Неизвестный солдат - Вяйнё Линна

— Видишь ли, неопасных снарядов вообще не существует. Все снаряды чертовски опасны. Бросайся всегда на землю, когда заслышишь, что он летит. Это никогда не помешает.

Часа через два сменить их пришел Рахикайнен. Дежурный стал теперь и ко второму пулемету. Мяяття привел с собою Хонкайоки и объяснял ему позицию и особенности местности. На плече у Хонкайоки был лук и к нему стрелы в берестяном колчане. Мяяття сомневался, будет ли из его объяснений толк: этот солдат внушал ему опасение. Быть может, его вообще не следовало оставлять одного на посту.

— Что такое пребывать на посту, я знаю по своему прошлому опыту на военном поприще. Но вот слышали ли вы, капрал, о часовом, которому не повезло?

— Об этом все время приходится слышать. Говорят, позавчера на Миллионном у одного прямо под носом разорвался противотанковый снаряд.

— Это, несомненно, прискорбный случай. Но я говорю о часовом на Финском радио. Слышали ли вы, капрал, его жалобы? Мне всегда делается страшно грустно, когда я слышу, как он печально поет: «Я стою темной ночкой на посту в одиночку». Не понимаю, как можно допустить, чтобы один и тот же человек бессменно стоял на посту? Вот уж действительно потрясающий случай.

— Да, но у нас нет радио.

— Ну и отлично. Это избавит меня от многих мучительных минут. Да, кстати, не знаете ли вы, капрал, есть здесь хорошие заросли можжевельника? Мне кажется, я должен укрепить мое личное оружие.

— Конечно, есть — вот там, на пригорке.

— Спасибо. Может быть, я сделаю себе запасной лук. Борьба за существование нашего народа может принять более ожесточенные формы.

Мяяття исподтишка присматривался к Хонкайоки. Но, увидев, что тот, невзирая на глупую болтовню, зорко и внимательно глядит в перископ, успокоился.

IV

Рокка отстоял вместе с Хаухиа еще одно ночное дежурство, и вечером Хаухиа впервые должен был встать на часы один. Утром он попросил у Коскелы позволения сходить на соседний опорный пункт проведать своих товарищей по учебному лагерю.

— Иди. Но двигайся только по ходу сообщения и не выставляй головы.

— Слушаюсь, господин лейтенант.

Хаухиа еще не решался называть Коскелу на «ты». В восторге отправился он рассказать своим друзьям о том, что увидел и испытал. Коскела же, как всегда, лежал на своей постели, глядя в потолок, и пытался понять, как это человек может быть в таком восторге от войны.

На соседнем опорном пункте Хаухиа не давал своим товарищам вставить слово. Ему и на ум не приходило, что все им испытанное уже известно и им.

— У нас чертовски опасное положение. Голову нельзя высунуть из окопа. Но лейтенант славный малый. Знай полеживает себе на постели. Со мной обращаются как с младенцем, однако курева дают. Я хотел сразу же пойти один в караул, но мне не позволили. Сказали, что я, конечно, справлюсь, но есть приказ — не оставлять новичков одних. У нас чертовски хороший пулемет. Мне он очень нравится. Семьсот выстрелов в минуту, если не больше.

— И у нас такие же.

— Да, но из нашего настреляно больше, чем из других. А какой у нас младший сержант! Наверно, скоро получит крест Маннергейма. Родом с Перешейка.

— У нас тоже есть бравые вояки.

— Зато у нас есть один с заскоком. Орал вчера на противника, хотя противник стрелял как черт, так что ольховник трепыхался.

Новобранцы сварили себе кофе-суррогат и теперь попивали его все вместе. Владелец котелка с гордостью наблюдал, как тот покрывается сажей: скоро он будет совсем как у старых вояк.

Они шептались в углу блиндажа, едва ли отдавая себе отчет в том, что ведут себя совсем как дети. Поскольку свидетелей не было, Хаухиа мог дать полную волю своему воображению, а оно не знало границ.

— Да, братцы! Когда-то еще будет нам отпуск. Старые служаки, конечно, получат его первыми, но со временем дойдет очередь и до нас.

— Хорошо, что из пулеметной роты никого не назначают в разведчики.

— Берут добровольцев, по принуждать никого не принуждают.

— Добровольцем я не пойду.

— Ну, не знаю. Наверное, все-таки занятно сходить хоть разок в разведку. Рокка обещал мне, что возьмет меня с собой, как пойдет в следующий раз. Это тот самый младший сержант, о котором я говорил. Но мне пора, ребята. В два я должен заступить на пост. Приходите ко мне в четыре, когда я освобожусь. Идите по ходу сообщения и помните: голову не высовывать. Паралич от никеля, которым покрыта пуля, чертовски опасная болезнь. Захватывайте с собой сахар, сварим кофе. Я поговорю с Коскелой, это наш лейтенант. Перед ним не надо тянуться в струнку, он смеется надо всем этим. Я с ним сразу перешел на «ты».

