Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия - Фидлер Аркадий

Довольно долго они молча всматривались в меня, потом Карапана наклонил голову до уровня моих глаз и в упор уставился в них напряженным взглядом. Всматривался он долго, так долго, что я весь оцепенел от напряжения, боясь выдать себя неосторожным движением. Я видел, как на худой шее шамана вверх-вниз прыгает кадык.

— Скрутило его как следует! — вполголоса возвестил наконец Карапана, скорчив довольную мину. — Лежит полумертвый.

— Умрет? — спросил Конесо.

— Должен, должен.

— Когда?

— Не знаю. Может быть, скоро.

Они говорили между собой, не считаясь с присутствием Ласаны и убежденные, что я не понимаю их языка.

— Глаза у него немного открыты! — заметил подозрительно вождь.

— Но видит он мало! — утешил его Карапана. — Если только…

— Что, если только?

— Если только он не притворяется.

Теперь уже Конесо подошел вплотную и долго молча всматривался в меня.

— Совсем бледный, — проговорил он, — но живой.

— Долго не протянет! — буркнул колдун, и передо мной снова появилось его морщинистое лицо. Он устремил на меня взгляд столь ненавидящий и страшный, что нетрудно было понять — это враг беспощадный и жестокий, вынесший мне смертный приговор.

— А если притворяется? — сомневался Конесо.

— Все равно жить ему недолго, успокойся! — повторил Карапана, в своей одержимости как-то слишком уж убежденно.

До сих пор я следил за всем происходившим довольно спокойно, чувствуя в ладони рукоять пистолета. Но при последних словах шамана, таивших какую-то скрытую угрозу, мне сделалось не по себе, и сердце у меня заколотилось. С какой стороны грозит мне опасность?

— Ласана! — обратился шаман к женщине. — Покажи нам его рану.

— Мы не хотим ее сами касаться, — добавил вождь, — не бойся.

— Рана закрыта травами! — противилась Ласана.

— Ничего! Это ты его лечишь?

— Нет, мать.

— Позови мать.

Ласана колебалась, не зная, стоит ли оставлять их одних наедине со мной, но, вероятно, решила, что мне пока ничто не грозит, тем более что далеко не идти — их хижина стояла рядом. Отойдя от входа на два-три шага, она позвала мать, попросив ее прийти, и тотчас же вернулась обратно.

Тем временем, а длилось это всего несколько секунд, у моего ложа происходило что-то странное. Карапана шмыгнул за мое изголовье и, кажется, наклонился вниз, к полу, но что там делал, я не видел, а повернуться не решился. Однако до слуха моего донесся какой-то странный, чуть слышный звук, настолько слабый, что понять его было трудно. Что-то, похоже, тихонько зашелестело, или зашипело, или булькнуло?

Впрочем, слишком мало времени оставалось для размышлений — тут же вернулась Ласана, внимательным взглядом окидывая хижину и обоих мужчин. Видно, ничего подозрительного она не заметила и спокойно сообщила, что мать ее сейчас придет.

Появившись, старуха обнажила мою рану, к счастью, не отбросив циновку с правой руки, где был пистолет. Карапана похвалил повязку и вручил женщинам свои травы, сказав, что они лучше. Но тут же добавил, что не знает, принесут ли они пользу, ибо больному, кажется, уже ничто не поможет.

— Не поможет? — удивилась старуха. — Ведь ему стало лучше.

— Я улучшений не вижу! — мрачно заявил шаман. — Давно он лежит неподвижно?

— Давно, но до этого двигался.

— А теперь застыл — значит, близится смерть. К вечеру умрет.

Женщина была иного мнения, но перечить Карапане не посмела, а твердость мрачного предсказания еще более усилила ее испуг.

— Умрет! — повторял шаман, упиваясь этой мыслью. — Умрет, потому что его укусила не простая змея.

— Не простая?

— Не простая: заколдованная.

— Я знаю, кто ее заколдовал и повесил на куст! — гневно крикнула Ласана.

— Не умничай! — осадил ее шаман с мрачным видом. — Тебе, глупая женщина, никогда не узнать, кто заколдовал змею!

— Кто же?

— Он сам!

— Он, Белый Ягуар?

— Он сам!

Карапана многозначительно помолчал, а женщины не могли скрыть своего недоверия.

