Фантастика 1986 - Тихон Непомнящий

Но это был глупый план! Глупый, потому что неосуществимый! Гримо думал, что он один такой умный! А что стало с Бемом Языкастым, который ударил надсмотрщика? Он исчез! И не вернулся до сих пор! И, наверное, не вернется никогда! А куда делся Гам Лукавый? Не он ли кричал в ту ночь так, будто с ним делали что-то ужасное? И то же самое будет с нами! Так думал не я один, так говорили между собой многие! И это я сказал вслух! В первый раз мы разошлись, так ничего и не решив.

Но все-таки надо было что-то делать! И я придумал!

Я работал всю ночь, пока все спали. Когда мы собрались снова и Гримо сказал: «Может быть, мы и погибнем, но другого выхода у нас нет!», я ответил ему: «Есть!» И показал глена.

В глазах надсмотрщиков и контролеров глен ничем не отличается от нас. Смотрите, он такой же, как мы, — белый и румяный. На нем такая же синяя мешковатая куртка, как и у нас. Конечно, глен не может работать. Но ведь за него можем работать мы!

Глен не может работать, зато глену не нужно и отдыхать. Ему не нужно ни солнце, ни сало, ни сухой песок! Ему не нужно ничего!

Ведь это кукла!

Сначала никто ничего не понял. Но я объяснил.

Каждый из нас не может склеивать больше тысячи коробков в день и больше десяти тысяч — за десять дней. Так говорит закон.

Но, если я все-таки склею за день две тысячи, а контролерам скажу, что половину из них сделал глен, то закон не будет нарушен.

Каждый из нас — я и глен — получит свою норму питания и выходной день наверху. Но на самом деле и сало и отдых — все достанется мне одному. Ведь глену ничего этого не нужно! А надсмотрщики и контролеры все равно не заметят, кто из нас поднялся наверх — живой человек или глен, ведь они нас даже не замечают, для них мы все — на одно лицо!

Мы будем работать за наших гленов, но мы будем за них и получать. Каждый из нас может иметь столько гленов, сколько норм он в силах выполнить!

Гримо все-таки продолжал стоять на своем. Но его почти никто не поддержал.

И все получилось так, как сказал я.

Рядом с нами стали за верстаками внешне ничем не отличимые от нас фигуры гленов, со стороны — для надсмотрщиков и контролеров будто работающие, а на самом деле — просто дергающиеся в такт с движениями наших тел. Через некоторое время мы все так привыкли к нашим гленам, что они стали для нас чем-то вроде друзей. Я даже стал разговаривать с моим гленом, будто он живой, а не тряпичная кукла…

И все же, мне кажется… да, мне кажется… Я вижу, что они усмехаются и подмигивают мне своими глазами из зеленых бутылочных осколков!..

Но ведь этого же не может быть! Наверное, я просто устал. Дело в том, что затея с гленами все-таки имеет маленький недостаток: нельзя снижать двойную норму выработки, ведь это будет означать, что кто-то из нас — я или глен — не выполнил норму, а это сразу привлечет внимание контролеров и все может раскрыться! Я не Умелец, у меня только один глен, и все же работать даже за него одного мне трудно. Раньше я мог делать две нормы время от времени, теперь, после моего изобретения, — я должен делать это всегда. И трудно приходится не мне одному.

Но ничего! Ничего! Я сделаю твою норму, глен, будь спокоен!

Я не подведу тебя!

Но что это? — кто-то толкает меня под руку. Кто это? Глен???

Наверное, он просто сдвинулся со своего места и навалился на меня своим туловищем… Да!

Так, ну вот и контролеры катят между верстаками свой огромный, окрашенный в красное, металлический ящик на скрипучих, деревянных — чтобы не ржавели — колесах. Какой неприятный влажный скрип!..

Да, вот это тысяча коробков — моя, а это — моего напарника…

Не больше — тысяча, как положено. Мы закон знаем. Почему он молчит? Просто он такой неразговорчивый. Все в порядке!

Ящик медленно катится дальше, к другим верстакам.

Теперь у меня не две луковицы в день, как раньше, а четыре, не один кусочек сала, а два! И это совсем не плохо!

Все-таки я был прав, дорогой мой Гримо! И зря ты до сих пор не сделал себе глена. Зря! Два кусочка сала — это прекрасная вещь! И два дня отдыха наверху — тоже! Ты же не будешь с этим спорить, дорогой Гримо!

Но что это? Что это? Будто… Померещилось! Мне просто померещилось! Я устал. Все время делать двойную норму тяжело.

Очень тяжело. Но отступать нельзя. Это может разоблачить глена. И тогда все пропало!

