибудь эскапад или развлечений в этой сельской местности, где все, даже и записные гуляки, давно уже завалились спать.

Более часа кузины лежали рядом, обсуждая этот загадочный отъезд. Обе они были в полном недоумении и терялись в догадках, тщетно пытаясь объяснить себе таинственное поведение Скэрти и его корнета.

Наконец Лора, которую, в конце концов, вовсе уж не так интересовало это происшествие, что бы оно ни означало, мирно уснула, предвкушая удовольствие увидеть во сне Уолтера.

Но бедняжке Марион было не до сна. Образ Генри Голтспера стоял перед ее глазами, и сердце ее сжималось от страха за его жизнь.

Она даже не пыталась заснуть. Осторожно выскользнув из постели, так, чтобы не разбудить Лору, она подошла к окну, вглядываясь в даль, потом несколько раз прошлась по комнате взад и вперед и снова остановилась у окна; постояв так несколько минут, она села на подоконник, укрывшись за шелковой занавеской, и так просидела несколько часов, жадно прислушиваясь к каждому звуку, к шуму дождя, барабанившего по крыше, террасе и деревьям, напряженно вглядываясь в темноту, прорезаемую вспышками молнии, и стараясь разглядеть, пока длился этот ослепительный свет, каштановую аллею, по которой уже столько времени назад уехали и, может быть, вот-вот вернутся ночные путешественники.

Ее бодрствование не осталось без награды: они действительно вернулись по той же самой аллее, вдвоем, — Скэрти и Стаббс.

— Слава Богу! — прошептала Марион, увидев приближающиеся две фигуры. — Их поездка, какова бы ни была ее цель, теперь окончена. Надеюсь, что это не касалось его!

Придерживая штору и укрываясь за ней, Марион оставалась у окна, пока всадники подъехали к дому. Но густой мрак за окном не позволял ничего разглядеть, и она только по стуку подков поняла, что они проехали под ее окнами и, обогнув дом, въехали во двор, а спустя несколько секунд она услышала, как за ними с шумом захлопнулись тяжелые ворота.

И вот только тогда она решилась отдать себя во власть благодатного бога сна, всемогущего, как сама любовь. Она тихонько легла рядом с Лорой и скоро уснула.

Скэрти не подозревал, что белоснежное видение, мелькнувшее на миг перед его взором, была действительно Марион Уэд, эта волшебница, околдовавшая его сердце. Он вернулся к себе раздраженный и, не раздеваясь, повалился на кровать, повторяя про себя все ту же клятву, которую он дал себе чуть не с первого дня: завоевать Марион Уэд, завоевать ее любыми средствами и сделать своей женой. Он лег не за тем, чтобы спать.

В том лихорадочном возбуждении, в котором он сейчас находился, он не надеялся заснуть, да и не желал этого.

Он растянулся на постели, чтобы чувствовать себя удобно и на досуге обдумать свой злодейский замысел.

По дороге из Каменной Балки он уже набросал мысленно план немедленных действий: все сводилось к тому, чтобы арестовать Генри Голтспера и отправить его под стражей в лондонскую тюрьму, в Тауэр. Теперь он разрабатывал подробности этого первоначального плана.

Прежде чем расстаться с корнетом, он отдал приказ, чтобы тридцать солдат из отряда были готовы к выступлению незадолго до рассвета; он сопроводил свой приказ строгим предупреждением поднять солдат без шума, чтобы не разбудить никого в усадьбе, команды «вставать» и «седлать» давать без сигнала рожком — короче говоря, приготовиться к походу в полной тишине, так, чтобы это для всех осталось секретом.

У корнета только и оставалось время, чтобы выполнить этот приказ, и Стаббс немедленно отправился отдать нужные распоряжения.

Солдат подняли, растолкав одного за другим, соблюдая предписанную приказом секретность; молча оседлали лошадей; отряд из тридцати вооруженных до зубов кирасиров, готовых вскочить на лошадей, уже выстроился во дворе, когда первая полоска жемчужного света, предвещающая рассвет, появилась на востоке.

Пока шли все эти приготовления, Скэрти, лежа на постели, тщательно обдумывал свой план. Он не сомневался в его успехе. Как может случиться, чтобы враг ускользнул из его рук? Он так ловко провел свою шпионскую вылазку, что у Генри Голтспера не могло возникнуть никаких подозрений.

Скэрти уже успел достаточно изучить Уэлфорда и знал, что тот его не выдаст. Он одержим ревностью и жаждой мести; ясно, он не пойдет предупреждать Голтспера. А кто же еще может предупредить его? Никто.

Арестовать Голтспера не составит никакого труда. Надо только окружить дом, уничтожить всякую возможную лазейку и захватить заговорщика — по всей вероятности, прямо в постели. Вслед за этим — Тауэр, а там — «Звездная палата». Скэрти был достаточно осведомлен об этом пристрастном судилище и не сомневался, что приговор, вынесенный им, избавит от соперника не только Уэлфорда, но и его самого. Он также избавит и короля от опасного врага; но это был отнюдь не главный стимул, руководящий в данном случае капитаном Скэрти.

Его вражда к Голтсперу, возникшая недавно и внезапно, так глубоко укоренилась в его душе, как если бы она длилась годы. Потерпеть поражение на глазах у целой толпы, быть сброшенным с коня, вынужденным просить пощады ему, Ричарду Скэрти, капитану королевских кирасиров, доблестному кавалеру, победителю на всех поединках, — этого уже было достаточно, чтобы внушить ему лютую ненависть к посрамившему его сопернику. Но подвергнуться такому унижению перед высокородными дамами, на глазах у той, которая зажгла в нем такую бешеную, неукротимую страсть, а сама питала нежную склонность к его противнику, — это уже было совсем невыносимо! Ненависть Скэрти теперь не знала пределов, он был готов на все, чтобы отомстить Голтсперу. И вот сейчас, лежа, на кровати, он с наслаждением обдумывал план мести.

— Клянусь Небом, это будет сладкая месть! — воскликнул он и, вскочив на ноги, взволнованно заходил по комнате взад и вперед. — Она увидит его унижение! Я проведу его перед ее окном, и он предстанет перед ее гордым взором жалким, беспомощным, загнанным пленником! Ха-ха-ха! Оставить ему эту белую перчатку на шляпе? — продолжал он, с наслаждением представляя себе это зрелище. — Что ж, это будет недурно выглядеть, ха-ха-ха! Нет… пожалуй, лучше будет провезти его