Горькое лето 41-го - Николай Ефимов

— Для обеспечения противовоздушной обороны столицы, — вспоминал генерал Журавлев, — к концу июля 1941 года была создана группировка в составе 585 истребителей, более 1000 зенитных орудий среднего и малого калибра, 336 зенитных пулеметов, 618 зенитных прожекторов. Вся эта мощь находилась в подчинении командующего Московской зоной ПВО генерал-майора Михаила Степановича Громадина. А меня в мае 1941-го назначили командиром 1-го корпуса ПВО. 22 июня части корпуса заняли боевые порядки и были постоянно готовы к отражению воздушного противника.

— Со стороны Генштаба за вами, конечно, осуществлялся повседневный контроль?

— Не только со стороны Генштаба. Георгий Константинович Жуков, когда возвращался с фронтов, непременно заслушивал нас с генералом Громадиным. Интересовались положением дел и члены правительства… Но до двадцатых чисел июля ничего чрезвычайного не было, хотя имели место единичные случаи. Так, 10 июля летчик Рядный сбил на подступах к Москве фашистский Ю-88. Днем раньше воины поста ВНОС залповым огнем из винтовок сбили еще один Ю-88, который пикировал на поезд маршала Ворошилова. Звено истребителей во главе с летчиком Шишовым преградило путь к Москве восьми вражеским бомбардировщикам, сбив один «юнкерс». Когда поспешили на помощь немецкие истребители, наше отважное звено подожгло один «мессершмитт»…

Однако поступали вести и посерьезнее. Где-то в середине июля пришло сообщение из Генштаба, что гитлеровское командование создало специальную авиагруппу для налетов на Москву. В нее входили вроде бы до 300 бомбардировщиков.

Не знаю, эти ли разведданные или еще какие сообщения встревожили Сталина, но только Иосиф Виссарионович сам решил познакомиться с делами ПВО Москвы. Он принимал генерала Громадина, начальника штаба Московской зоны ПВО генерала Герасимова и меня в особняке рядом со зданием штаба нашего корпуса.

Входили мы в кабинет Сталина довольно робко. Развернули карты, подготовились к работе. Когда начальник оперативного отдела штаба нашего корпуса разложил на столе свое громоздкое хозяйство, то места для карт авиаторов не осталось. Им пришлось устраиваться на полу. Сталин внимательно наблюдал за всем:

— Ну, показывайте, как вы будете отражать массированный дневной налет вражеской авиации…

Экзаменовал нас Верховный часа полтора. В заключение отметил: «Теоретически все выглядит убедительно, а вот на практике…» Повернувшись ко мне, добавил: «Продолжайте тренировать личный состав, товарищ Журавлев. И смотрите, если хоть одна бомба упадет на Москву, не сносить вам головы».

Не знали мы тогда, что через несколько часов нам уже придется отражать налет на столицу…

Когда я сел ужинать, зазвонил телефон.

«Товарищ генерал, идут…» — послышался в трубке взволнованный голос полковника Н. Ф. Курьянова.

«Кто идет? Говорите толком», — вырвалось у меня, но тут же все стало ясно…

Начальник оперативного отдела подтвердил мою догадку: «В границах нашей зоны появились неприятельские самолеты».

На ходу одеваясь, я поспешил на КП. Даже при беглом взгляде на планшет воздушной обстановки можно было убедиться — немецкие самолёты держат курс на Москву. С постов ВНОС поступали сообщения о высоте, направлении полетов, количестве самолётов.

— Сколько же их было поначалу?

— Мы насчитали до 70 бомбардировщиков. Они шли с трех направлений на сравнительно малой высоте, что облегчило выполнение боевых задач нашей зенитной артиллерии, прожектористам и другим специалистам постов ВНОС.

— Почему высота была сравнительно малой?

— Немецкие летчики привыкли к безнаказанности. Подобный опыт они использовали в Западной Европе. Однако на этот раз немецкие асы просчитались. Несколько вражеских самолетов запылали, другие бросились наутек, но их настигли наши истребители…

За первым эшелоном вражеской авиации шла вторая волна, затем — третья и четвертая. Последовательными ударами противник пытался пробить брешь в огневом щите, прикрывавшем Москву.

Я почти не отрывался от карты. Вначале, когда бомбардировщики были еще далеко от черты города, требовалось нацеливать на них наши истребители, организовывать их взаимодействие с прожектористами. То и дело приходилось нажимать кнопки на концентраторе и отдавать распоряжения…

— Даниил Арсентьевич, вы говорите, что поначалу насчитали 70 вражеских самолетов.

