Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2 - Дмитрий Галантэ

Максимка выделывался и выламывался ещё некоторое время, а мы терпеливо ждали. В конце концов, когда ему наскучило это, он пронзительно свистнул. Да так громко, что уши заложило, прямо соловей-разбойник в миниатюре. Все вздрогнули от неожиданности, тем самым вызвав у него очередной приступ неподдельной радости.

Не успел стихнуть звон в ушах и эхо от свиста, как полог палатки широко раскрылся и перед нами предстал мужчина неопределённого возраста, невысокий, коренастый, слегка пухленький, но не толстый, с заострённым и слегка крючковатым носом, тёмно-карими глазами и зачёсанными назад иссиня-чёрными, цвета воронова крыла, волосами. Одет он был с иголочки, вызывающе щеголевато, будто прямо с бала и к нам сюда, в палатку. Ничего не скажешь, выглядел он сногсшибательно, словно столичный франт.

На нём был костюм-тройка, сшитый из отличного шерстяного материала, тёмного с отливом, с тоненькими вертикальными серебристыми нитями-полосочками. Из нагрудного кармана строгого покроя пиджака выглядывал краешек свежего носового платка алого цвета. На ногах элегантные и идеально сидящие полуботинки-полусапоги со слегка зауженными носками с когда-то блестящими, а теперь изрядно запылёнными и окислившимися серебряными пряжками-застёжками сбоку. Пятки и носки сапог отделаны кованными серебряными пластинами, оббитыми строго по форме, это было практично и удобно, ведь обувь меньше изнашивалась и подвергалась механическим повреждениям.

Был он просто неотразим, как говорят, красив, хоть в гроб клади. Выпендрёжник представился хриплым голосом:

– Коршан, собственной персоной, прошу любить и жаловать! А главное, кормить побольше да повкуснее! Вы и сами это прекрасно знаете. Надеюсь, не успели ещё забыть?

«Как же, забудешь такое!» – подумал я, а Коршан продолжал:

– Вот и сейчас мне очень хочется кушать. Слышите, что я вам говорю? Проголодался я не на шутку. Представляете, от этих нервных потрясений и переживаний у меня разыгрался просто звериный аппетит, и я готов рассмотреть любые приемлемые предложения.

Сначала мы молчали, потому что были крайне ошеломлены, но минуту спустя окружили его и принялись осматривать со всех сторон и ощупывать, поворачивая так и эдак, немилосердно крутя во все стороны. Как он не сопротивлялся и не ворчал, но поделать с этим всё равно ничего не мог, пришлось ему немного потерпеть, пока не спала первая волна нашего любопытства.

Когда страсти немного поутихли, Дормидорф осторожно поинтересовался у Коршана:

– Как же и, главное, когда ты собираешься выполнять обещание, данное Джорджу?

– Никогда! Перетопчется, лживый поганец! Вот ещё! А разве я был когда-нибудь уличён в одержимой честности или фанатичном правдолюбии? Нет, батеньки! У меня имеется лишь один серьёзный и неизлечимый недостаток, иногда ощутимо осложняющий мне жизнь.

«Да уж, да уж! – подумалось мне, – это очень хорошо, что он осознаёт хроническую и порочную страсть к обжорству, значит, ещё не всё потеряно!».

А Коршан закончил свою правильную мысль:

– И я ни капли не стесняюсь этого, и могу честно и откровенно признать, но только пусть это останется между нами: я отчаянно, чертовски справедлив! Но справедлив, честен, бескорыстен и благороден я бываю лишь с теми, кого считаю достойными этого, а потому Джорджу не видать свободы из моих лап, как своих собственных ноздрей, а обещание, данное ему, было всего лишь маленькой хитростью.

Немного подумав и, видимо, найдя ещё одну вескую причину, оправдывающую невыполнение им обещания, он продолжил:

– А с какой стати… почему я, честная птица… в смысле, честный человек, должен помогать какому-то злодею, который обратил меня против моей воли в ворона? Если бы я не обещал ему помощь, то никогда больше не стал бы человеком. Я его, гадёныша, просто-напросто надул, как он того и заслуживает.

– Правильное решение, наш пернатый дружище. В смысле, молодец… птичка! – проговорил крутившийся тут же домовой, беспардонно перебивая Коршана, который, видимо, ещё долго мог бы разглагольствовать по этому поводу. Шишок неустанно суетился вокруг него, жадно ощупывая волосатыми пальцами прекрасную шерстяную костюмную ткань на рукаве коршанового пиджака, капризно оттопыривая при этом подрагивающую нижнюю губу и выставив наружу краешек розового языка.

