Семь цветов страсти - Людмила Бояджиева

Чао, Микки!

Утром у всех были виноватые лица. Потому что над городом и окрестностями нависли плотные, непроницаемые, накрапывающие дождем тучи. Мы пили кофе в комнате, обсуждая культурную программу на предстоящий день. Вернее, обсуждали супруги Артемьевы, а я помалкивала, не требуя перевода.

— Где же ваша собака? Майкл говорил, что у вас живет симпатичный спаниель. Мне показалось, что ночью под верандой кто-то скулил, — попыталась я переменить тему.

— Эмма все лето живет у родителей Наташи в деревне. Никто не скулил — это я играл на скрипке, — коротко отрезал Майкл, даже не став переводить жене наш многозначительный диалог.

На прощание мы обнялись.

— Спасибо, Наташа, все было великолепно. Обязательно увидимся… Надеюсь, встретимся у нас, в Вальдбрунне, — сказала я, целуя госпожу Артемьеву в щеку.

Еще вчера днем я была убеждена, что немедля приглашу их в Париж, в свою заново отделанную квартиру. Черта с два! Не видать вам, дорогой кузен, моей голубой «королевской» спальни!

— Что, нескладно вчера вышло? — спросил меня Майкл, когда мы выехали на шоссе. Не глядя и будто вскользь.

— Нормально. У вас хорошая семья.

— Ты точно знаешь, что номер забронирован в «Доме туриста»?

— Я улетаю домой. Сейчас же. Вспомнила о важном деле.

— Хорошо, — сразу согласился Майкл и круто развернул машину.

Мы молчали всю дорогу. А это очень длинный путь — по шоссе вокруг Москвы. Наверно, мы проехали Бельгию, Голландию и Люксембург, вместе взятые. Майкл внимательно смотрел вперед, а я сочиняла обидную фразу. Чтобы сразу стало ясно, что он в подметки не годится моим дружкам, что я ни капли не поверила его трепу в Гринцинге про обреченность любить, что мне вовсе не было весело болтаться в мокрой резиновой лодке и подыгрывать его школьным шуточкам… Что весь этот месяц я прожила монашкой просто из лени. А его скрипка… его скрипка… А его скрипка хороша для семейных дуэтов. Может, и для концертов, только я в этом ни бельмеса не смыслю…

…Мне пришлось купить билет на брюссельский рейс, потому что он вылетал прямо через полчаса и я решительно направилась к уже опустевшей стойке билетного контроля.

— Подожди! — Майкл схватил меня за плечи, оттаскивая в сторону от удивленной контролерши, и развернул к себе лицом. Но сказать ничего не мог, только губы дрожали, а в глазах металось отчаяние. Он разжал руки и пробормотал, словно диктуя себе смертный приговор: — Богатая, красивая, нежная… Такая нужная и такая чужая…

— А ты — талантливый и сильный. Безжалостный и счастливый. — Я повернулась, чтобы уйти.

— Дикси! Не сильный и очень несчастный, — прошептал его голос мне в спину. Но это было уже в прошлом. Изящно и уверенно Дикси Девизо удалялась в аэропортовские недра, к другой, теперь уж я точно знала, — к совсем другой жизни.

3

Хризантемы Рут еще стояли как ни в чем не бывало, а в жизни Д. Д. сменилась целая эпоха. Она в сердцах пнула ногой освобожденный от бремени бронзового венка чемодан и, не разбираясь, сунула в шкаф тщательно подобранные для поездки в Москву вещи. Платьица и белье, которыми намеревалась смущать Майкла: темный костюм для визита на кладбище, гипюровое вечернее платье для театра, туристические брючки и пуловеры и, конечно, небрежно-элегантный пеньюар, крайне необходимый в непредвиденных обстоятельствах.

«Что произошло с тобой, Дикси? Примчалась домой через Брюссель, будто удрала от Интерпола? В глазах — сплошное презрение и патлы торчат как после плохой „химии“, — тусклое жеванное мочало. Что напугало тебя, бесшабашная искательница приключений?» — недоумевала она, рассматривая свое отражение в высоком зеркале холла. Из глубины замутненного временем стекла, видавшего еще юную хохотушку Сесиль, смотрела усталая, рассерженная дама неопределенного возраста (это когда дают меньше, чем на самом деле, но больше, чем хотелось бы). Костюм в «гусиную лапку», классифицированный Майклом как «клетчатый голубой». Сизый, дорогой мой, сизый. А блузку — этого легонького кусочка перламутрового шелка, — ты, брат мой, вообще не заметил, поскольку представляет она практически одно декольте. И загорелую шею с тяжелой серебряной цепью, убегающей в «соблазнительную ложбинку» (как обычно выражаются беллетристы) — упустил из виду. «Соблазнительную»! — Дикси собралась саркастически расхохотаться, но буквально скорчилась от спазмов жалости к себе: «Здорово же провели тебя, дуру!»

Рут сразу подняла трубку, очевидно, придерживая ее подбородком и облизывая пальцы:

— Ты уже в Париже?! Что стряслось? — Она перестала слизывать крем. Где-то в глубине ее дома пел Джо Дассен.

— Что у тебя там происходит?

— Делаю торт с банановым суфле. У нас вечером гости и, конечно, потребуют мое коронное блюдо.

— Меню ты правильно рассчитала. А вот со мной ошиблась. Кроме демократии, Кремля и описанных тобой факторов, в России есть секс и тараканы. Причем, их-то как раз больше всего. Тараканы мирно сосуществуют с людьми, имеющими библиотеку, роль и портрет Баха, а люди постоянно трахаются. Причем, не стесняясь гостей.

— Дикси, может, мне заехать? — Рут испугалась, уловив истерический звон в голосе подруги.

— Не надо. Я валюсь с ног от усталости. Постарела на десять лет. Как там у Александра Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Ладно, пока. Корми гостей.

Опустив трубку Дикси решительно направилась к бару, но телефон тут же зазвонил вновь. По-видимому, Рут не на шутку обеспокоили бредовые заявления вернувшейся из Москвы путешественницы.

— Перестань паниковать. Все нормально, — заверила ее Дикси, откупоривая бутылку виски. — Не забудь полить суфле ликером. Я все вспомнила, это из «Евгения Онегина».«…И тем ее вернее губим средь обольстительных цепей». Правильно? По-моему, отличный перевод и очень точная мысль: чем меньше любим, тем больше нравимся! Это как раз про легковерных идиоток…

— Дикси? Ты готовишь новую роль? — в трубке звучал незнакомый мужской голос.

— Простите?!

— Не узнаешь? Еще бы — лет пятнадцать протикало. А это помнишь… — хриповатый голос напел шлягер из «Берега мечты».

— Ал?!.. Не может быть! Ты где? Фу, как я хочу тебя видеть! — прошептала Дикси севшим от волнения голосом

— Послушай, детка, заехать сейчас не смогу — в страшном закруте. Я в Париже. У меня катастрофа, нужна твоя помощь. Не отказывай другу — график горит!

Опустившись с бокалом виски на пол у телефона Дикси минут десять слушала историю Ала и в конце концов сказала: «Да».