Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

— Так вы, значит, оправдываете и кастовое деление? — спросила Шучорита. Она задала свой вопрос таким тоном, словно не допускала возможности никаких споров на этот счет.

— Я не оправдываю и не отвергаю кастового деления. Спросите меня, признаю ли я целесообразность руки? Я отвечу, смотря для чего. Если вы видите в ней часть тела, она целесообразна. Но, если вы собираетесь летать, она не заменит вам крыла, точно так же, как крыло не заменит вам руки, когда нужно взять что-то.

— Я говорю не об этом, — с горячностью возразила Шучорита. — Я спрашиваю только, признаете ли вы касты?

Если бы его собеседник был кто-то другой, Биной, не колеблясь, ответил бы: «Да, признаю». Но сегодня он не находил в себе нужной твердости. Трудно сказать, была ли причиной тому его природная застенчивость или же просто нежелание углубляться в разговор на эту тему. Но тут на помощь ему пришел Пореш-бабу. Желая остановить опасный спор, он сказал:

— Радха, пойди позови мать и всех остальных — я хочу познакомить с ними Биноя-бабу.

За Шучоритой вприпрыжку убежал и Шотиш. Вскоре Шучорита вернулась.

— Мать просит тебя и гостя пройти на верхнюю веранду, — сказала она, обращаясь к отцу.

Глава девятая

На верхней веранде стоял стол, покрытый белой скатертью, вокруг него — стулья. Вдоль карниза в горшочках пламенели цветы кротона, ярко-зеленая глянцевитая листва умытых дождями сириса и кришночуры закрывала веранду со стороны улицы. Лучи заходящего солнца мягко освещали ее.

На веранде никого не было. Через несколько минут, однако, появился Шотиш с небольшой белой собачонкой, которую звали Кхуде{168}, и заставил ее продемонстрировать Биною все свои фокусы. Собака умела подавать лапку, кланяться и даже служить, если ей показывали печенье. Восхищение успехами Кхуде Шотиш полностью принимал на свой счет и был очень ими горд. Что же касается самой Кхуде, то ее, по-видимому, гораздо больше интересовало печенье.

Биной рассеянно слушал болтовню Шотиша. Из соседней комнаты доносился звонкий девичий смех и оживленные голоса, к которым иногда присоединялся и мужской голос. Непривычная обстановка волновала Биноя, вызывала в его душе умиленную нежность с легкой примесью зависти. До сих пор ему еще нигде и никогда не приходилось слышать такого беззаботного и радостного девичьего смеха. Сейчас он звучал совсем рядом за стеной и все же казался таким бесконечно далеким.

Но вот, в сопровождении трех дочерей и какого-то юноши, на веранде появилась жена Пореша-бабу.

Звали ее Бародашундори. Она была уже немолода, но, по всей видимости, очень следила за собой и любила принарядиться. В молодости Бародашундори жила в деревне, теперь же она старалась наверстать упущенное и не отставать от века. Она носила шуршащие шелковые сари, туфли на высоких каблуках, которые громко постукивали при ходьбе, и старательно подчеркивала свою принадлежность к «Брахмо Самаджу». Потому-то и Радхарани стала называться теперь Шучоритой{169}.

Как-то раз, вернувшись из дальних странствий на родину, свекор Бародашундори послал ей к празднику джамайшошти{170} подарок. Пореша-бабу в то время не было дома — он уезжал по служебным делам, — и Бародашундори решила отослать подарок обратно, полагая этот обычай признаком дурного тона и выражением идолопоклонства. В то же время она считала, что носить чулки и шляпку так же обязательно, как выполнять брахмаистские ритуалы. Если ей случалось узнать, что в каком-то доме едят, сидя на полу, она приходила в ужас и говорила, что современное общество возвращается назад, к первобытному состоянию.

Старшую дочь Бародашундори звали Лабонне. Это была веселая, общительная девушка, любившая поболтать и посплетничать. У нее было круглое лицо, большие глаза и темный цвет кожи. Наряды мало интересовали Лабонне, но мать была тверда, и ей приходилось подчиняться. Она терпеть не могла высоких каблуков и все же должна была ходить на них. Также обязательны были белила и румяна, если она собиралась куда-нибудь в гости. Лабонне была довольно полная, а платья мать ей шила такие узкие, что девушка чувствовала себя в них тюком джута, только что вышедшим из-под пресса.

Полную противоположность сестре представляла средняя дочь Бародашундори — Лолита. Она была худощава, значительно выше Лабонне и смуглее ее. Лолита держалась очень независимо, — не отличалась разговорчивостью, хотя при случае была вполне способна сказать колкость или отпустить резкое замечание. Бародашундори в глубине души побаивалась ее и старалась не досаждать дочери чрезмерной опекой.