— Да, он сам! — заверил Карапана. — Ты, Ласана, молодая и глупая, но твоя мать знает, что бывают разные Канаимы. Самые худшие Канаимы те, что кажутся хорошими людьми и даже правда хорошие люди, но они сами не знают, что у них злая, пагубная душа Канаимы. Когда тело их спит, душа отделяется от него и приносит несчастья людям и зверям, убивает, отравляет кровь, подбрасывает змей. Скажи сама, есть такие люди? — обратился он к старухе.

— Есть, — подтвердила та испуганно.

— А что вы, глупые, знаете о нем, о вашем Белом Ягуаре? Что вы знаете о его кровавых делах, совершаемых во сне, если он, наверно, и сам об этом не знает, если он и сам, наверное, не знает своей злой души Канаимы?

— А откуда ты знаешь, что у него такая душа? — воскликнула Ласана.

— Посмотри, женщина, на мое лицо и скажи, сколько мне лет. Я знаю столько, сколько мне лет. Умеешь ли ты смотреть и понимать?

— Смотреть я умею, — возразила она, — и не вижу в нем Канаимы, а в тебе вижу злобу и ненависть, хотя ты и великий шаман!

Наступила минута молчания. Я решил пустить шаману пулю в лоб, если он бросится на Ласану. Но он не бросился. Он подавил в себе вспышку ярости и лишь проговорил спокойным хриплым голосом:

— Он сегодня сдохнет! А ты смотри, змея, как бы и тебе не пришлось отправиться вслед за ним!

Проговорив это, он собрался уходить. Тогда Конесо подскочил к Ласане и, схватив ее за плечи, стал исступленно трясти.

— Если ты в своем уме и хочешь жить, — брызгал он слюной в припадке внезапной похоти и бешенства, — если хочешь жить, то ты знаешь, что делать! Только я, я один могу спасти тебя от смерти! Сейчас же отправляйся в мою хижину!..

— Не трогай меня! — услышал я твердый ответ. — Уйди!

— Я хочу, чтоб ты жила! — бесился и в то же время молил он. — Приказываю тебе…

Вдруг Конесо так же неожиданно отпустил ее и бросился вслед за Карапаной.

После их ухода женщины сразу пришли в себя. Мать спросила у дочери, указывая на меня:

— Они трогали его?

— Нет, мама.

Старуху это успокоило, но не развеяло ее опасений. Женщины тотчас же принялись тщательно изучать травы, дарованные Карапаной, — не подмешал ли он туда яда, а я тем временем старательно обследовал пол возле ложа в том месте, где совершал свои загадочные действа шаман. Там стоял предназначенный только для меня кувшин с водой для питья и ничего больше! Вдруг меня осенило! Так вот в чем дело — сомнений не оставалось: услышанное мной бульканье исходило из кувшина, в котором что-то размешивалось. Яд? Конечно, яд. Вот отчего шаман и был так уверен, что еще сегодня я распрощаюсь с этим миром.

Я велел Ласане принести черепок, налить в него воды из моего кувшина и напоить пса, прибежавшего к нашей хижине вместе с двумя непрошеными гостями и продолжавшего бегать поблизости.

— Это пес Конесо, — заметила мать Ласаны.

— Тем лучше!

Я еще не был уверен, подтвердится ли мое подозрение. Пес вмиг вылакал воду и продолжал резвиться перед хижиной вместе с нашими собаками. Но уже через четверть часа вбежала Ласана с криком, что пес свалился как подкошенный и дергается в предсмертных судорогах. Яд подействовал.

Я лишь понимающе усмехнулся, но на душе у меня заскребли кошки. Дикая ненависть шамана вселяла невольный страх. С твердой решимостью все-таки начать против них борьбу я снова погрузился в сон.

Разбудили меня крики. На этот раз веселые. Это наши несли из леса добычу. Они складывали убитых кабанов перед моей хижиной, навалив их там целую гору. А внутрь ко мне со счастливыми лицами ворвались Вагура и Арнак, поднимая высоко на бамбуковых жердях шкуру ягуара.

— Видишь? — закричал Вагура.

— Шкура совсем целая! — похвалил Арнак. — Ни одной дырки. Колдовством ты его умертвил, что ли?

Мой юный друг хорошо знал, отчего погиб ягуар, и просто шутил, но шутка его подала мне идею.

— Может, и колдовством! — улыбнулся я. — Это совсем неплохая мысль!.. Далеко ты нашел его от места выстрела?