Ощупав всё несколько раз, домовик заговорил снова с лёгкой ехидцей в голосе, держа Коршана за подол пиджака, чтобы тот не убежал далеко:

– Хороший костюмчик, слов нет, а материальчик-то, материальчик…

И вдруг как рявкнет юриниковым громоподобным голосом:

– А не ворованный, часом, материальчик-то? У какого купца брал? А ну, колись! Смотреть в глаза, говорить только правду!

Коршан присел от неожиданности, а мы даже не вздрогнули, ибо ожидали чего-то подобного. Ну, должен же он был проверить Коршана на пригодность сделаться очередным объектом для шутливых издевательств и каверзных подтруниваний. Домовой, между тем, продолжал своим обычным голосом:

– А покрой-то, покрой, цымус! Дашь адресок модистки, мне о-очень нужно? Заскачу к ней как-нибудь на досуге, побалакаю! У меня ведь скоро торжество намечается, да ты и сам лучше меня знаешь. Хитрющий ты, как я погляжу, пронырливый, вон и костюмчик какой знатный отхватил себе невесть где! А может, и мне отслюнявишь такой же по старой памяти, а? Ну, да ладно, понимаю, об этом потом.

Коршан немного грустно улыбнулся в ответ, но ничего не сказал. Да и что тут можно было сказать, ясно без слов, что домовой нашёл себе новый объект для обожания, и ему, Коршану, это не сулило совершенно ничего хорошего. Зато Юриник получил неожиданно приятный сюрприз и, видя такое дело, даже не пытался скрывать своего искреннего восторга и радостного возбуждения. Он заговорщицки подмигнул мне, показывая взглядом на удручённого Коршана, обречённого надолго позабыть о покое, скуке и душевном благополучии.

– Ну, как ты ощущаешь-то себя в виде человека? – спросил Корнезар.

– Неплохо, неплохо!

– Ты уж меня извини, Коршан, – кротко молвил Корнезар, – но я буду скучать по тебе в обличии ворона, уж больно забавен и потешен ты был.

Вот только при виде тебя в обличии ворона у меня частенько начинал неприятно ныть лоб.

Коршан снисходительно ухмыльнулся и ответил:

– Не расстраивайся, дружище, я не позволю тебе соскучиться по второму моему облику! И стоит тебе только попросить меня, как я вновь в два счёта обернусь вороном. А про твой лоб я могу только догадываться, но это всё пустяки!

Все вопросительно воззрились на него, и Коршан пояснил несколько смущённо:

– Видите ли, у меня, как последствия перенесённого колдовства, осталось умение по своему желанию в любое время и в любом месте оборачиваться вороном, а потом обратно человеком. Я уже несколько раз проверял, пока ждал, когда Максимилиан подготовит вас к моему появлению. Когда я по привычке захотел взлететь, то сам по себе обернулся вороном и вспорхнул на ветку. Чуть все перья себе не испачкал со страха! Очень уж испугался, что Джордж снова меня перехитрил, и я буду вынужден оставаться птицей, но стоило только мне пожелать пройтись по-людски, как я здесь же превратился в человека… и всё же запачкал свой неподражаемо-бесподобный костюмчик, свалившись вместе с поломавшейся веткой с дерева на пыльную и грязную землю. Пришлось долго и упорно его очищать, чем я и занимался всё время, пока ждал условного свиста.

– Здорово, отлично! Да не то, что ты в пыль свалился, а твоё умение превращаться в ворона и обратно по желанию! Его можно использовать и на пользу дела! – восхищались мы, пытаясь подбодрить приунывшего Коршана.

Потом все вместе бурно и весело отпраздновали возвращение Коршану человеческого облика. Славно поужинали, а чуть позже устроили чаепитие, поболтали о том о сём, вспоминая смешные проделки из прошлой жизни Коршана и Корнезара. Пришлось рассказать им всю правду, чтобы они не мучились, пытаясь вспомнить свою жизнь. Они стали другими, новые воспоминания и положительное окружение приносили свои плоды, и теперь даже при сильном желании ни Корнезар, ни Коршан никогда больше не смогут быть такими, как раньше. А знать всю правду о себе – это их право и никто у них не собирался его отнимать.

Мне не давал покоя вопрос на счёт китового молока, но я стеснялся спросить об этом Дормидорфа, памятуя о нашем договоре. Видимо, это желание было написано у меня на лице, и он, повернувшись ко мне, сказал сам:

– У меня такое ощущение, что ты хочешь поговорить со мной о чём-то или спросить. Так ты давай, не стесняйся, я всегда к твоим услугам.

И я несколько смущённо спросил:

– Всё же я не совсем представляю себе, как можно воплотить в жизнь чисто технически, на практике: в открытом океане, на плаву, подоить кита?