Младшей дочери, Лиле, еще не исполнилось и десяти лет. Подвижная и задорная, она вечно ссорилась и дралась с Шотишем. Вопрос, кому принадлежит Кхуде, так до сих пор и не был разрешен ими. Сказать правду, если бы они поинтересовались мнением самой Кхуде, то она вряд ли выбрала бы в хозяева кого-нибудь из них, хотя предпочтение, по всей вероятности, отдала бы все же Шотишу. С дрессировкой мальчика Кхуде мирилась легче, чем с бурными ласками девочки.

При появлении Бародашундори Биной встал и поклонился ей.

— Вот молодой человек, в доме которого мы тогда… — начал Пореш-бабу.

— О, вы были так любезны! Мы чрезвычайно обязаны вам! — с жаром воскликнула его жена.

Биной настолько смутился от такого проявления чувств, что не знал, что и ответить.

Его познакомили и с молодым человеком, который вслед за всеми появился на веранде. Его звали Шудхир. Он еще учился в колледже и сейчас готовился к экзаменам на степень бакалавра искусств. Юноша был довольно красив, со светлым цветом лица; небольшие усики украшали его верхнюю губу. Из-за близорукости ему приходилось носить очки. Он производил впечатление человека беспокойного — все время подшучивал над девушками и дразнил их. Девушки притворялись, что сердятся, но было очевидно, что они просто обойтись без него не могут. Шудхир охотно делал для них всякие покупки и всегда готов был сопровождать их в цирк, в зоологический сад или еще куда-нибудь. Биноя поразила простота в обращении Шудхира с девушками. Сначала он даже был несколько возмущен этим, но постепенно возмущение его улеглось, зато он стал испытывать чувство, похожее на ревность.

— Мне кажется, я видела вас несколько раз в Обществе, — заметила Бародашундори.

Биной почувствовал себя так, словно его уличили в некрасивом поступке, и смущенно пролепетал:

— Да, я иногда хожу слушать проповеди Кешоба-бабу.

— Вы, конечно, учитесь в колледже? — продолжала допрос Бародашундори.

— Нет, я уже не учусь.

— И до какого курса вы дошли?

— Я выдержал экзамены на степень магистра искусств…

Услышав это, Бародашундори прониклась должным уважением к своему юному собеседнику. Она тяжело вздохнула и посмотрела на Пореша:

— Если бы наш Мону был жив, он тоже получил бы степень магистра…

Ее старший сын, Моноронджон, умер, когда ему было десять лет, и с тех пор, всякий раз, как она слышала, что какой-нибудь юноша с честью выдержал трудный экзамен, или получил хорошее место, или написал хорошую книгу, или, наконец, сделал еще что-нибудь похвальное, ей начинало казаться, что, будь ее Мону жив, он, конечно, добился бы того же.

Но его не было с ней, и теперь главной своей задачей Бародашундори полагала демонстрацию современному обществу достоинств своих дочерей. Она обратила особое внимание Биноя на то, что ее дочери весьма прилежны и получили хорошее образование. Не скрыла она от него и мнения гувернантки-англичанки, очень высоко ставившей их ум и способности.

Биной узнал также, что, когда в школу на торжественный акт вручения премий приехали губернатор с супругой, Лабонне была избрана из числа всех девочек, чтобы приветствовать их и преподнести цветы. Удостоился он услышать в передаче Бародашундори и те лестные замечания, которые сделала жена губернатора, обращаясь к девочке.

— Покажи нам вышивку, за которую ты получила приз, — закончила Бародашундори, обращаясь к Лабонне.

Вышитый шелком попугай был хорошо знаком всем родственникам и друзьям Бародашундори. Работу эту Лабонне закончила с большим трудом, потратив на нее уйму времени, да она никогда и не закончила бы ее, если бы не гувернантка, принимавшая во всем этом самое активное участие. Тем не менее церемония демонстрации попугая новым знакомым соблюдалась свято. Пореш пробовал было возражать, но, убедившись, что протесты его ни к чему не ведут, смирился.

Пока Биной ахал над попугаем и восхищался талантами Лабонне, в комнату вошел слуга и подал Порешу письмо.

Пореш прочитал письмо, и лицо его просияло от удовольствия.

— Проси господина сюда, — сказал он слуге.

— Кто это? — заинтересовалась Бародашундори.

— Мой друг детства, Кришнодоял, прислал своего сына познакомиться с нами.