Комедия убийств. Книга 1 - Александр Колин

Марина попыталась успокоить мужа, представив ситуацию как можно менее драматичной.

— Ну ты же знаешь, Ген, — проговорила она, — мы с Олегом еще в школе гуляли, ну выпили…

Рогоносец молчал, казалось, он даже успокоился, но никак не мог найти повод, чтобы отложить ружье и сделать вид, что ничего страшного и на самом деле не случилось.

Марина, ободренная такой реакцией, продолжала:

— Это ж по пьянке, правда, Ген… Ну, мне ведь тоже обидно, что ты Любку трахал, когда я на аборт ложилась. Ты с ней тут был, мне Любка созналась, она говорит, ты и ее сестру трахал, а ей ведь всего шестнадцать… Прости, Ген, ну, пожалуйста…

Кажется, старания Марины возымели действие: муж начал опускать ружье. У Марины отлегло от сердца. Внезапно Гена задержал свое внимание на Олеге, несколько раз смерив того взглядом от колен до подбородка.

«О черт! — мелькнуло в голове у Марины. — О черт! Только не это!»

LII

Приступ помутнения рассудка кончился.

Андрей Корниенко сидел за столом в расстегнутом кителе, спущенном галстуке и темной от пота рубашке.

Светлые волосы слиплись на мокром лбу. Пальцы рук побелели, сжимая жестяную табличку с надписью. Призыв к бдительности остался на прежнем месте. Участковый даже переворачивал табличку, чтобы убедиться, что и на тыльной ее стороне нет ужасных слов, при воспоминании о которых старшего лейтенанта милиции охватывала дрожь. Дверной звонок окончательно вывел Корниенко из состояния умопомрачения.

«Кого еще черт… — подумал он. — Впрочем, живой человек мне не помешает».

С этой мыслью Корниенко наскоро привел себя в порядок и направился к двери.

— Ни себе фига… — произнес он растерянно, — Ты кто?

Живого человека за дверью не оказалось, вместо этого Андрей увидел огромного черного пса. Рука невольно потянулась к кобуре, но пальцы нашарили только клок мокрой рубашки. Вместе с тем поводов для беспокойства как будто не находилось, пес вел себя вполне миролюбиво; грустные, как у большинства крупных собак, глаза печально взирали на взъерошенного человека в помятой и застегнутой не на те пуговицы милицейской форме.

«Черт, да это же, наверное, та самая собака, которую потерял звонивший псих, — смекнул участковый. — Да, овчарка, немецкая… кажется… Жаль, что она не пришла сюда раньше, когда он звонил мне. Куда же мне ее теперь девать?»

Пес преданно уставился в глаза милиционеру.

— Ну, входи, что ли, — произнес тот и, делая шаг в сторону, подумал: «У меня и дать ей нечего…»

Пропустив собаку внутрь квартиры, Андрей заглянул в холодильник, где обнаружил кусок старой замерзшей и подплесневевшей полукопченой колбасы, — для собаки сойдет. Старший лейтенант отвел пса на кухню, положил на пол колбасу и сказал:

— Я сейчас уйду, а ты ешь и сиди смирно. Утром придет хозяин и заберет тебя. Все понял?

Не дожидаясь ответа, Андрей закрыл дверь на кухню, а сам отправился в большую комнату, служившую ему кабинетом. Участковый переоделся в джинсы и свитер и подумал, что не плохо бы позвонить Любе: чем он хуже брата? Младшему все можно, а старшему ничего нельзя?

Люба поломалась немного, но согласилась: ей вовсе не улыбалось сидеть весь вечер у телевизора, слушать зудение матери, а потом ложиться спать одной. Представляя себе, как будет злиться жена Андрея, когда он в очередной раз не придет ночевать, — знает уже, рассказали, с кем время проводит, — Люба быстренько подкрасила губки, оделась и, бросив матери: «Я скоро», умчалась на всех парах.

Посмотрев на беспорядок, устроенный им на столе, повеселевший после разговора с подругой участковый хмыкнул:

— Разобрал бумаги, называется… Ладно, теперь уж завтра.

И все-таки следовало убрать со стола хотя бы папки. Корниенко схватил их и… Что-то заставило старшего лейтенанта посмотреть на табличку. Участковый рухнул в кресло, буравя безумными глазами надпись, выполненную красной, как кровь, краской на ослепительно белом фоне.

«Кровь на снегу, кровь на снегу, — болью отдавалось в мозгу. — Так называлась та статья в газете… Кровь, красная кровь на ослепительно белом снегу».

Милиционер зажмурил глаза, через несколько секунд он открыл их, зная уже, что надпись никуда не исчезнет, она находилась на прежнем месте, только табличка, казалось, увеличилась в объеме. Нет, на ощупь она осталась прежней, но зрительно стала больше раза в два или три, так что теперь даже человек с очень плохим зрением мог прочитать:

ОН ПРИШЕЛ. ОН ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ МСТИТЬ ЗА СВОЮ ВОЛЧИЦУ.