— А потом их стало более 200. И лишь отдельным бомбардировщикам удалось прорваться к городу. Но свой смертоносный груз они сбрасывали где попало.

— Сколько же времени продолжалось единоборство?

— Пять часов длился первый массированный налет. Когда отразили последнюю волну, я посмотрел на часы: стрелки показывали 3 часа 25 минут.

Наши летчики-истребители сбили 10 бомбардировщиков на подлете к Москве. Стервятники, которым удалось проникнуть в пределы столичного неба, были встречены огнем нашей зенитной артиллерии и пулеметов. Еще 10 вражеских самолетов были сбиты.

— Для первого раза хороший результат.

— Я тоже тогда так подумал, но всё же волновался, когда шел на доклад к Сталину и другим членам Государственного комитета обороны СССР.

Доклад мой выслушали молча, не перебивали. Наступившую тишину нарушил Вячеслав Михайлович Молотов: «По версии Геббельса, Москва горит, и по ее улицам невозможно проехать — так велики разрушения».

«Разрешите, товарищ Сталин, сделать уточнение, — поднялся генерал Михаил Степанович Громадин. — В Москве действительно возникло несколько довольно сильных очагов пожаров. Сгорели деревянные бараки на одной из окраин, железнодорожный эшелон с горючим на Белорусском вокзале. Разрушены несколько жилых домов. Других потерь нет».

«Ну что же, хорошо, — подвел итог Верховный Главнокомандующий. — Двадцать уничтоженных самолетов — это десять процентов от числа участвовавших в налете. Для ночного времени — нормально. Нужно иметь в виду, что еще значительная часть немецких бомбардировщиков получила серьезные повреждения. Мне сейчас звонил маршал Тимошенко. Сказал, что наблюдал за самолетами противника, идущими от Москвы. Некоторые из них горят и падают за линией фронта».

Затем Сталин и другие члены ГКО расспрашивали нас о нуждах ПВО. В конце беседы поручили подсчитать, чего и сколько необходимо.

Мы обрадовались. Но когда готовили данные, то веселились, а подвели итоги, как говорится, прослезились.

— По какой же причине?

— Очень даже простой. Самолетов, прожекторов, зенитных орудий, аэростатов и другой боевой техники требовалось столько, что в глазах становилось темно. Цифры просто убийственные. Мы знали возможности нашей промышленности, нужды на других фронтах, а потому не решались ставить перед ГКО вопрос о выделении такого количества сил и средств.

Наконец решились. Сталин предложил утвердить нашу заявку. Распоряжением Генштаба, Главное артиллерийское управление, ведавшее обеспечением войск техникой, оружием и боеприпасами, выделило все необходимое.

— Даниил Арсентьевич, после первого массированного налета на Москву фашисты успокоились?

— Как бы не так! Следующей же ночью 23 июля немецко-фашистская авиация произвела еще один массированный налет на нашу столицу. В нем участвовало 180 вражеских самолетов. 4 фашистских бомбардировщика удалось сбить.

Люфтваффе начали менять тактику и в ночь на 25 июля пытались прорваться к Москве небольшими группами. Наши средства ВНОС обнаружили 12 самолетов, три из которых уничтожили летчики-истребители, а два — зенитчики.

— И все же отдельным вражеским самолетам удавалось прорываться к Москве. Что делалось в городе, чтобы фашистские летчики не могли быстро обнаружить намеченные на их картах цели?

— Хороший вопрос. Ведь в ведомстве Геринга, заправлявшего люфтваффе, были такие асы, как Вегнер и Мюнхенберг. Первый во время налетов на Лондон, по заданию того же Геринга, бомбил английский парламент, Букингемский дворец, Вестминстерское аббатство… Мюнхенберг был мастером «слепого» самолетовождения. Он летал при любой погоде и днем, и ночью. Чтобы воздушные разбойники не причинили большой беды, мы с началом войны уделяли большое внимание оперативной маскировке Москвы и Подмосковья.

Погасили и зачехлили звезды на кремлевских башнях, покрыли стойкими красками золотые главы церквей и соборов, нарисовали на Кремлевской стене, на Красной и Ивановской площадях окна и двери. Броский ориентир — излучину Москвы-реки — забили баржами и плотами, другими ложными сооружениями, с тем, чтобы с воздуха район стал напоминать мелкие строения…

— Оперативная маскировка, создание ложных объектов… Огромные средства расходовались. А на сколько это было эффективным?