Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Уилл не просто сумел обработать какую-то часть земель. Он сумел поставить твердый заслон двум врагам плантаторов Джорджии — сосне-сеянцу и зарослям ежевики. Они не проникли исподтишка на огород, на выгон, на хлопковые поля, на лужайку и не разрослись нахально у крыльца Тары, как это было на бесчисленном множестве других плантаций по всему штату.

Сердце у Скарлетт замерло, когда она вспомнила, как близка была Тара к запустению. Да, они с Уиллом неплохо потрудились. Они сумели выстоять против янки, «саквояжников» и натиска природы. А главное, Уилл сказал, что теперь, после того как осенью они соберут хлопок, ей уже не придется посылать сюда деньги, — если, конечно, какой-нибудь «саквояжник» не позарится на Тару и не заставит повысить налоги. Скарлетт понимала, что Уиллу тяжело придется без ее помощи, но она восхищалась его стремлением к независимости и уважала его за это. Пока он работал на нее, он брал ее деньги, но сейчас, когда он станет ее шурином и хозяином в доме, он хочет полагаться лишь на собственные силы. Да, это господь послал ей Уилла.

Порк еще накануне вырыл могилу рядом с могилой Эллин и сейчас застыл с лопатой в руке возле горы влажной красной глины, которую ему предстояло скоро сбросить назад в могилу. Скарлетт стояла чуть позади него в пятнистой тени сучковатого низкорослого кедра, обрызганная горячим солнцем июньского утра, и старалась не глядеть на разверстую красную яму. Вот на дорожке, ведущей от дома, показались Джим Тарлтон, маленький Хью Манро, Алекс Фонтейн и младший внук старика Макра — они несли гроб с телом Джералда на двух дубовых досках и двигались медленно и неуклюже. За ними на почтительном расстоянии беспорядочной толпой следовали соседи и друзья, плохо одетые, молчаливые. Когда они вышли на залитую солнцем дорожку, пересекавшую огород, Порк опустил голову на ручку лопаты и разрыдался, и Скарлетт, поглядев на него просто так, без любопытства, вдруг с удивлением обнаружила, что в завитках у него па затылке, таких угольно-черных всего несколько месяцев тому назад, когда она уезжала в Атланту, появилась седина.

Она устало поблагодарила бога за то, что выплакала все слезы накануне и теперь может держаться прямо, с сухими глазами. Ее бесконечно раздражали рыдания Сьюлин, которая стояла сзади, за ее спиной; Скарлетт сжала кулаки — так бы развернулась и смазала по этому распухшему лицу. Ведь это же она, Сью, — преднамеренно или непреднамеренно, — свела в могилу отца, и ей следовало бы приличия ради держать себя в руках в присутствии возмущенных соседей. Ни один человек ни слова не сказал ей в то утро, ни один с сочувствием не поглядел на нее. Они молча целовали Скарлетт, пожимали ей руку, шептали теплые слова Кэррин и даже Порку и смотрели сквозь Сьюлин, словно ее и не было.

По их мнению, она не просто довела до гибели своего отца. Она пыталась заставить его предать Юг. Тем самым, в глазах этой мрачной, тесно спаянной группы, она как бы предала их всех, обесчестила. Она прорубила брешь в монолите, каким было для всего окружающего мира это графство. Своей попыткой получить деньги у правительства янки она поставила себя в один ряд с «саквояжниками» и подлипалами, врагами куда более ненавистными, чем в свое время солдаты-янки. Она, женщина из старой, преданной Конфедерации семьи, семьи плантатора, пошла на поклон к врагу и тем самым навлекла позор на каждую семью в графстве.

Все, кто был на похоронах, невзирая на горе, кипели от возмущения, а особенно трое: старик Макра, приятель Джералда еще с тех времен, когда тот перебрался сюда из Саванны; бабуля Фонтейн, которая любила Джералда, потому что он был мужем Эллин, и миссис Тарлтон, которая дружила с ним больше, чем с кем-либо из своих соседей, потому что, как она частенько говорила, он единственный во всем графстве способен отличить жеребца от мерина.

При виде свирепых лиц этой тройки в затененной гостиной, где лежал Джералд, Эшли и Уиллу стало не по себе, и они поспешили удалиться в кабинет Эллин, чтобы посоветоваться.

— Кто-то из них непременно скажет что-нибудь про Сьюлин, — заявил Уилл и перекусил пополам свою соломинку. — Они считают, что это будет только справедливо — сказать свое слово. Может, оно и так. Не мне судить. Но, Эшли, правы они или нет, нам ведь придется им ответить, раз мы члены одной семьи, и тогда пойдет свара. Со стариком Макра никто но совладает, потому что он глухой как столб и ничего не слышит, даже когда ому кричишь на ухо. И вы знаете, что на всем белом свете нет человека, который мог бы помешать бабуле Фонтейн выложить то, что у нее на уме. Ну, а миссис Тарлтон — вы видели, как она закатывает свои рыжие глаза всякий раз, когда смотрит на Сьюлин? Она уже навострила уши и ждет не дождется удобной минуты. Если они что скажут, нам придется с ними схлестнуться, а у нас в Таре и без ссор с соседями хватает забот.

Эшли мучительно вздохнул. — Он знал нрав своих соседей лучше Уилла и помнил, что до войны добрая половина ссор и даже выстрелов возникала из-за существовавшей в округе привычки сказать несколько слов над гробом соседа, отбывшего в мир иной. Как правило, это были панегирики, но случалось и другое. Иной раз в речах, произносимых с величайшим уважением, исстрадавшиеся родственники покойного усматривали нечто совсем иное, и не успевали последние лопаты земли упасть на гроб, как начиналась свара.

Из-за отсутствия священника отпевать покойного предстояло Эшли, который решил провести службу с помощью молитвенника Кэррин, ибо методистские и баптистские священники Джонсборо и Фейетвилла тактично отказались приехать. Кэррин, будучи куда более истой католичкой, чем ее сестры, ужасно расстроилась из-за того, что Скарлетт не подумала о том, чтобы привезти с собой священника из Атланты, — успокоилась она лишь, когда ей сказали, что священник, который приедет венчать Уилла и Сьюлин, может прочесть молитвы и на могиле Джералда. Это она, решительно восстав против приглашения кого-либо из протестантских священников, живших по соседству, попросила Эшли отслужить службу и отметила в своем молитвеннике то, что следовало прочесть. Эшли стоял, облокотясь на старый секретер; он понимал, что предотвращать свару придется ему, а зная горячий нрав обитателей округи, просто не мог придумать как быть.

— Не помешать нам этому, Уилл, — сказал он, ероша свои светлые волосы. — Не могу же я пристукнуть бабулю Фонтейн или старика Макра и не могу зажать рот миссис Тарлтон. А уж они непременно скажут, что Сьюлин убийца и предательница и если бы не она, мистер О’Хара был бы жив. Черт бы подрал этот обычай произносить речи над покойником! Дикость какая-то.

— Послушайте, Эшли, — медленно произнес Уилл. — Я ведь вовсе не требую, чтоб никто слова не сказал про Сьюлин, что бы они там ни думали. Предоставьте все мне. Когда вы прочтете что надо и произнесете молитвы, вы спросите: «Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?» — и посмотрите на меня, чтобы я мог выступить первым.