Так, сейчас я пойду в свою пещеру. А ты, глен, оставайся. Ведь тебе все равно где ночевать…

Но что это? Что это? Рука глена медленно поднимается к лежащей на верстаке кучке луковиц, сала и хлеба, полученных от контролера. Его плоская твердая деревянная ладонь разрезает ее напополам и уверенно отодвигает одну часть к себе. Что это?

Я сплю?.. Я пытаюсь остановить его руку, хватаю глена за локоть, и вдруг ощущаю вместо мягкого тряпичного тела под одеждой что-то твердое, словно кости… Что это? Я схожу с ума! Я смотрю на своего глена… Он усмехается мне в лицо, отвратительно оскалив свои лошадиные деревянные зубы! Я оглядываюсь вокруг.

Прямо на меня по проходу между верстаками, дергаясь своими нелепыми телами, медленно идут глены…

Андрей Сульдин

ЗНАМЕНИТОСТЬ

Рольф Герман, когда приезжает из своих командировок, всегда полон новых рассказов. Так и сегодня. Побывал на старых стартовых площадках и бывших пусковых комплексах и нахватался впечатлений. Там кое-где еще сохранились старинные космические корабли, их-то с радостью и облазил Рольф.

И историю нынче привез сногсшибательную. А рассказал ее не кто иной, как Константин Атиров, сейчас старенький сгорбленный человек, с головой, обсыпанной серебром. А в прошлом это был ас космического пилотажа, гремевший на всю Солнечную систему. Сейчас он работал директором музея космотехники и очень гордился своей должностью.

— Представляешь, Василий, я его вначале и не узнал, — признался Рольф. — Как летит время! Еще совсем недавно вся планета молилась на него, и вот вчера я видел этого бога в администраторском кресле. Все-таки несправедливая штука это — жизнь… Пока силен и здоров, ты на коне, но только сил поубавилось, как остается одно — сидеть и протирать в кресле штаны.

Зато Константин подарил мне шикарную историю, прямо для твоей коллекции о знаменитостях. Подходит на все сто пятьдесят процентов!

Происходил этот случай давно, на самой заре пассажирских космических путешествий. Группа знаменитых журналистов, писателей, музыкантов, художников обратилась тогда в Президиум Ассоциации космонавтов с просьбой устроить им небольшое космическое путешествие в пределах Солнечной системы. Служителей муз можно было понять: пассажирские перевозки еще только-только зарождались, а билет даже туристским классом стоил немало. Поэтому мотивировки на прошении были очень убедительны и просты: люди осваивают космос уже давно, а хороших произведений о космонавтах и пространстве еще не создано.

Президиум Ассоциации откликнулся на их просьбу и согласился организовать рекламный рейс по маршруту Земля — Юпитер — Земля, чтобы ознакомить эстетов с неземным образом жизни.

Рейс по этой трассе, хоженой-перехоженой, абсолютно безопасен, поэтому для полета выбрали крупный пассажирский лайнер «Лидия», только что доставленный с завода. И не случайно. На корабле все предельно автоматизировано и механизировано, и поэтому лайнер требовал минимума человеческого участия. Команда «Лидии» состояла из небольшого экипажа, который возглавил Константин Атиров; бортмехаником у него был Свен Маркелли, ну и обслуживающий персонал — десять бортпроводников и повар. Маршрут был безопасный, поэтому в рубке у Константина Атирова всегда было полно гостей. Обычно спрашивали про космические аварии, о встречах с кометами и астероидами… И каждый в разговоре с капитаном пытался подчеркнуть свою осведомленность, вспоминая написанное или придуманное, хвалясь своими связями с высоким начальством и т. п. Художники с гордостью рассказывали о своих картинах на космические темы, музыканты насвистывали синтетически-космическое… Более самоуверенных людей, чем эти эстеты, Атиров прежде не видывал.

Неудивительно, что через две недели полета Константину Атирову до чертиков надоела эта талантливая, но очень уж претенциозная толпа, и у него появилась мысль как-то освободиться от утомительного общения с этой публикой.

Свою лепту в настроение Атирова внес и Свен, когда пришел в рубку поплакаться Константину. Маркелли жаловался, что его владения — машинное отделение — делегации посещают три раза в день и допекают расспросами. Но самое обидное заключалось в том, что художники и музыканты на самом-то деле ни черта не понимают в технике, задают вздорные вопросы и при этом остроумно вышучивают механика. Да, сказал Свен, с юмором у меня плоховато, я не умею парировать шутки и оказываюсь в жутком и смешном положении. Более того, привыкнув ко мне, эстеты начинают учить меня, как мне работать.