— Мы тоже в струнку не тянемся. Я сегодня утром сидел перед блиндажом, вижу, идет командир опорного пункта. Ну, я сделал вид, что не заметил его.

— Так приходите! Увидите мертвых. Там их у нас четырнадцать штук. Лежат почти до самых позиций. В общем, у нас было жарко.

— У нас тут тоже крепко дрались. Наш опорный пункт даже перешел на два часа в руки русских. Ребята рассказывали, что его отбивали гранатами. В блиндаже было трупов — земли не видать.

— До нашего опорного пункта они не добрались. Наши так жарили из всех стволов, что их атака захлебнулась. Но мы скоро попадем на Миллионный. Там ребята один за другим играют в ящик. Ну, пока.

Хаухиа не замечал, что он уже начал подражать жестам и интонациям Рокки. Вернувшись в блиндаж, он с беспокойством поглядывал на часы, досадуя на себя: зачем он сказал товарищам, что он с Коскелой на «ты»? А если они придут сюда к нему! Он пытался обратиться к Коскеле на «ты», чтобы привыкнуть к тому времени, но у него не поворачивался язык. Наконец он стал робко расспрашивать:

— Вы, господин лейтенант, уже давно командуете взводом?

— Еще с мирного времени.

— Вы, вероятно, кадровый офицер?

— Внештатный. Иными словами, офицер запаса на действительной службе.

— И уже в Зимнюю войну воевали?

— Да.

— Также командиром взвода?

— Сперва я был командиром отделения, потом командиром взвода, а под конец опустился до командира роты.

— Как это так… ты… опустился?

— Ну, если в роте осталось всего шестнадцать человек. Ведь во взводе у меня все-таки двадцать.

— И танки… ты… тоже подрывал?

— Подорвал два вкопанных в землю, в Леметти. А вот Хиетанен действительно взорвал.

— Ты взорвал его связкой гранат? — Хиетанена он уже свободно называл на «ты».

— Миной. Ты, милый, не слушай все эти басни про подорванные танки. Их рассказывают больше те, кто танка и в глаза не видал. Я, когда пускал в ход мину, так боялся и торопился, что и до сих пор не знаю, как все это произошло. Даже десять минут спустя я так лязгал от страха зубами, что не мог удержать во рту сигарету. Мне и теперь еще иногда снится, как танк быстро перебирает гусеницами и прет прямо на меня. Я просыпаюсь от страха весь в поту… Не приведи бог его еще раз увидеть!

Коскела отложил в сторону «Карьялан виести»,[26] которые читал, и сказал:

— Ты можешь теперь идти один. Но если ты еще не чувствуешь себя достаточно уверенным, так и скажи. Никто тебя не заставляет. Я или Хиетанен охотно пойдем с тобой, если ты захочешь.

— Не надо, я справлюсь.

— Не сомневаюсь. Боюсь только, ты не представляешь, насколько это опасно, даром что кругом тишина. Не высовывай голову из окопа! Смотри только в перископ. И не стреляй зря. Не стреляй, если даже ты что-нибудь увидишь, разве что они попытаются пробраться на нашу сторону. Наблюдай также за своим непосредственным окружением, они очень ловки, когда хотят взять языка. Уже были случаи, когда они нападали сзади на часового среди бела дня. Но если что случится, не пугайся. Стреляй сразу без промедления и сохраняй спокойствие. Первый удар — залог победы. И не полагайся на то, что часовой от стрелков тоже наблюдает. Может случиться так, что он в свою очередь надеется на тебя. Я приду разок проверю.

— Я справлюсь, — уверенно сказал Хаухиа и собрался выйти из блиндажа на несколько минут раньше, чем следовало, не в пример ветеранам, которые всегда старались оттянуть смену на несколько минут.

— Помни, о чем я тебе толковал! — крикнул Рокка ему вслед.

— Большего нельзя для него сделать, — сказал Коскела. — Он хорошо проинструктирован.

Хаухиа сменял Ванхалу. Он бойко заступил на пост и важно заявил Ванхале, называя его по прозвищу, как это часто делал Рокка:

— Можешь идти, Отрастил Брюхо.

— Возлагаю на тебя ответственность за фронт. В убежище от осколков стоит «Старик Пекка»[27] только ты без надобности из него не стреляй. Иначе скоро станешь павшим героем. Лучше потихоньку расти себе в тишине, пока не дорастешь до грозного финского лесного воина.

Хаухиа повернул перископ. Он видел стрелковые гнезда противника, вырисовывающиеся на фоне мглистого вечернего неба. Казалось, будто все спит спокойно и мирно. Лишь издали, от Булаева, раздавался гул артиллерийской стрельбы, но он как-то не нарушал сонного спокойствия фронта. Вокруг же была какая-то мертвая тишина. Темные трупы перед позициями, казалось, лежат здесь с незапамятных времен, окаменелые, ставшие частью неподвижной природы.