LIII

Гена еще раз окинул взглядом обнаженное тело коленопреклоненного соперника; тот пока не понимал, что изменилось.

«До чего же в горле пересохло, — подумал Олег, облизывая горячие губы. — Выпить бы…»

Чувствуя, что надо молчать, Корниенко-младший не сдержался.

— Генк, ну чего ты, а? Давай выпьем? — проговорил он с интонацией обиженного ребенка.

— Заткнись, сука! — заорал обманутый муж и вновь вскинул ружье. Марина уже знала, что за этим последует.

«Что у трезвого на уме, у пьяного… да и не пьян он вовсе, просто рехнулся!»

Лицо Гены исказилось.

— Что, курва, — прошипел он, обращаясь к Марине, — нравится, когда большой, да? Да, сука? Отвечай! Отвечай!

— Нет… — пролепетала женщина.

— Нравится?! Да?! Да?! Отвечай, сука!

— Не-е-ет… — шмыгая носом, проговорила она, чувствуя, что жизнь повисла на волоске, но еще надеясь на спасение.

— Тебе мало было, да?! Мало? Отвечай!

— Не-е-е-ет… — всхлипывала все сильнее Марина.

— Почему же ты с ним, лярва?! Почему?!

— Не-е зна-а-й-у… — прохныкала женщина, понимая, что любой ответ может заставить мужа нажать на курок.

— Он тебя заставил?! Отвечай, он тебя заставил?!

— Не-ет…

— Так, значит, тебе было мало, самой было мало, не хватало?! Не хватало мужиков? Что молчишь?! Что?!

Марина, всхлипывая и заливаясь слезами, повторяла неизменное: «Не-е-ет».

— Значит, мало?! — с диким торжеством сумасшедшего завопил Гена. — Значит, не хватало? Да? — Он шагнул к жене, потрясая двустволкой. — А вот я это тебе засуну. Как думаешь, не мало будет?

Марина вскрикнула от страха: сомнений, что муж сможет исполнить угрозу, у нее не осталось.

— Кончай, Гена, — взмолился Олег. — Брось, в натуре, это уж слишком.

— Молчи, гондон драный!

— А-а-а!!! — заверещала женщина, когда муж, ткнув ей в лицо стволами, опрокинул ее на пол. — А-а-а!!!

Страх жертвы только распалял истязателя. Олег почувствовал, что больше нельзя медлить; он, как мог быстро, поднялся и бросился на Гену.

Но то ли ноги младшего Корниенко затекли от долгого стояния на коленях, то ли противник ждал нападения, так или иначе бросок не достиг цели, и Олег, схватившись обеими руками за мошонку, со стоном отлетел далеко в сторону. Гена, поразмыслив с секунду, направился к нему, взяв ружье за ствол и отводя руки для удара. Стрелять он до поры до времени не хотел: приехал бы наряд, вынесли бы дверь и все испортили.

Не дойдя двух шагов до Олега, Гена услышал легкий шум за спиной и обернулся: неверная жена искала спасения в бегстве, ей почти удалось выползти из комнаты, секунда, и изменщица — в прихожей, еще две — и она (дверь открыть проще простого) окажется на лестнице… Ее любовник мог броситься со спины.

Нет! Нельзя дать ей уйти! Шлюха должна подохнуть!

Сожалея о том, что смерть жены будет не такой медленной, как ему хотелось, Гена вскинул ружье… Стрелять в человека с трех-четырех метров из двустволки — это совсем не то же самое, что попасть в бегущего волка с вертолета

Оглушительно грянул выстрел. Тело Марины отлетело к стене и осталось там лежать неподвижно. Олег не сопротивлялся, он еще не совсем оправился от боли в паху. Гена встал над соперником точно колосс над жалким пигмеем.

— Ну что? — произнес он с улыбкой. — Сладкая Маринка?

— У-у-у… Что ты делаешь?! — взвился Олег, почувствовав у себя в паху прикосновение горячего металла ружейного ствола. — Ты что?.. Ты… Т… — Он осекся, едва взглянув в полные безумного восторга глаза палача. — Ты-ы…

— Я, — произнес Гена одними губами и, расплываясь в блаженной улыбке, нажал на курок.

LIV

— Он пришел, — прошептал одними губами Андрей Петрович. — Пришел, чтобы мстить… Он уже здесь…

«К чертям! — Участковый встряхнул головой и решительным жестом отбросил дьявольскую табличку. — Ко всем чертям! Завтра же к бабке, Светка знает одну такую, все грозилась к ней пойти, если пить и гулять не брошу. Кто мне дороже, профура Любка или законная жена и дети? К такой-то матери и брательника, и бл…дей! Никуда не пойду, пусть Олежка обеих и трахает, мне в завяз уходить надо, нервишки лечить! А сейчас домой, домой, домой!»