Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений - Хюберт Лампо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Знает ли он?»
Вопрос этот властно ворвался в мой мозг, вновь всколыхнув едва улёгшиеся пласты страха и стыда. Моё пальцы сжались, словно я кого-то душил. Но с первого же взгляда я понял, что Нгала не переживал этого страдного экскурса в историю его предков. Начинала разгораться заря, и в её слабом розовой отсвете кожа ветра блестела влагой, словно он только что искупался. Его щёки ввалились от огромной усталости — но только от усталости. Он безостановочно бил по тамтаму, из последних сил поддерживая ту хрупкую лестницу звуков, которая низвела меня в ад. Но сам он не перешагнул этого порога, потому что не был человеком лнага.
Я уверен, что мои сожжённые губы растянулись в страдальческой улыбке. Нгала, всё ещё оглушённый, рассеянно улыбнулся мне в ответ. Собственно говоря, я украл у него эту улыбку, и всё же она принесла мне чувство блаженного успокоения. И как ни странно, именно в эту минуту — только в эту минуту — я вспомнил о Джиме.
Когда я обернулся к нему, весь мой ужас и стыд, казалось, ушедшие из моей души, вновь обожгли меня.
Он лежал на земле ничком, как огромная неподвижная кукла.
Нгала не успел оправиться от утомления, вызванного долгими часами усилий, а потому я подбежал к Джиму первым. Я быстро перевернул его на спину.
И тут же отступил на шаг, потому что его снова ставшие серыми глаза смотрели на меня с неумолимой суровостью, словно выкрикивая беспощадное обвинение.
— Это не я…
Но я не договорил. Ещё не произнеся этих трёх слов, вырванных у меня ужасом, я понял, что с такой стеклянной неподвижностью могут смотреть только глаза мёртвого. Я обернулся к подошедшему Нгале и сказал:
— Закрой ему глаза.
Ни за что на свете не хотел бы я вновь прочесть в них это немое обвинение!
— Я говорить, говорить…
Всё опять обрело привычный вид. Я вспомнил, что Джим съел почти весь гриб, и, значит, эти картины должны были действовать на него с ещё более страшной силой, чем на меня, что он, возможно, даже мог различать слова, издевательства, мольбу, ускользавшие от моего слуха. Может быть, он не испытал той минуты спасительной слабости, которая вынудила меня закрыть глаза, чтобы вырваться из этого жестокого мира, воскресшего, чтобы мучить нас. Я слишком хорошо знал и его самого, и его убеждения, я понимал, как должно было потрясти его это ужасное уничтожение города, а главное — трагическая невозможность вмешаться. А может быть, он тоже заметил, как похож на меня главный герой развернувшейся перед нами драмы? Легенды о моём прадеде Ное вошли в фольклор Джорджии… Как суров был неподвижный взгляд Джима? Скорее всего он умер от боли и ненависти…
— Белый человек видеть что? — причитал Нгала. — Что прогнать жизнь человека лнага?
Тяжёлые веки навсегда скрыли глаза Джима.
— Да ничего, — быстро сказал я. — Как и я, он видел только тени. Но у него было больное сердце. Бедный Джим!
Последние слова я добавил, потому что увидел полные слёз глаза чернокожего — моё слишком уж заметное равнодушие могло бы его удивить. Но уже много, очень много лет я не чувствовал себя таким свободным. Становилось жарко, и я начинал ощущать голод.
ФРАНЦИЯ
ЖАН-ПЬЕР АНДРЕВОН
ЛИЦО
— На Венере…
— На Венере?
— Да, на Венере, именно на Венере. Если опуститься на её поверхность, если ступить на пески Венеры, там, оказывается, вовсе не так жарко, как думали в те времена, когда в её атмосферу засылали автоматические станции, которые разлаживались, прежде чем им удавалось спуститься достаточно низко и выяснить климатические условия на уровне почвы.
— Четыреста градусов?
— Да, четыреста по Цельсию, но только в средних слоях, там, где атмосфера плотнее всего, солнечное тепло аккумулируется в этой открытой оранжерее в триста километров толщиной. Но ниже, у самой почвы, не выше трёхсот-четырёхсот метров…
— В туннеле Форсайта?
— …на узкой полосе поверхности шириной примерно в двести километров, которая охватывает всю планету и проходит приблизительно через полюсы — да, туннель Форсайта, — там довольно умеренная температура. Тридцать, сорок градусов — ну, как на Земле, в Манхэттене в середине лета.
— Это благодаря ветру, да?
— Да, это благодаря ветру, благодаря постоянному урагану, который возникает из-за соприкосновения масс горячего воздуха солнечной стороны и холодного воздуха стороны, погружённой в тень.
— Это гигантский ветровой туннель…
— Это гигантский ветровой туннель, заполненный вечным потоком воздуха, летящего со скоростью триста километров в час. Ветер защищает его и от холода, в от жары, которые царят выше, всего в нескольких сотнях метров. Но ты же всё это знаешь…
— Да, я знаю всё это. Я слышал это по радио, видел по телевизору, я читал об этом в газетах, в журналах, в книгах, в твоей книге: в туннеле Форсайта, в биосфере туннеля Форсайта удалось провести изучение микроэкологии. Растения, бактерии, амёбы и даже черви…
— Да, даже черви, которые никогда не видели звёзд, потому что никогда не покидают глубин песка: они копошатся в нём и там они защищены от ветра, который всё время перекатывает дюны и который швырнул бы их в небо или расплющил бы о скалы. Экология туннеля Форсайта — это хрупкий ансамбль, и трудно сказать, ведёт ли эта жизнь непрерывную битву с ветром или же, наоборот, его вечное всеприсутствые помогает ей. В туннеле Форсайта существуют мхи, лишайники, грибы — в общем, все виды таллофитов, которым удаётся прорасти на скалах. Они остаются неподвижными в этом вихре. Там есть даже миниатюрные папоротники, а ещё — странствующие сосудистые растения, они никогда не касаются почвы, они рождаются, растут, воспроизводятся и умирают в атмосфере, пока ветер мчит их со скоростью трёхсот километров в час, а их микроскопические тонкие корни плавают среди частиц песка и пыли, принесённых со всей остальной планеты.
— Растения, несколько беспозвоночных. Это значит…
— Немного воды в этой песчаной почве и немного кислорода и азота, которые циркулируют под слоем углекислого газа.
— Это значит…
— Да, жизнь. На Венере. На планете, которую считали смертоносной, пока не высадились на ней.
— И ты высадился на ней…
— Да, я высадился на ней. И я видел жизнь на этой кипящей и ледяной планете, где не видно ни Солнца, ни звёзд, где не видно ничего, кроме жёлтых и рыжих струй ветра, который вечно дует, и воет, и стонет.
— И там, на Венере, ты нашёл…
— Да, на Венере. Но ты же знаешь это наизусть. В туннеле Форсайта. Где ещё это могло быть? Но ты же знаешь всё это…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});