Голоса выжженных земель - Андрей Гребенщиков

— Здравствуй, Отшельник.

— Кто ты?

— Ничего не меняется. Ты никогда не отличался вежливостью, а ведь когда-то было принято отвечать приветствием на приветствие. Впрочем, неважно. Я пришла не манерам тебя учить… Хочу немного поторговаться.

— Приступай.

— Мне нужна твоя смерть.

— Обычно все охотились за моей жизнью…

— Она уже ничего не стоит, тебе осталось недолго.

— Допустим. Что же ты предлагаешь взамен?

— Информацию. Ту, которой владел Игнат Москвич, но не успел передать тебе.

— Она неполная, а потому бесполезная. Раз он сам не смог ею воспользоваться.

— Молодец, Отшельник, все правильно. У Игната не было ключа, чтобы воспользоваться мощью. Я дам тебе его.

— Даже если ты лжешь, мне не нужна моя смерть, забирай ее. Как я получу свое?

— Двое ребят с той стороны Пояса — идут сюда. Ключ уже у одного из них, а дневники Москвича они скоро получат.

— Честная сделка, хоть и глупая. Так кто ты?

Но женщина уже покинула меня, оставив в тягостных раздумьях. Она предложила многое, затребовав ничтожное… Однако через минуту я забыл о странной встрече, слишком много их произошло в последнее время, слишком много вопросов, без единого намека на ответы.

Город оплакивал своих ушедших творцов, богов, что низверглись в пропасть. Он служил нам, хранил сколько мог, но не сумел защитить от самих себя. Хозяева жизни… Ха! От нас остались жалкие осколки, всего лишь несколько тлеющих очагов сопротивления. Сколько продержится Уралмаш? Неделю, месяц? В любом случае он обречен, потому что ничего не может противопоставить монстру с Севера. Ботаника, Чкала? Уже потеряли независимость, не сумели выжить даже в «тепличных» условиях. Бункер? Свирепый агрессор, однажды поставивший Свердловск на грань уничтожения, ради нелепых амбиций уничтоживший оплот Большого метро? Да, ему под силу продлить агонию бьющегося в конвульсиях города — слишком могущественные силы стоят за теми, кто прибыл сюда на небесных машинах. Однако даже им, уверенным в правоте и бесконечном могуществе далеких покровителей, неведомо, что отлично вооруженные, снаряженные всем необходимым владыки еще того, доапокалиптического мира, проигрывают битву за битвой миру новому, отрицающему старых богов. Они отступают по всем фронтам, бегут без оглядки, и иного выхода у них нет. Теперь мы все здесь чужие… Екатеринбург — несчастное, измученное сердце Урала, всего лишь плацдарм, очередная точка для отхода. Они попытаются закрепиться, задержаться подольше, но изменить ничего не смогут — слишком несоизмеримы силы. Сама природа восстала против варваров, превративших планету в радиоактивную помойку.

Город показал мне свою изнанку, я видел нарождающихся Хозяев, что придут после нас… вместо нас… Мы должны уйти. Сейчас, пока не стало слишком поздно. Еще есть шанс — призрачный, иллюзорный, но шанс. Распятый Екатеринбург готовится к смерти — не первой для него, но последней. Он знает, что ему суждено стать кровавой ареной, полем боя, где схлестнутся иные, неведомые и непонятные нам существа. Он просит меня увести выживших, спасти хоть кого-нибудь…

Горный Щит, село с говорящим названием, что раскинулось за южной окраиной Екатеринбурга. Суждено ли ему стать колыбелью, пристанищем для Последних? Мне открыто лишь то, что имя мое будет покрыто вечным позором и поставлено в один ряд с Каином, а того, кто возглавит Великий Исход, нарекут предателем и проклянут потомки. Что ж, такова судьба каждого, кто посмел заглянуть в Зеркало…

Да, человеку уготован новый Каменный век, но за Каменным неизменно приходит Железный. А за тотальным истреблением нет ничего. Мы должны отступить, чтобы когда-нибудь попытаться вернуться. Мы рвемся напролом сквозь ад, но все время идем не в ту сторону… Ниже ада не будет уже ничего. Совсем. И мы опять застыли у последней черты.

Мне предстоит небольшая вылазка из обители, на полтора десятка лет приютившей мое тело — где же бродила душа, пусть останется тайной, — до места, где сойдутся линии судьбы и пересекутся Прошлое, Настоящее и Будущее.

Прошлое — вечный вояка Вольф, неутомимый игрок, мечтающий закончить однажды начатую партию. Настоящее — посланник далеких и могущественных сил. Пусть сам он еще не появился на сцене, но его энергичный протеже — блондин с изуродованным лицом — может зайти очень далеко. Будущее — двое ребят с покоренной станции, изгнанники без дома и родины. Одного из них ждет проклятие рода человеческого, судьба второго еще не предрешена, а может, укрыта от моего взора.

