Уцелевший - Эрик Хелм

— Что?..

Герцог выговорил единственный слог и умолк, ошарашенно глядя на Саймона.

— Талисманом Сета, — бойко повторил Аарон. — Точноточно, я не путаю. А! Еще! Он каким-то манером связан с какими-то четырьмя всадниками...

Молодые люди приоткрыли рты, ибо лицо герцога серело и вытягивалось. Колени де Ришло подогнулись, он буквально шлепнулся на друидический жертвенник, оперся ладонью о пористый песчаник, дабы удержаться в сидячем положении.

— Вам нехорошо? — дуэтом завопили американец и Саймон.

— Скоро может сделаться нехорошо всем — и нам, и прочим жителям земли... сколько их? Миллиарда три наберется? — выдавил герцог.

— Да объясните же, наконец, в чем дело!

— Читали Апокалипсис Иоанна Богослова? Четыре всадника: Война, Чума, Голод, Смерть. Не забыли, когда этих четырех тварей натравили на человечество в последний раз?

— Девятьсот четырнадцатый? — спросил Рекс.

— Правильно. И всякому черному адепту ведомо: великая война разразилась потому, что один из могущественнейших сатанистов, когда-либо осквернявших землю, отыскал способ отверзнуть замкнутые врата, сквозь которые и ворвалась кошмарная четверка...

— Кайзер? — ляпнул Рекс.

— Гаврило Принцип?[33] — осведомился более просвещенный Саймон.

— Олухи, — устало махнул рукой герцог. — Полуграмотные дурни. Война хлынула из России. Россия — точнее, подонки, правящие этой страной ныне, — спровоцировала сараевское покушение. Россия — точнее, горстка бездарных, однако влиятельных министров, одержавших верх над разумными коллегами, — подстрекала Сербию не уступать австрийским требованиям. Россия первой начала мобилизацию, первой перешла германскую границу... А за всей этой дьявольщиной, среди ныне здравствующих и уже издохших бесов, обретался наистрашнейший чернокнижник последних столетий — Григорий Распутин, плебей, подчинивший себе ни больше, ни меньше, а императорскую семью! Он отыскал и употребил талисман, отверзавший врата перед четырьмя всадниками! По совершении заклятия, проклятый амулет стал бесполезен, однако Талисман Сета обладает в точности такой же силой. И не поручусь, что их только два — этих сатанинских ключа... Если Моката преуспеет — готовьтесь к Армагеддону.

Герцог перевел дух.

— Теперь уже не просто Саймона спасать надобно. Теперь следует разыскать и уничтожить Мокату. Как бешеного пса. Правда, бешеный пес по сравнению с господином Дамьеном — создание почти безвредное.

* * *

Родриго лежал за толстым дубовым корнем, изготовя арбалет к бою. В последние мгновения он по чистейшему наитию извлек из тула две среброострых стрелы и расположил их слева, чтобы не спутать впопыхах. Всадники уже двигались по тропке. Неторопливый перебор копыт звучал глухо и грозно.

Пребывание друга и хранителя очистило прогалину от следов болотной скверны, и разом воспрявший Шэгг вырвался из объятий Томаса, прыгнул наземь, выскочил на открытое место, опередив наездников десятью или двенадцатью футами.

Через пол-мгновения испанец, все существо которого временно переселилось в правый глаз и правый указательный палец, надавил спусковой крючок.

Полуфунтовая стрела с двухсот пятидесяти ярдов пробивает самые крепкие латы, а с тридцати ударяет сильнее конского копыта. К тому же Родриго слегка опередил свой век не только по скорняжной части, в изобретении хитрых поперечных ремешков для воинской амуниции. Наконечник болта округл и более массивен, чем плоское острие обычной оперенной стрелы. Хитроумный испанец догадался учинить на паре-тройке этих смертоносных снарядов крестообразный распил, сообщавший стреле убойное действие, весьма сходное с попаданием крупнокалиберной разрывной пули.

Резонно рассудив, что Бертран вряд ли нацепит на людей непроницаемые доспехи, пускаясь в погоню за одиночкой, Родриго зарядил арбалет именно таким коварным болтом.

Злополучного Шэгга точно стенобитный таран ударил. Собака взлетела в воздух, перевернулась и тяжко брякнулась на траву, не успев ни взлаять, ни завизжать. Граненая стрела угодила в основание шеи, утонула в грудной клетке и там развернулась четырьмя рвущими тело на части лепестками.

Перекатившись на бок, не решаясь даже приподняться для большего удобства, Родриго напрягся и натянул тетиву без помощи ворота. Покуда в руках оставалась неистраченная сила, надлежало беречь время. Испанец увидел темные громады, возникавшие в устье лесной стежки, понял, что всадники ненамного отстали от ищейки и скользнул пальцами к новой стальной стреле, но внезапно посреди прогалины возникла, точно из мрака выткалась — да так оно, вероятно, и было, — скрюченная маленькая фигурка.

— Вот они, вот!

Узластая клюка цыганки взметнулась и устремилась в сторону столетнего дуба, скрывавшего на ветвях Эрну, а у ствола — Родриго.

— Mierda![34] — процедил кастилец, укладывая в желобок серебряную стрелу.

Мизка, старая опытная бесовка, не учла обидной для себя малости. Родриго, хоть и вздрогнул, однако тотчас понял, с кем имеет дело, и не растерялся. Но всадники Бертрана, уже сообразившие, что собаку отшвырнуло вправо, а стало быть, стрела прянула слева; и уже изготовившиеся дать скакунам шпоры безо всяких потусторонних наставлений, чуть не свалились от неожиданности, сразу и круто перемешавшейся с испугом. Лошади тоже не пришли в восторг от появления ведьмы, захрапели, попятились, начали подыматься на дыбы.

Свистнула и отыскала намеченную цель вторая стрела, пущенная испанцем.

Адский вой, напоминавший вопль ошпаренной кошки, хлестнул по барабанным перепонкам всех, кроме тихо спавшей и чему-то улыбавшейся во сне Эрны. Багровый дымный столб вознесся над примятыми травами, едкий запах серы поплыл через поляну. Вой продолжался, вонючие клубы достигли древесных верхушек и стали растекаться над Хэмфордским лесом, постепенно редея и тая в ночном воздухе. Визгливый крик мнимой цыганки, уничтоженной и убиравшейся назад, в неведомые преисподние провалы, угас. Но тот же час на смену ему прилетело с дороги отчаянное ржание семи лошадей и дикий, почти нечеловеческий рев, перекрывший на мгновение все прочие звуки, а потом неожиданно захлебнувшийся.

Кони преследователей совершенно взбесились и грохочущими фуриями взад и вперед метались по прогалине, освещаемые белесым сиянием лунного серпа, развевая гривы, вторя оставшимся на дороге собратьям даже не ржанием, а каким-то пронзительным плачем. Родриго наконец-то мог без особого затруднения перестрелять всадников, заботившихся лишь о том, чтобы удержаться в седлах. Испанцу часто доводилось бить из арбалета летящую птицу, да и зайца скачущего укладывал он весьма нередко.