Расплата за жизнь - Эльмира Нетесова

Он позвонил женщине сам. Сказал, что произошло. И опознание трупов родственниками убитых будет проведено в его морге, где обязательно присутствие матери Быковых.

— И что ты намерен сделать? — поинтересовалась Ленка.

— Теперь мне безразлично. Проведу опознание, как положено, и конец на том. Меня более никто не интересует.

— Даже я? — удивилась Ленка.

— Вы меня принимаете за шута. Я для такой роли староват. Все прочее — недоступно. Так что ждите! К вам в любой момент может прийти прежний друг..

— Нет, Савва! Я не хочу его видеть. Приходи! Нам есть о чем поговорить! — спохватилась Ленка.

Вадим Соколов в этот день пошел к Валентине Поповой. Она обещала к сегодняшнему дню обязательно разыскать записную книжку мужа.

Потапов решил сегодня непременно встретиться с Егором. Бывший фартовый, даже отходя от дел, всегда в курсе всех событий. Быть может, он знает или намекнет, где надо искать Быковых. И слышал ли что о коллекции Карпова? Мимо ушей Егора такой слух не проскочит.

… Никто из работников милиции не пришел на эксгумацию. Когда гробы были доставлены в морг, следователь прокуратуры впустил поначалу родственников водителей.

— Отличительные особенности? — всхлипывали жены. И сообразив, что хочет от них следствие, заговорили разом: — Мой перенес операцию на аппендицит. У него шов долго не заживал. Сколько лет прошло? Год назад…

— А моего еще два года назад тому тятька бил, и в плече кость была с трещиной. Рентген показал. Снаружи, под пупком, большая черная родинка.

— А у моего нет большого ногтя на правой ноге. Отдавил, он и слез, — добавила первая.

Когда раздели покойных, все приметы совпали, и тогда впустили Быкову.

— Это не ваши сыновья погибли, — начал следователь.

— Что? Не мои? За взятку продали моих ребят! Даже мертвых! — заорала вне себя.

Жены и родственники водителей онемели от удивления:

— Чего это она? Ей бы радоваться, что ее дети живы, про взятку лопочет! Кто же за такое даст? Нам бы ее счастье! Вот дура!

— Мои это дети, мои!

— Господи, если бы это было правдой и встали наши мужики из гроба, я бы ей ноги обцеловала, — шамкала старая мать одного из водителей.

— Я от своего ни от живого, ни от мертвого не отрекусь! Коль твой сын, скажи, откуда у него этот шрам на ноге? — спросила Быкову жена водителя.

— Собака, наверное, укусила…

— Врешь, косой порезался да сенокосе.

— Когда нам можно своих забрать? — спросили следователя родственники водителей, забыв о Быковой. Та начала истошно орать, угрожать, что обратится к генеральному прокурору. Но ее никто не слушал и не воспринимал всерьез.

Когда покойных унесли из морга, Савва сказал следователю:

— Сколько лет работаю в морге, всякое видел. Но чтобы мать не обрадовалась тому, что дети живы, с этим столкнулся впервой.

— Ей, видимо, так удобнее и выгоднее. Их похоронили как героев. Теперь начнем искать как убийц. Судите сами, что для нее лучше.

— Я понимаю моральную сторону дела. Но ведь она — мать! И, черт побери, не случайно ее сыновья — негодяи. Им было с кого себя списать, — вздохнул тяжко.

— Эх, Савва! Нам в работе с такими мерзавцами приходится сталкиваться, что удивляться разучились, — признался следователь.

Тем временем Вадим Соколов разговаривал с Валентиной Поповой.

— Нет, он никогда не рассказывал мне о своих друзьях. По-моему, не имел их вовсе. Были знакомые, обязанные ему, или он был кому-то обязан. Петр не умел дружить. Он часто ссорился со своими знакомыми. Менял их. Быстро знакомился с новыми, еще скорее отходил от них. Он признавал приятельские отношения лишь с теми, от кого имел выгоду, пользу для себя. Для души — не признавал сближения с кем бы то ни было. Эгоистичный, самолюбивый человек. Он никому не верил. Во всех видел завистников, конкурентов. А потому жил трудно. Единственная в его судьбе — мать — имела на него влияние. Ее он мог выслушать, последовать совету, но и то не всегда. Ей одной он помогал, с нею считался, жалел и даже побаивался. Но не все рассказывал. Как я понимаю, многое умалчивал, не обсуждал с нею.

— А какие отношения были у вас со свекровью? — спросил Соколов Валентину.

— Трудно их определить одним словом. Мы никогда не ссорились. Но и не судачили друг о друге. Она не сплетница. Но и теплых отношений не было. Она как-то своеобразно относилась ко мне. Но никогда не причисляла к родне. Все годы — вприглядку. Как к необходимой вещи относилась. Никогда не ругала, но и не хвалила. Честно говоря, меня это устраивало. Я привыкла со временем к ней.