Время последней молитвы. Я читал ее, впервые понимая сокровенный смысл слов «Защити меня силою Честного и Животворящего Креста Твоего»… Прикладываю три сложенных воедино пальца ко лбу. Вершина Креста — Страдание, самый страшный миг в жизни, когда я понял: все те, кто составлял ее, остались с внешней стороны….

Рука опускается к животу — Борьба. Она помогла пережить Страдания. Я бился отчаянно, стремился защитить идеалы нового мира, искал новый смысл, тщился победой оружия искупить горечь и проиграл… Пальцы касаются правого плеча — здесь Опустошение и Отчаяние, новая Потеря и Падение длиною в шестнадцать долгих лет… Беспамятство… Рука завершает вычерчивать в воздухе святой символ и теперь касается левого плеча — это последний шаг, Самоотречение… Самый тяжелый, невозможный… Мне предстоит предать свой род, смешать свое имя с грязью, а всю память об Отшельнике превратить в бесконечное презрение. Человек — это борьба с собой, с окружающей средой, с жизнью и смертью. Вечный солдат на придуманной им войне. Я не позволю сгореть ему в столь вожделенном пламени ярости и войны, которое больше не очищает, а лишь испепеляет. До конца, до ничего. Это путь в пустоту — ниже ада уже ничего нет… Мы должны отступить в этот раз. Оставить Город на поругание чуждым и непонятным нам силам, оставить поле боя… Будет ли это новое Бородино, и сможем ли мы когда-нибудь с триумфом вернуться? Не знаю. Надеюсь.

«Помоги, Господи! — Я склоняю голову и шепчу, безмолвно взываю о помощи. Прошлое, Настоящее и Будущее уже стоят на пороге и нетерпеливо ожидают моего решения. — Ты свидетель, я всегда шел дорогами борьбы, предпочитал честную, пусть и безнадежную битву до последней капли крови, даже если ей предначертано стать человеческой. Но титулы, которыми меня наградят спасенные потомки, — трус и предатель. На все времена, отмеренные тому человечеству, которое мне предстоит спасти… Какая жестокая ирония! Преклоняю колени и закрываю глаза. Слишком много на душе грехов, слишком много пролито своей и чужой крови, чтобы узреть Твой Свет, понять Истину. И все же я всматриваюсь изо всех сил, пытаясь в неизбывной тьме увидеть хотя бы намек, просвет. Но там нет ничего, кроме зеркального отражения…»

Дорога ждет. Мне пора. Еще можно отказаться, уйти, ведь город не проклянет меня и не станет чинить мне препятствий. Он безмолвно примет мой выбор, отпустит и даже не укорит пристальным взглядом в спину — ему привычны человеческие слабости: трусость, малодушие, эгоизм. Я выгадаю еще несколько лет жизни, лишь перестану слышать его беззвучный голос, не смогу видеть рожденные им образы и предам еще одно существо, поверившее в меня. Не сомневайся, мой добрый друг, я пойду до конца, как всегда. И на этот раз — дойду.

Вот восьмигранная башенка, венчающая прилегающий к церкви корпус госпиталя. Как же она похожа на шахматную ладью… Вся жизнь оказалась шахматной партией — страшной в своей безжалостной реальности. Я был ферзем, могущественной фигурой, внушавшей дикий ужас врагам и вызывавшей бесконечное доверие у союзников. Но поле боя, когда-то состоявшее из черно-белых клеток, выжжено дотла, цвета ушли, и теперь уже не разобрать, где зло, где добро… Пешки, кони, офицеры, даже король умерли, растерзанные жестокой и бессмысленной битвой. Кто выжил на той половине? Мой соперник, Кровавый Ферзь, чья душа темнее самой черной ночи. Убийца. Тварь, что простым нажатием кнопки превратила две процветающие, густонаселенные станции в радиоактивную пустыню. Время и долгое заточение под землей потрепали тебя, от прежнего лоска не осталось и следа. Теперь ты седовласый старик, от которого отрекся твой новый король, с коварной легкостью введенный в игру неведомым игроком. Да, Генрих, теперь ты, как и я, лишен родины. Нравится ощущение? Но агония не затянется надолго — две пешки, выдвигающиеся из глубокого тыла, уже метят, сами того не ведая, в новые ферзи. Как же обидно, что наша доска летит в тартарары, и не разглядеть, чей цвет они обретут в конце! Поэтому я просто рискну, сделав ставку на молодость, ее непорочную уверенность в собственной непоколебимой правоте и безгрешности. Мы отыграны, дорогой Генрих, давай же сделаем последний ход!