Черный ворон - Дмитрий Вересов

Когда вернулась, вскопанный участок ничем не отличался от окружающей земли, не успевшей просохнуть после зимы. Танины джинсы и высокие замшевые ботинки, лицо и руки были перепачканы землей и блевотиной.

— Иди, — сказал Джабраил. — Оботрись какой-нибудь тряпкой в машине и поезжай. Я следы уберу.

Таня безмолвно вышла к проселку, села в машину и поехала на ранчо… Оставив машину возле ворот, она ворвалась в дом, чуть не сбив с ног открывшую ей дверь Женщину, взлетела по лестнице к себе в спальню и, как была, рухнула поперек кровати, перепачкав белоснежное покрывало.

Тело ее несколько раз дернулось в рыданиях, а потом она то ли потеряла сознание, то ли заснула.

Она не знала, сколько времени провела в забытьи. За окном был еще день — теплый, почти летний. Она с омерзением скинула с себя грязные ботинки, джинсы, свитер и в одном белье устремилась в душ. По дороге ей никто не встретился.

Отмывалась она долго, тщательно, горячей водой и мылом. Когда наконец вышла и стала вытираться, сообразила, что переодеться ей не во что. Она распахнула особый шкафчик, после некоторого раздумья остановилась на богато расшитом халате турецкого султана. Закрывая дверцу, она отчетливо поняла, что больше никогда не раскроет этот шкафчик.

Сегодня перевернута еще одна страница жизни. Зачет сдан.

Поднявшись на второй этаж, она услышала приглушенные голоса, доносящиеся из-за чуть приоткрытой двери в конце коридора. Из кабинета Шерова.

Таня влетела в кабинет, ринулась мимо стоящего Джабраила прямо к письменному столу, перегнулась через стол и влепила Шерову оглушительную пощечину.

Голова его дернулась, но он тут же вернул ее в исходное положение и, скорбно улыбнувшись, подставил Тане другую щеку.

— Бей, — сказал он. — Ты имеешь право.

Занесенная рука Тани остановилась на полпути.

— Джабочка, — сказал Шеров. — Придержи-ка ее. Только нежненько.

Джабраил подошел к Тане сзади и заключил ее в железные объятия.

— Выслушай меня, — сказал Шеров. — Так было надо. Получилось так, что или он — или я. Пришлось идти на крайние меры. Ты не представляешь, кто такой оказался этот Афто…

— Да насрать мне на вашего Афто! — взорвалась Таня. — Делайте с ним что хотите! Зачем вы меня-то за болвана в эти игры посадили?!

Шеров переглянулся с Джабраилом.

— Понимаешь, так тоже было надо, — сказал Шеров. — Если бы мы тебе рассказали, Афто определенно заподозрил бы неладное. Нюх у него был собачий. А ты молодец! Ах, какой молодец!

— А вы — два козла вонючих! — с жаром сказала Таня.

— Очень может быть… А вот тебе надо отдохнуть. Хорошо отдохнуть… Джабочка, открой-ка ей ручку до локтя.

Шеров встал, подошел к тумбочке, достал оттуда железную коробку и извлек из нее полиэтиленовый шприц и ампулу с темно-красной жидкостью. Таня забилась в руках Джабраила, но тот держал крепко. Пальцы Шерова нащупали вену на локтевом изгибе и ловко ввели шприц. Таня перестала сопротивляться.

— Это… это яд? — упавшим голосом спросила она.

Шеров улыбнулся.

— Танечка, ты нас за каких-то негодяев держишь. Ты погоди, сейчас тебе будет так хорошо…

И действительно, секунд через десять комната наклонилась и нежно-нежно отплыла куда-то вдаль. К Тане приблизился висящий над столом Шерова пейзаж с лесной дорогой. Она воспарила над своим телом и плавно опустилась на теплую, мягкую дорогу. Над ней шумели вековые дубы, играя тенями листьев на ее прохладной коже. Она сделала один легкий шаг, другой, потом обернулась и посмотрела вверх. Половину неба занимало колеблющееся в дымке лицо Шерова.

— Папик! — блаженно простонала она. — Я тебя люблю! Ты убил меня…

Джабраил растерянно сжимал в руках обмякшее тело Тани.

— Джабочка, отнеси ее, пожалуйста, на кроватку, — сказал Шеров. — Пусть девочка отдохнет хорошенько. Я с ней потом поговорю.

Таня проспала двое суток. Когда она открыла глаза, у изголовья сидел Шеров и нежно держал ее за руку.

— Проснулась, хорошая моя? — спросил он. — На-ка.

Он поднес к ее губам стакан с какой-то мутной жидкостью.

— Не очень вкусно, но надо выпить, — сказал он.

Таня послушно выпила горьковатую, но не такую уж противную жидкость. Почти мгновенно с глаз ее сошла пелена, сознание сделалось ясным и чрезвычайно активным. Она приподнялась и села.

— Ты сделала для меня больше, чем можешь представить себе, — сказал Шеров. — Я твой Должник. Как минимум, ты заслужила хорошую премию и длинный отпуск. Вот, — сказал он, протягивая ей конверт.

