Окончательный диагноз - Кит МакКарти

Нож продолжал приближаться.

И вдруг с невероятной стремительностью лезвие вместе с Пендредом исчезло из поля ее зрения, и вместо них перед ней возникло решительное и в то же время испуганное лицо Беверли Уортон.

Сознание Айзенменгера уплывало, и он понимал это. Он успел заметить, как Беверли отшвырнула Пендреда, но все вокруг уже погружалось во тьму и покой. То, как Пендред налетел на стойку и рухнул на пол, Айзенменгер уже не увидел.

Затем Пендред снова начал подниматься, но это происходило уже с кем-то другим. Это представляло определенный интерес, но не более того…

— Джон?!

Он не слышал голоса Беверли, просто что-то отдалось в его сознании.

Пендред снова встает.

— Джон?!

Но даже после этого ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы осознать, что происходит нечто важное, не говоря уже о том, что подразумевает само это понятие.

После этого он неуверенно двинулся вперед, однако он шел в верном направлении и с совершенно определенной целью. Единственное, чего он не знал, так это что ему делать.

Тем не менее он продолжал приближаться к Пендреду, который к этому моменту уже почти выпрямился. Лицо его по-прежнему сохраняло полную безучастность к происходящему.

Беверли с отчаянным видом пыталась развязать веревку, которой был обхвачен торс Елены.

Единственное, что ему пришло в голову, — это повторить прием Беверли и попытаться снова свалить Пендреда, но, когда он поднял ногу, тот схватил ее, глядя при этом не на Айзенменгера, а на его ботинок.

Беверли наконец удалось развязать первый узел, и она перешла к лодыжкам. Как только руки Елены оказались свободны, она тут же, хрипя и кашляя, принялась вытаскивать изо рта ватные тампоны, а потом взялась за веревку, обхватывавшую ее на уровне диафрагмы.

В течение нескольких секунд Айзенменгер стоял в странной балетной позе с задранной ногой, после чего Пендред с оскорбительной легкостью отшвырнул его назад. Айзенменгер, с трудом сохраняя вертикальное положение, засеменил, чувствуя нараставшее головокружение, врезался в стойки для капельниц и рухнул в кресло. От толчка кресло откатилось назад, обрушив кипу старых гроссбухов, часть из которых свалилась на Айзенменгера, а другая — на пол.

Он сразу попытался встать, ибо Пендред снова целеустремленно двинулся в сторону Елены и Беверли, однако мир снова завертелся перед глазами, а ноги предательски отказывались его держать, и он рухнул, уткнувшись лицом в какой-то древний отчет о вскрытии, словно ничего важнее в этот момент для него не было.

Он завозился на полу, пытаясь не столько заставить, сколько уговорить свои ноги повиноваться, однако это было тактической ошибкой, ибо они оказались убежденными рохлями, не годными к военной службе.

— Елена!

Она оглянулась на его оклик как раз в тот момент, когда Пендред схватил ее за плечи, и издала непроизвольный крик. Пендред не успел поднять свой нож, но на секционном столе, рядом с ее бедром лежал другой, и она заметила, что он не спускает с него глаз. Он уже протянул к нему руку, когда Беверли схватила его и, сделав шаг вперед, нанесла им удар по его протянутой руке. Тот оставил спиральную рану, разрезав довольно бледную кожу и сухожилия, из которых почти мгновенно хлынула кровь.

Но и это не остановило Пендреда — он продолжал свое дело с тем же безразличным выражением лица, несмотря на кровь, струившуюся из пореза. Пальцы его на горле Елены сжались еще сильнее, а рука продолжала тянуться за ножом к Беверли. Елена извивалась, пытаясь сопротивляться, а отступившая на шаг Беверли готовилась к нанесению нового удара.

В этот момент двери распахнулись, и помещение заполнили полицейские.

Гомер стоял у морга, потирая руки в перчатках, с видом глубокого удовлетворения. Он излучал самодовольство, освещая все вокруг отблесками одержанной им победы.

Еще одно раскрытое дело. Еще один шаг вверх по служебной лестнице.

Мимо него сновали офицеры полиции, как в форме, так и в штатском, эксперты и врачи — эти прибыли последними, и их машины стояли в самом конце переулка. Неподалеку виднелось несколько зевак, но, как актер, не обращающий внимания на публику, Гомер делал вид, что не замечает их восхищенных взглядов.

— Сэр?

Единственный слог, произнесенный Райтом и сопровождавшийся легким покашливанием, вывел Гомера из состояния приятной задумчивости.

