Нетуристический Нижний - Матвей Геннадьевич Курилкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пожара тут точно не будет, а в ином случае — хрен кто меня разбудит», — успел подумать парень прежде, чем заснуть.
Представления о своей способности игнорировать внешние раздражители Валерка явно переоценил. Никакого пожара не было. Проснулся он от грохота и криков, вскочил, бешено оглядываясь. Как раз для того, чтобы увидеть, как в подвал закатывается зелёный цилиндрик. Вспышку он ещё увидел, а вот взрыв осознать не успел — просто понял, что больше ничего не видит и не слышит. Кто-то сбил его подсечкой, в голову прилетел удар, и больше Птицын ничего не чувствовал и не осознавал.
Сначала пришёл звон в ушах. Потом — боль в голове. Такой дикой головной боли Птицыну переживать не доводилось. «Как будто киянкой по затылку двинули», — проползла мучительная мысль, а потом Валерка вспомнил, что действительно двинули. Только не киянкой, а прикладом, скорее всего. В тот момент он этого не осознал, а вот сейчас очень чётко вспомнил — светошумовую гранату в логово закинул кто-то массивный, в камуфляже и с автоматом.
Глаза распахнулись со скрипом и новой вспышкой боли в голове. Цветные пятна всё ещё плавали перед лицом, но видеть это почти не мешало. Камера. Сто процентов камера — а что ещё это может быть, если дверь металлическая с закрытым сейчас окошком? Только вполне комфортабельная. Никаких шконок — просто кровать, даже не пружинная. На окнах решётки, под потолком белый плафон лампы. Стены до половины белёные, а до половины — серо-синие. Птицын попытался встать, хоть и опасался новой вспышки боли, вот только не получилось. Руки оказались привязаны какими-то тряпками. И ноги тоже. «Или не камера? — с замирающим от ужаса сердцем догадался Валерка. — Палата?!»
Вот теперь ему стало по-настоящему страшно. Палата. И руки привязаны. «Я что, в психушке?! Нас захватили и отправили в психушку? Или только меня? Или…» — последняя мысль была так ужасна, что он даже подумать её боялся. — «Или никого кроме меня и не было?»
Валерка откинулся обратно на спину, поморщившись от боли в голове — подушка была достаточно мягкая, но затылок всё равно взорвался болью. «Всё-таки псих? Сошёл с ума, и мне всё это просто привиделось?»
Воспоминания проносились в голове одно за другим. Алиса, упыри, вурдалаки, другая сторона, безумная башня. «Просто бред? — думал Птицын. — Просто замысловатый бред?» Было горько и безумно обидно. Всего несколько дней назад он бы, пожалуй, даже обрадовался, что всё это ему только привиделось, но теперь… Птицын мучительно простонал, зажмурившись, дёрнул привязанными руками. «Не хочу! Не хочу, чтобы это было галлюцинациями! — молча кричал в больной голове парень, — Не может быть! Мне бы фантазии не хватило всё это придумать! А как же дом, Пётр Ляхов? Граница со змеем?»
Он даже попытался уйти на ту сторону. Не получилось. Он по-прежнему чувствовал её, границу, где-то на краю сознания, вот только ничего не происходило. «Это потому, что нужно сделать хоть один шаг, — говорил себе парень, — хотя бы один. Даже сидя, лёжа, хоть как, но двигаться. Хоть немного!»
Успокаивал, даже верил своим словам, но где-то в душе зародилось мерзкое, липкое сомнение.
Пожалуй, он бы окончательно рехнулся от переживаний, но тут в двери заскрипел замок, и в комнату вошли. Доктор. Самый обычный, почему-то слегка смахивающий на незабвенного Антона Палыча Чехова. Такая же бородка, и очки круглые. Белый халат, из-под которого виднеются брюки и, почему-то, кроссовки. Странное сочетание.
— Ну что, молодой человек, как вы себя чувствуете? — спросил психиатр.
— Спасибо, в порядке. Только голова болит.
— Ещё бы! После такого-то падения! Удивительно, почему вас сразу к нам отправили, а не в реанимацию! Голова не кружится? Как вас зовут помните?
— Валерий Птицын, — ответил Валерка.
— А отчество? — тут же насторожился врач.
Валерка назвал. И дату рождения — тоже.
— Очень хорошо. Как у нас оказались помните?
Птицын представил себе, что сейчас начнёт рассказывать про логово упырей, гранату, штурм, и помотал головой:
— Не помню! Расскажите, пожалуйста.
— Охотно, — кивнул доктор. — У вас, похоже, случилось обострение шизофрении. Вы напугали свою соседку рассказами о каких-то упырях, ходили по улицам, общаясь с воображаемыми друзьями, а потом выпрыгнули со второго этажа. Или, может быть, выпали. Довольно удачно — ничего себе почти не повредили, и только заполучили шишку на затылке. После этого и попали к нам.
— И что будет дальше? — спросил Птицын. Как-то комментировать своё поведение он не хотел. Слишком мучительно было сознавать, что с ним произошло.
— Ничего необычного, — пожал плечами врач, — месяцок полежите у нас, полечитесь, а там поставим вас на учёт и отпустим.
— Ясно, — мрачно кивнул Валерка. — А развязать меня можно? Я не буйный.
— А вот с этим мы подождём, — покачал головой врач. — Сейчас не буйный, а что будет через пять минут — мы с вами не знаем. Так что давайте ещё немного понаблюдаемся, и тогда уже посмотрим. Денёк хотя бы. Насчёт туалета не беспокойтесь, через пару часов медсестра придёт, принесёт утку. Препараты вам я уже назначил.
И ушёл. А Валерка откинулся на спину и прикрыл глаза. Безумно хотелось разрыдаться. Сначала. А потом мозг, помимо воли, начал подмечать странное. Как-то уж очень кинематографично всё это выглядело. И доктор этот, и палата… Он же совсем недавно был в психушке. Тот знакомый полицейский, Лёха, неплохо так объяснял, как у них всё устроено. «Не должно такого быть. Не должно, — размышлял Валерка. — Он же говорил, что сначала в надзорную палату поступают. Она чаще всего вообще без двери, чтобы успеть, если что. А если она с дверью, то там внутри кто-то сидит всё время!» Птицын цеплялся за эти несоответствия, и сам боялся. А вдруг это просто способ, чтобы окончательно уйти от реальности? И всё же несоответствий было слишком много. Пациента на вязках без внимания не оставляют, это главное правило. Ну, пускай он попал в какую-то другую психушку — это общее правило! И потом. Привязан он простынями. Но вот кровать — совершенно не больничная. Никаких поручней специальных. Такое ощущение, что руки привязаны одной простынёй, просто пропущенной под дном кровати! И ноги — тоже. Освободиться, конечно, будет сложно, но ничего невозможного Птицын не видел.
Осмотреться повнимательнее не получалось, пока он привязан. Собственно, кроме как смотреть на себя, он и не мог. Голый по пояс, босой. Вот разве что штаны остались те же, в которых он был. Даже жарковато в них — всё-таки