— Вы нашли записную книжку мужа? — напомнил Вадим.

— Да, возьмите ее, — подала пухлый блокнот в черной обложке.

— Я верну его вам.

— Не нужно. Знакомые Петра не были моими друзьями. Я с ними не поддерживала никаких отношений. Вместе с другими вещами отдала бы свекрови. Но и ей — ни к чему. Честно говоря, не пойму, для чего он вам? Ведь о смерти мужа все доподлинно известно. Расследовать или искать в этом деле нечего.

— Нас не смерть, а жизнь вашего мужа интересует. Его дела. Они и сегодня имеют свое продолжение, — ответил Соколов.

— Удачи вам. Я буду рада, если хоть чем-нибудь смогу помочь…

… Вадим вернулся в кабинет. Он решил сегодня, не откладывая, тщательно изучить записную книжку Попова. Тем более что никто не мог отвлечь его. Потапов еще не вернулся. И Соколов, включив настольную лампу, склонился над записями…

Потапов, придя к Егору, решил узнать все исподволь, не задавая прямых вопросов. Но Егор успел изучить Александра по прежним встречам. Знал, что не придет этот человек из любопытства, нет у него лишнего времени. Коль объявился, что-то заставило.

Александр справился о здоровье, поинтересовался жизнью. Егор ответил: мол, все потихоньку. Слава богу, жив и на воле! Чего еще желать?

— Мельчают теперь мужики. То ли дело раньше! Нынче поймают пацана, какой залез в карман, и скорей его в легашку! Сами даже подзатыльника отвесить не могут! Здоровенных мужиков «зелень» на улицах тыздит! Во дожили! — смеялся Егор.

— Теперь подростки пошли иные. Жестокие, бессердечные! — отозвался Потапов.

— Они всегда такие были! В зонах! Знаешь, где самая высокая смертность была? У «зелени».

— Не выдерживали условий?

— Хрен там! От пыток откидывались. Они любую разборку переплюнут по свирепости!

— Не удивительно. Знаешь, кто в Орле у нас занимался подростками в последнее время? Братья Быковы. А они кем были до милиции? Младший — бандитствовал все время. Чему он ребят научит? И что от них ждать после таких учителей?

— Быковы? Слыхал. Доходило про них. Оба брательника в легашах приморились. Падлы редкостные! Они доставали всех! И если бы не откинулись сами, им бы помогли!

— Не умерли… И даже не убили их.

— Как? Их схоронили!

— Оказалось, не Быковы это были! Другие. Шоферы! Им милицейскую форму подкинули. Вот и подумали, что Быковы. А потом рэкетиров поймали. Они и сказали, мол, шоферов закопали. Быковых не знают.

— А легавое барахло откуда взялось? — удивился Егор.

— Ответили, что не было его. Голяком зарыли.

— Пусть лапшу на уши не вешают. Это вам трандят. Я бы с них вытряс. На что жмуров легавым тряпьем испозорили? За бабки? Зачем мусоров отмыливали от дела? Такое дарма не делают. Уж если устроили «подкидыша», то явно не на ханшу, либо за обязанку! Не иначе. Мои кенты такое не утворили бы, ни за какие башли не сфаловались бы ментов отмывать.

— Егор, а ты сам знал Быковых?

— Слыхал про них много. Всякое. Видел мельком. Тыздить не доводилось, мокрить тоже. Ни они в моих клешнях, ни я в их лапах, не канали. Но доведись — разборки им не миновать.

— Живы они, Егор! Хотя и могила, и памятник на кладбище имеются. Розыск не знает, где их теперь найти, под какой фамилией прячутся. Оба бывшие милиционеры. Конечно, документами запаслись. Возможность была.

— А зачем они тебе нужны? — хитровато прищурился Егор.

— Человека они убили. Завладели его машиной, деньгами. Сбежали из Орла. Теперь скрываются от правосудия. Но жить надо. А за счет чего? Конечно, будут убивать и грабить. Сколько крови прольется, кто погибнет от их рук? — говорил Потапов.

— Быковы… Средь моих не прикипятся. Это верняк. Мои легавых не отмахнут ни от кого. А вот серед нынешних, этих, как их теперь зовут — крутые, еще рэкетиры, пошмонать стоит. Слыхал я, Саня, что в Подмосковье сколотилась своя легавая «малина». Там в ней одни мусора прикипелись. Все, кого с ментовки вышибли, кто сам слинял. В той «малине» не без отбору. Тех, у кого клешни пудовые либо колган светлый. Кто про всех все секет. Кого тряхнуть, кого зажать. Там дарма никто не харчит. Ну и дышат они файно. Всех подмяли под себя. Может, и эти, кого шмонаешь, тоже там дышат? Куда им деваться? Называют все их Люберцы. Сам я с ними дела не имел. В отколе, ты про то секешь. Но от своих знаю, что кто той «малине» на пути стал, живому не быть, в порошок сотрут.