— В чем дело?

— С вами хочет поговорить доктор Айзенменгер.

— Зачем? — нахмурился Гомер.

Райт этого не знал, да и не очень понимал, почему он должен это знать, а потому просто пожал плечами.

— Ну ладно, где он? — раздраженно осведомился Гомер.

Айзенменгер находился в заброшенном кабинете, где ему оказывали первую помощь. Лицо его было бледным, но чрезвычайно спокойным. Гомер вполне обоснованно предположил, что ему плохо. Невысокая коренастая фельдшерица с румяным лицом, бормоча что-то себе под нос, накладывала Айзенменгеру на плечо эластичный бинт.

При виде полицейских Айзенменгер резко вскинул голову.

— Где Елена?

— Ее увезли в больницу, — ответил Райт.

— С ней все будет в порядке?

— Конечно, — ответил Райт, хотя не имел об этом ни малейшего представления.

Айзенменгер задумался, пока фельдшерица из стороны в сторону изгибала его торс. На ее лице была написана решимость, словно она определяла степень успешности своих действий по количеству стонов пациента.

— А Беверли?

— Инспектор Уортон дала показания и уехала домой, — ответил Гомер.

За этим последовала пауза, нарушаемая лишь тяжелым, чуть ли не астматическим дыханием фельдшерицы; кричащая ярко-зеленая униформа не слишком ее красила.

— Вы хотели со мной поговорить? — наконец осведомился Гомер.

Казалось, у Айзенменгера этот вопрос вызвал нечто вроде удивления.

— Ах да, — откликнулся он и снова умолк.

— Ну?

Фельдшерица закончила перевязку, напоследок едва ли не с садистским удовольствием туго затянув бинт, но Айзенменгер не обратил на это внимания.

— Думаю, вам следует знать… — тяжело сглотнув, произнес он и улыбнулся, наконец поддаваясь нахлынувшей на него волне боли. — Я знаю, кто настоящий убийца, — уже теряя сознание, отчетливо проговорил он.

Часть 4

Плечо у Айзенменгера продолжало болеть, какие бы болеутоляющие средства он ни принимал. Последние двое суток он почти не спал, и усталость в сочетании с головокружением, вызываемым петидином, порождала в нем странную отстраненность от реальности, которую ему постоянно приходилось преодолевать и от которой его не могло избавить даже судорожное продвижение такси по заполненным машинами улицам. Наконец Айзенменгер попросил остановиться возле одного из домов в северной части города, расплатился с шофером и, выйдя из машины, принялся оглядываться по сторонам.

Это был фешенебельный район: аккуратно покрашенные дома, перед которыми располагались ухоженные палисадники. Припаркованные на подъездных дорожках машины не отличались новизной или роскошью, но они были чистыми, зарегистрированными, и их внешний вид свидетельствовал о заботливом уходе. Айзенменгер глубоко вдохнул свежий воздух и ощутил аромат благосостояния среднего класса, слегка приправленный запахом старости.

Он двинулся к дверям дома номер 86 по дорожке маленького ухоженного садика мимо ярко-желтой машины с крытым кузовом, позвонил и тут же был вознагражден окликом, донесшимся справа. Айзенменгер заглянул за угол и обнаружил там дверь, расположенную между домом и гаражом. В дверях стоял крепкий мужчина мощного телосложения, которому на вид было около шестидесяти. У него были глубоко посаженные глаза, большой нос и пухлые губы. Все это вкупе с бледной щетиной, покрывавшей подбородок, придавало ему не слишком привлекательный вид.

— Да?

— Мистер Брокка? Я Джон Айзенменгер. Я вам звонил.

Мужчина кивнул и сделал шаг в сторону, из чего Айзенменгер заключил, что его приглашают войти. Он оказался в пустом гараже, где Брокка полировал выставочную витрину.

— Вы сказали, что хотите поговорить со мной о Пендредах? — произнес он, возвращаясь к своему занятию и окуная кисть в банку с лаком.

— Да, если это возможно.

Брокка начал накладывать лак на дерево. У него были крепкие руки с короткими толстыми пальцами, однако, несмотря на это, он работал с поразительной аккуратностью.

— Это он сделал? С вашим плечом? — не поворачивая головы, спросил он.

— Да.

— Я читал об этом в газете.

В глубине гаража стоял верстак, и Айзенменгер облокотился на него.

— А вы в течение длительного времени были заведующим моргом Западной Королевской больницы.

— Да, двадцать три года.

— Значит, вы хорошо были знакомы с Пендредами.