Супердвое: убойный фактор - Михаил Ишков

Удовлетворенно сообщил.

— Здесь не найдут, — и потер руки.

— Но, профессор?..

— Когда наступят лучшие времена, а они обязательно наступят, не так ли? — проще простого выделить золото из кислоты и вновь отлить медали. Это элементарно, Шеель. Полагаю, такой эксперимент повеселит историю?

Долговязый Бор кряхтя спустился на пол и продемонстрировал маленький саквояж.

— Я готов. Со мной отравятся Маргарет и Оге.

Я был вынужден разочаровать Бора.

— Все не так просто, уважаемый профессор. Здесь не помогут законы химии или физики…

Мы отправились в сад и я вкратце объяснил профессору замысел санкционированной в Берлине операции «Июльский снег».

— К сожалению, слова против слов, — усмехнулся Бор. — Все вокруг твердят о благородстве Дуквица, его бескорыстном желании спасти несчастных датчан и в первую очередь меня. Я нуждаюсь в более весомых аргументах.

— В таких делах самым, профессор самым убедительным доказательством обычно становится результат. Кстати, в Риме был такой император Домициан, первым высказавший неглупую мысль — когда властитель утверждает, что против него готовится заговор, ему никто не верит, а когда поверят, бывает поздно. Со своей стороны я хочу обратить ваше внимание — кто предупрежден, тот спасен. Давайте попробуем вписать мою версию в систему координат, в которой некие могущественные лица собираются любой ценой привлечь к сотрудничеству одного из отцов современной физики.

— Что вы предлагаете?

— Вам надо согласиться на предложение Дуквица.

Нильс Бор задумался.

— Когда оно последует?

— Приказ из Берлина должен прийти со дня на день.

— Хорошо, предположим, приказ поступил. Дальше что?

— С вами свяжутся. Полагаю, ни сам Бест, ни Дуквиц не горят желанием лично предложить вам условия сделки. Думаю, они воспользуются моими услугами, но даже если придет кто-то другой, вы должны долго и нудно торговаться. Ради сохранения спокойствия в стране, они готовы выпустить вашу семью и семью вашего брата Харальда. Они даже готовы закрыть глаза на исход тех, кто причисляет себя к евреям. У вас будет возможность потребовать выполнения этих условий. Их согласие будет решающим доводом в мою пользу.

— Ваша теория безумна, но достаточно ли она безумна, чтобы быть истинной? Откуда у вас такие сведения? Я понимаю, вы не имеете права сказать всю правду, но и мне трудно принять решение, не имея всей картины.

— Я встретился с вами с санкции Дуквица. Бест тоже в курсе, ведь со мной в Копенгаген прибыла дочь видного эсэсовского генерала, коротко знакомого с Бестом и прочими местными шишками. Я для них свой человек. Я передам, что вы настаиваете на личной встрече с Дуквицем. Скажу, что не доверяете мне. Кто он, этот обер-лейтенант?

Бор удивился.

— Вы обер-лейтенант?

Я кивнул.

— Странно, — усомнился профессор. — А там, на востоке. Надеюсь не ниже майора?..

Я не стал разочаровывать лауреата. Знал бы он, какое звание у меня было в России…»

«…если Дуквиц подтвердит мои полномочия и условия, на основе которых можно найти компромисс, это будет убедительное доказательство верности моей теории. В любом случае в ваших силах будет спасти родственников. А если повезет, то и тех граждан, которым грозит отправка в Терезиенштадт.

— Вы полагает, я герой?

— Нет, вы умный человек и авторитетный ученый, а это обязывает. Ваша должность по определению предполагает что-то героическое. Помнится, вы сожалели по поводу уловок Гейзенберга, который пытался выведать у вас секреты атомной взрывчатки. Вы утверждали, что у него был выбор. Теперь этот выбор предстоит сделать вам. Если вы откажитесь, как в будущем вам согласовать себя струсившего с собой великим?

— Сколько у меня времени?

— Несколько дней.

— Хорошо, я в любом случае поговорю с Дуквицем. Можете доложить, что в принципе я не против подтвердить приоритет арийской науки в изучении атомного ядра при одном непременном условии — моей семье и семье моего брата Харальда должно быть позволено беспрепятственно перебраться в Швецию. Как, впрочем, и моим соотечественникам, которых угораздило родиться в Дании евреями».

«…29 сентября из Берлина поступил приказ переправить Бора в Германию. В тот же день профессор перебрался из загородного дома в столицу, оттуда ночью в полной темноте сотрудники абвера-II вывезли его и спрятали на конспиративной вилле, расположенной в пригороде столицы на морском берегу».

