Бумажный лебедь (ЛП) - Лейла Аттэр

Временами я ставила под сомнение свое собственное душевное равновесие. Я была неправа? Я была наивной и доверчивой? Дамиан играл со мной все время? Он не мог заставить себя убить меня, поэтому он сделал лучшее, из возможного?

Вбил клин между моим отцом и человеком, который так много для него значил — между моим папой и мной. Он действительно планировал отправить меня обратно, даже с ребенком во мне, так что мой отец должен был бы жить с этим до конца жизни?

— Тебя использовали, — сказал мой отец.

Я вспоминала, что у нас было, о том, как он смотрел на меня, как он касался меня, и решила, что отец не прав. Нет. Абсолютное, честное, твердое нет. Я не могу думать ни о чем более прекрасном, более жизнеутверждающем, чем губы Дамиана на моих, о его и моем теле, соединенными в одно.

И теперь у меня была частичка его, частичка МаМаЛу для того, чтобы заботиться, и это именно то, что я делала. Дамиан причинил мне боль, мой отец причинил мне боль, но я любила их обоих. Без сомнения они чувствовали, что я тоже подвела их, но я не желала быть яблоком раздора между ними, когда у меня внутри новая жизнь, о которой нужно думать.

Когда кто-то начал сбивать цену на акции Седжвика, продавая значимые пакеты по более низкой цене, и обесценил компанию, я не подумала о Дамиане. Инвесторы испугались и начали спешно продавать свои акции, обеспокоенные падением цен. У моего отца не заняло много времени, чтобы выйти на след Дамиана, но Рафаэль проделал такую хорошую работу, скрыв документацию, что не было существенных доказательств против них.

В тот момент я не знала, что это был ответ Дамиана на то, что сделал мой отец. Мой отец принял то, что у меня будет ребенок от Дамиана, но он никогда не собирался принять Дамиана в моей жизни, с ребенком или без, поэтому он отправил ему сообщение в тюрьму, сообщение, которое спровоцировало Дамиана на ответный удар. В итоге длительная вражда посадила за решетку одного, и свела в могилу другого.

Сьерре было несколько месяцев, когда мой отец ушел из жизни.

— У нее глаза твоей матери, — сказал он мне однажды утром.

Он неотлучно сидел около Сьерры первые несколько недель, но в тот день склонился над кроваткой и впервые посмотрел на нее.

— Да. Большие карие глаза Адрианы.

Спустя некоторое время, когда думал, что я не смотрю, он взял ее на руки и подарил ей три поцелуя. Наши отношения были натянуты, но он со Сьерры пылинки сдувал. В конце концов, для него это оказалось невозможным — имея ее, держать злобу на меня. Она была единственной, кто заставлял его улыбаться, когда все вокруг рушилось. Я была благодарна судьбе, что он умер в своем доме, не потеряв достоинства, прежде чем мы потеряли особняк.

С его смертью я стала действительно сиротой. Я ощущала себя подобно розетке с тремя отверстиями в пустой стене: моя мать, мой отец и МаМаЛу. Люди подключают тебя к сети и, когда они уходят, вы остаетесь в одиночестве. Вы должны перезагрузить себя, должны переделать свою электропроводку, чтобы поднимать себя с кровати по утрам. Мало того, что я потеряла отца, я потеряла и крышу над головой, в то время когда я нуждалась в ней больше всего, ведь у меня была малышка, о которой нужно было заботиться.

Активы моего отца давно закончились, отобранные один за другим в качестве платы в счет долга. Я собрала всю свою дизайнерскую одежду, обувь, сумки и сдала их в комиссионный магазин. С красивыми вещами всегда тяжело расставаться, но после продажи вещей, моих украшений и часов у меня было достаточно денег, чтобы сводить концы с концами, пока я не придумаю, что делать дальше. Но сначала мне нужно было похоронить отца.

Ник оказал помощь таким способом, что я даже представить себе не могла, что он такой. Многое изменилось после того, как он узнал, что я беременна. Ребенок не был для него в приоритете, особенно учитывая, что он был не от него. Он отступил и прекратил добиваться меня, но когда у моего отца случился удар, он объявился в больнице. Он пытался не таращиться на мой круглый живот и опухшие лодыжки. Он помог мне продать имущество отца после его смерти и поехал со мной и Сьеррой в Паза-дель-Мар на похороны.

Я сломалась, когда стояла возле могил родителей, сжимая Сьерру в руках. Земля вокруг могилы моего отца была еще свежа, в отличие от могил моей матери и МаМаЛу. Я не знала, что тюремные заключенные были похоронены на том же кладбище, и, увидев имя МаМаЛу, высеченное на камне, впервые осознала, что она умерла. Я желала, чтобы Дамиан был там, тогда я могла бы одолжить его силы; тогда я могла бы опереться на него; тогда он бы держал нашу дочь у могилы его матери. Но это не случилось.

Как мы дожили до этого? Как испоганили нечто такое прекрасное и чистое?

Я чувствовала себя подобно кораблю в бурю: потерянной и незакрепленной. Не было матери, не было отца, не было МаМаЛу и не было Дамиана. Но у меня была Сьерра, и я держалась за ее крошечное тельце, будто это был спасательный трос.

Я посетила Вальдеморо, прежде чем вернуться в Сан-Диего. Я хотела увидеть место, которое забрало МаМаЛу, и отдать дань уважения женщине, которая заняла место моей матери. Я взяла достаточно для «обеда», чтобы заработать экскурсию.

За жуткой колючей проволокой и холодными серыми стенами безжалостные охранники проверили мою сумку, прежде чем впустили внутрь. Звук моих шагов эхом отзывался в темном тоннеле, который вел к главной территории, когда я следовала за Даниэлой — надзирателем, которая показывала мне все вокруг. Центральная зона была цельнобетонной, но это было не страшно — ведь я ожидала увидеть чуть ли не концлагерь. Трудно было сказать, кто был заключенным, а кто посетителем, поскольку люди не носили униформу. Небольшие киоски были установлены по кругу внутренней части периметра, в них продавали еду и другие основные продукты. Матери в прогулочном дворике носили деток на своих бедрах. Дети резвились в коридорах, гоняясь друг за другом. Там был импровизированный детский сад с разноцветными стенами, крутым лабиринтом, детская горка и гимнастическая стенка «джунгли». (Примеч. Имеются в виду каркасные конструкции для лазания, шведская стенка). Грубые на вид женщины глазели на меня с любопытством, настороженностью или тем и другим вместе, а затем возвращались к подпрыгивавшим малышам на их коленях, вязанию или шитью.