Креольская невеста - Дебора Мартин

– Нет, сэр. Еду приготовила Шушу. Сказала, что нужно же вам поесть.

Саймон вздохнул:

– Спасибо. Поставь поднос на письменный стол и можешь быть свободен.

Саймон подошел к столу, стоявшему перед окном, которое выходило во внутренний дворик, и уселся перед тарелкой с едой. Пахнет вроде неплохо. Он взял вилку и начал есть, как вдруг услышал чей-то смех. Саймон выглянул в окно и в сгущающихся сумерках увидел, что Камилла и Шушу снимают с веревок подсохшее белье и о чем-то весело болтают. Он выругался и, отодвинув тарелку с едой, налил вина из бутылки. Вино имело какой-то странный привкус.

Саймон сделал еще пару глотков и вдруг почувствовал, что очень хочет спать. Неудивительно: день выдался очень трудный. Он поднялся из-за стола и направился к постели. Да, он, пожалуй, вздремнет немного, а когда проснется, придумает, как помириться с Камиллой.

Саймон с трудом доковылял до кровати, предусмотрительно поставил рядом бутылку, устало откинулся на постель и моментально отключился.

Глава 19

Страх перед женщинами – основа здоровья.

Когда Саймон проснулся, голова у него гудела.

Где он? Что случилось?

Открыв глаза, Саймон осмотрелся. Он по-прежнему лежал на кровати у себя в спальне, но за то время, что спал, наступила ночь и в комнате зажгли свечи. Саймон хотел сесть, но понял, что не может пошевелить руками. Они оказались привязаны к кровати.

– Камилла! – закричал Саймон. Почему-то его первой мыслью было то, что в дом пробрался какой-то негодяй, связал его, а сам направился к Камилле.

– Да, Саймон? – ответила ему Камилла абсолютно спокойным голосом, словно все происходящее было в порядке вещей. Саймон повернулся на звук и увидел, что Камилла сидит в изголовье, у самой кровати.

– Какого черта? Что здесь происходит? – прорычал он. Камилла поднялась со стула, присела на краешек кровати и сказала сладеньким голоском:

– Неужели не догадываешься, муженек? У нас, креолов, есть пословица: Что хорошо для гуся, хорошо и для утки. Что означает…

– Я знаю, что это означает, – огрызнулся Саймон. – У американцев тоже есть похожая поговорка. Но объясни мне…

Он умолк, вдруг сообразив, что происходит. Что хорошо для гуся… Черт! Он привязывал Камиллу к кровати, и вот теперь она сделала то же самое с ним. Вот ведьма!

Он дернулся, надеясь, что Камилла плохо завязала узлы. Но нет – узлы были завязаны на совесть. Саймон выругался. Как ей это удалось? И тут до него дошло. Вино!

– Ты подсыпала в вино снотворное зелье?

Камилла улыбнулась:

– И в тушеное мясо тоже. Чтобы подстраховаться. Мне не хотелось, чтобы ты проснулся, когда я начну тебя привязывать. Я неплохо изучила тебя, Саймон, и знаю, что ты всегда не прочь набить себе брюхо тем, что попадется под руку. Не тушенкой, так ликером. Или наоборот.

Саймону было не до смеха. Он снова попробовал путы на прочность: они не поддались.

– Это тебе так не пройдет, – мрачно пообещал он Камилле. – Вечно держать меня связанным у тебя не выйдет. Рано или поздно меня начнут разыскивать…

– А я и не собираюсь вечно держать тебя связанным, Саймон. – Камилла положила руку ему на бедро. – Только до тех пор, пока мы не придем к взаимопониманию по нескольким вопросам.

– Если ты думаешь, что я, будучи связанным, соглашусь на твои условия, то…

Саймон умолк: Камилла провела рукой по его бедру и начала медленно расстегивать пуговицы на его штанах. Он с шумом втянул в себя воздух. Черт возьми, что она делает? Тем временем Камилла принялась развязывать тесемки на его кальсонах. Ее касания возбуждали Саймона. Наконец он догадался, что задумала его жена.

Он обернулся к двери и завопил:

– Луис! Скорее сюда!

– Я дала Луису и Шушу выходной, – спокойно объяснила Камилла. – По-моему, они вдвоем пошли прогуляться на Сёркас-сквер.

Ах так? Она все предусмотрела!

– Буду, кричать, пока еще кто-нибудь не услышит, – пригрозил Саймон, задыхаясь от злости.

– А кто тебя здесь услышит? – На лице Камиллы играла надменная улыбка. – А если даже кто-то и услышит, что с того? Интересно будет посмотреть, как ты отреагируешь, если сюда прибежит чужой человек и обнаружит тебя привязанным к койке и со спущенными штанами.

Саймон приглушенно выругался. Она была права. Если его позор станет известен всему городу, он не посмеет показаться людям на глаза.

Наконец Камилла развязала тесемки на кальсонах и, вскинув брови, уставилась на вздыбленную мужскую плоть.

– Похоже, тебе это доставляет удовольствие? – огрызнулся Саймон.

– Думаю, да. – Камилла взяла в руки его мужское достоинство и легонько погладила. – Очень большое удовольствие.

Саймон застонал, когда она нажала на особую точку и вызвала бурную реакцию той части тела, что была зажата у нее в руке.

– Ты думаешь, что победила, но ты жестоко ошибаешься. Погоди! Когда ты меня отвяжешь – а когда-нибудь ты все равно меня отвяжешь, – я изобью тебя так, что ты неделю сесть не сможешь!

Улыбка исчезла с лица Камиллы, и на мгновение Саймону показалось, что на нем промелькнуло выражение боли.

– Нет, не изобьешь. Это первое условие, Саймон: никогда меня не бить. Я хочу, чтобы ты дал мне честное слово солдата, что не станешь этого делать.

Саймон взглянул на ее посерьезневшее лицо. Он причинил ей боль, очень сильно ее обидел, когда связал и заставил покориться себе. Это понятно хотя бы потому, что его жена поверила в то, что он способен ее избить.

– Это условие ни к чему, принцесса. Я не собирался тебя избивать. Тебе уже давно пора понять, что я привык к пустым угрозам, когда мне кажется, что могу чего-то добиться таким способом. – Его голос смягчился. – Но знай, что, в чем бы ты ни провинилась, я никогда не поднял бы на тебя руку. Клянусь своей честью.

– Дело не только в этом, – сказала Камилла, едва сдерживая слезы. – Сегодня ты меня не бил. Но ты поступил куда хуже, Саймон. Ты отнял у меня чувство собственного достоинства. Дал понять, что я ни в чем не могу тебе отказать.

У нее был такой вид, будто ее предали. Саймон сразу же позабыл обо всех своих невзгодах и думал только об обиде, которую ей причинил.

– Знаю и прощу у тебя прощения. Я ни об одном своем поступке так не сожалел. Я не отдавал себе отчета. Я был в гневе.

– Я знаю, что ты часто бываешь в гневе. Но не могу же я постоянно жить в страхе, ожидая, что ты вот-вот рассвирепеешь, набросишься на меня, свяжешь и… будешь делать со мной все, что пожелаешь. Я не хочу бояться собственного мужа.

Было заметно, что Камилле очень больно и обидно. Саймон тысячу раз проклял себя зато, что проявил такую бестактность. Он понимал, что подорвал ее доверие лишь из-за того, что хотел, чтобы она покорилась ему во всем. При одной мысли об этом у Саймона сжималось сердце.