Таня раскрыла конверт. В нем лежала нераспечатанная пачка денег, заграничный паспорт на ее имя, билет на самолет до Одессы и путевка в круиз «Одесса-Ленинград» вокруг Европы.

— Теплоход отходит двадцать восьмого мая, — сказал Шеров. — Варна-Стамбул-Афины-Неаполь — Рим — Мальта — Марсель — Барселона — Лиссабон — Гавр — Париж — Гавр — Лондон — Копенгаген — Гамбург — Стокгольм — Хельсинки — Ленинград. Всего двадцать четыре дня. Придется тебе сдавать сессию досрочно. Впрочем, у тебя почти месяц на подготовку. Потом можешь отдыхать на свое усмотрение. Раньше пятнадцатого августа я тебя не жду. А это твои отпускные.

Он протянул ей еще одну пачку.

Таня положила деньги и все остальное на подушку, выпрыгнула из постели и закружилась по комнате, увлекая за собой Шерова. «Имею право. Имею право на все!»

— Папик, хочу шампанского! — смеясь, заявила она.

— Что ж, прошу в гостиную. Потом переодевайся, собирай вещички, и Джаба отвезет тебя к матери. Поживешь пока дома.

— Так надо?

— Так надо. Пошли пить шампанское.

V

Павел Чернов, Малыхин и крепкий белобрысый усач млели на брезентовых шезлонгах на белом галечном берегу возле облепиховой рощи и смотрели на грязно-молочные воды пограничной реки Пяндж, с равномерным шумом проносящиеся перед ними.

— Все же благодать тут у вас, капитан Серега, — громко, перекрывая шум, сказал Павел. — Воздух свежий, вроде и жара за тридцать, а незаметно совсем — ветерок. Зелень какая-никакая.

— Летом оно ничего, — согласился усатый. — Туристочки-альпинисточки, Гармчашма с ваннами, танцы на веранде. А зимой — хоть волком вой. Холодрыга не хуже Сибири, ветрище, как в трубе. Халатники — и те по своим кибиткам сидят, носу не высовывают. Солдатушек в наряд поднимать — так сердце кровью обливается… Эй, Сидоров, шевелись давай, а то командир от жажды дохнет!

К ним шустро подбежал солдатик в шортах и поставил у ног каждого по уже откупоренной влажной бутылке пива из тех, что охлаждались в ледяной воде у края речного берега.

— А на фига ж вам тут, Серега, стараться? — подал голос Малыхин. — Кому на хрен нужна такая граница и такая заграница?

— Большому начальству, кому ж еще? Даже местные, из отряда, понимают — когда у чечмеков Навруз или еще какой праздник, предупреждают, чтобы не препятствовали воссоединению, так сказать, семей. А тут все друг другу родственники — вот и гуляют туда-сюда. Это только нашему брату, русскому, нельзя. Один шоферюга в Поршневе напился, полез в Пяндж искупаться, вылез не на том берегу, так домой возвращался через Кабул, Москву…

— Хорошо еще, что не через Магадан, — вставил Малыхин.

— Это вполне мог бы. Какая-никакая, а граница. Не балуй.

На другом берегу к самой реке подкатил армейский джип. Из него вылезли трое афганцев в шароварах и круглых шапках в сопровождении смуглого вислоусого офицера в белой форме. Заметив людей, сидящих в шезлонгах, афганцы заулыбались, замахали руками, что-то бесшумно закричали.

Капитан Серега мгновенно поднялся, надел фуражку, сложил ладони рупором и заорал:

— Здорово, засранцы!

С того берега еще оживленнее замахали руками, потом все дружно поклонились, сели в джип и уехали.

— За что ж ты их так? — отсмеявшись, спросил Павел.

— А засранцы и есть! Тоже мне, воинство Аллахово! У нас-то тут уж на что раздолбайская служба, а там и вовсе никакая. Они же сами говорят: на что нам границу охранять, если ее за нас шурави охраняют. У них там каждому новобранцу по пять патронов выдают на два года службы, так они их в штаны зашивают, чтобы не потерять. Как службу кончил — так сдать обязан все пять, а не то — сто палок.

— Шариат! — глубокомысленно заметил Малыхин.

— Ладно, тут еще хоть какая-то жизнь пограничная идет. По крайней мере начальство рядышком, скучать не даст. А вот у Володьки Селихова на двенадцатой и вовсе смех: с нашей стороны на сто верст голые горы, с ихней на двести. Наряды в основном своих же солдатиков отлавливают, которые нажрались до посинения и не в ту степь укандехали… Вот дальше, на Кызыле, уже плохо — Китай. Там на заставе в прошлом году один сержант до того от бдительности свихнулся, что свой же пост перестрелял, а потом сам застрелился. Так что еще порадуешься, что тут тебе Афган, патриархальная идиллия-дебилия — добрый шах, счастливый народ, могучий старший брат под боком… Не, ребята, вам бы точно к Володьке на Харгуш смотаться, вот где лафа. На архаров бы с «газиков» поохотились, рыбалку знатную организовали, хошь с динамитом, хошь по-культурному… А пейзажи там какие — прямо лунные! Здесь, конечно, тоже красиво, но все же чувствуешь, что на Земле еще. А там как на другой планете.