«…исчезновение профессора было необходимым условием для его сенсационного выступления по радио с призывом ко всем датчанам помочь своим арийским братьям сокрушить «силы мировой плутократии и злобного большевизма».

«…Бор разыграл свою партию как по нотам. Встретив Дуквица и меня на вилле он первым делом потребовал представить доказательства, что его родные благополучно добрались до Мальмё.

Дуквиц пообещал, что очень скоро, не позже послезавтрашнего вечера, профессор услышит их голоса».

«…теперь дело было за малым. Около восьми с половиной тысяч евреев дожидались решения своей участи. К чести датчан, они не сидели сложа руки. Тайно извещенные о предстоящей депортации, местные граждане сразу принялись собирать евреев. Несчастных прятали в домах, чаще в больницах под липовыми диагнозами, оттуда автомобилями (красный цвет на кузове очень помогал) доставляли в порты, где их снова прятали, дожидаясь оказии — рыбацких сейнеров, которые потом часами тарахтели по волнам в соседнюю Швецию.

Спасатели могли потерять свободу, рыбаки в придачу свои лодки и доходы: был самый пик сельдяной путины. Многие не хотели рисковать даром, для них спасатели выискивали деньги, собирали пожертвования среди датчан и евреев, кто побогаче. Еще требовалось кормить и одеть беглецов, сорванных с места без припасов, а иногда без теплой одежды, позаботиться о больных, уговорить тех, кто, не веря в опасность, упрямствовал и желал остаться…»

«… После полуночи, когда из штаба пришел долгожданный звонок — связь со шведским посольством в Копенгагене установлена, — мы с Дуквицем покинули виллу. Скоро сюда должно было поступить сообщение из Мальмё, что родственники Бора благополучно доставлены в Швецию.

Мы вышли на улицу. Был комендантский час.

Возле припаркованной метрах в двухстах от виллы машины нам повстречался патруль. Пока командир патруля, обер-лейтенант, — в темноте было трудно различить его лицо — проверял наши документы, я сумел подать знак — пора начинать».

«…в штабе у командующего оккупационными войсками и давнего соперника Беста генерала фон Ханнекена Дуквиц доложил, операция «Июльский снег» проходит успешно, затем предложил генералу лично поговорить с охранявшим Бора лейтенантом, у которого в подчинении находилось двое местных полицейских.

Генерал поднял трубку и, услышав ответ, отдал приказ никого близко не подпускать к профессору.

Дуквиц поправил генерала.

— К Бору нельзя допускать никого, кроме проверенных людей из высшего руководства.

— Кого вы имеете в виду.

— Ну, хотя бы группенфюрера Беста, который, возможно, захочет лично убедиться в том, что этот пацифист не ведет двойную игру.

Ханнекену откровенно не понравилась возможность появления на вилле Беста, но и воспрепятствовать имперскому уполномоченному он не мог.

— Хорошо. Бест, вы, кто еще?

— Шеель. Это с его помощью мы провернули это дельце, — потер руки Дуквиц.

Генерал заинтересованно посмотрел на меня.

— Так вы и есть знаменитый Шеель? Мне доводилось встречаться с вашим отцом на Западном фронте. Отчаянный был человек…

Генерал неожиданно осекся. Чтобы скрыть неловкость, тут же потребовал набрать номер виллы и передал охранявшему Бора лейтенанту приказ — не допускать к профессору никого, кроме, — и он перечислил несколько фамилий.

Затем Дуквиц повез меня к Бесту. Тот получив сообщение, что птичка в клетке, отправился отдыхать. Дуквиц предложил подбросить меня до отеля.

— Ваша невеста, наверное, заждалась вас?

— Скажите, господин Дуквиц, почему как только речь заходит о моем отце, собеседники теряют дар речи. Разве его миссия в России не является примером истинного отношения к долгу, который должен выказать всякий, являющийся арийцем?

— О, конечно! — согласился советник, затем он снизил пафос. — Я, правда, не был знаком с вашим отцом, только слышал… так, краем уха, что его заброска была связана с каким-то скандалом. Что именно тогда произошло, не знаю. В этом вам мог бы помочь господин Шахт, — и советник посольства, отвечающий за рыболовство, развел руками».

В этот момент на лужайке, прощаясь с погибавшим в морских водах светилом, внезапно и жутко прокукарекал павлин. В этой какофонии явственно прослеживалась тема Пятой симфонии Бетховена. Этот факт не прошел мимо Анатолия Константиновича.