Флибустьеры - Хосе Рисаль

Судя по приметам, таинственный испанец был Симоун; это показалось невероятным, грабителей обвинили во лжи и за столь кощунственную клевету подвергли всевозможным пыткам, вплоть до электрической машины. Однако в тот же день вся Эскольта заговорила об исчезновении ювелира, а когда в его доме нашли ящики с порохом и множество патронов, показания грабителей обрели видимость правдоподобия. Дело стало совсем таинственным и запутанным, говорили о нем шепотом, покашливая, испуганно озираясь и обрывая речь на полуслове; охали, сокрушались… Те, кто был знаком с ювелиром, ходили с вытянутыми лицами и не могли опомниться от удивления; каждый стал припоминать случаи, которые прежде прошли незамеченными. Да, тут было от чего потерять голову.

— Еще дешево отделались! Кто бы мог подумать…

Вечером Бен-Саиб, набив карманы револьверами и патронами, отправился к дону Кустодио. Ученый муж был поглощен составлением проекта о мерах против американских ювелиров. Прикрыв рот ладонями, он шепнул на ухо журналисту несколько слов.

— Да ну? — заметно побледнев, воскликнул Бен-Саиб и схватился за карманы.

— И где бы его ни нашли…

Вторую половину фразы дон Кустодио передал выразительным жестом: изобразив, будто держит в руках ружье со штыком, сделал вперед два выпада и при этом присвистнул.

— А бриллианты? — спросил Бен-Саиб.

— Если они окажутся при нем…

И он снова перешел на язык жестов; растопырив пальцы правой руки, сделал ими вращательное движение, напоминавшее не то взмах веера, не то крылья ветряной мельницы, которые ловко загребают под себя воображаемые предметы. Бен-Саиб также ответил пантомимой: вытаращил глаза, округлил брови и с жадностью втянул губами воздух, словно это был не воздух, а некая питательная среда.

— Фффф!!!

XXXVII

Тайна

Все становится известным.

Несмотря на все предосторожности, кое-какие сведения просочились, правда, обрывочные и искаженные. Они-то и были предметом беседы, которая происходила вечером следующего дня в доме сеньора Оренды, богатого ювелира, проживавшего в промышленном предместье Санта-Крус. Собрались близкие друзья, и все говорили только об одном. Не играли в карты, не музицировали, и крошка Тинай, младшая дочка ювелира, скучала в одиночестве, перебирая свои ракушки. Ну что за охота взрослым судачить о всяких нападениях, заговорах, ящиках с порохом! Заглянули бы они лучше в ее коробочки — сколько в них красивых ракушек, и все как будто подмигивают ей, улыбаются своими полуоткрытыми створками, просятся в большую коробку. Даже Исагани, который всегда играл с ней и всегда так забавно проигрывал, теперь будто и не замечает ее. Нахмурив брови, Исагани молча слушал уже знакомого нам Чичоя. Момой, жених старшей из девиц Оренда, хорошенькой, бойкой насмешницы Сенсии, отошел от окна, где обычно простаивал вечера, любезничая со своей невестой. Это привело в сильное раздражение попугая, который жил в клетке, подвешенной над окном, и был домашним любимцем, так как по утрам приветствовал всех красноречивыми признаниями в любви. Сама капитанша Лоленг, деятельная, умная капитанша Лоленг, хоть и сидела перед раскрытой конторской книгой, но не проверяла счетов, ничего не записывала, не смотрела на кучки жемчуга и бриллиантов, разложенные на подносе; забыв о всех делах, она внимательно прислушивалась к разговору. Ее супруг, почтенный капитан Торингой (то есть Доминго), — счастливейший из супругов, кому только и забот было что наряжаться, вкусно есть, гулять и болтать с приятелями, меж тем как вся семья усердно трудилась, — даже он не пошел, как обычно, в гости; затаив дыхание, он слушал потрясающие новости, которые рассказывал худощавый Чичой.

А послушать было что. Чичоя послали к дону Тимотео отнести заказ: пару бриллиантовых сережек для новобрачной. Попал он в то время, когда разбирали беседку, в которой накануне ужинали самые важные персоны.

— Ну и дела! — говорил Чичой, позеленев от волнения и делая страшные гримасы. — Пачки пороха под полом, на крыше, под столом, в сиденьях повсюду порох! Счастье, что никто из рабочих не курил!

— Но кто же спрятал там порох? — спрашивала капитанша Лоленг, женщина храбрая и, в отличие от влюбленного Момоя, не побледневшая от страха.

Волнение Момоя объяснялось просто: он был на свадьбе и даже сидел совсем близко от беседки!

— Вот этого-то никто понять не может, — ответил Чичой. — Ну, кому понадобилось портить праздник? Тут может быть одно из двух, — так сказал знаменитый адвокат сеньор Паста, он как раз пришел навестить дона Тимотео, — либо это враг дона Тимотео, либо соперник Хуанито…

Сеньориты Оренда невольно взглянули на Исагани.

Исагани молча усмехнулся.

— Вам надо скрыться! — сказала капитанша Лоленг. — Как бы вас не обвинили… Надо скрыться!

Исагани снова усмехнулся и ничего не ответил.

— Дон Тимотео, — продолжал Чичой, — ломал голову, кто мог это сделать. Ведь за сооружением беседки наблюдал он самолично, он и его друг Симоун, больше никто. Переполох поднялся ужасный, прибежал лейтенант ветеранов, потом всем наказали молчать и меня выпроводили. Но…

— Но… но… — пробормотал, дрожа, Момой.

— Какой ужас! — воскликнула Сенсия, тоже содрогнувшись при мысли, что ее жених был там. — И этого красавчика могло… ведь если б взорвалось… — Она гневно посмотрела на Момоя, в душе восхищаясь его мужеством.

— Если б взорвалось…

— Ни один человек на улице Анлоаге не остался бы в живых, — докончил за нее капитан Торингой, щеголяя перед домашними своим хладнокровием.

— Ушел я оттуда сам не свой, — говорил Чичой дальше. — Только подумать, из-за какой-нибудь искорки, или окурка, или капли керосина, пролитого из лампы, остались бы мы теперь без губернатора, без архиепископа, даже без чиновников! Всех, кто пришел на свадьбу, всех разорвало бы на кусочки!

— Пресвятая дева! И этого красавчика…

— Сусмариосеп! — воскликнула капитанша Лоленг. — Там были все наши должники! Сусмариосеп! И поблизости стоит дом, что мы купили! Кто же все-таки мог это сделать?

— Сейчас узнаете, — понизив голос, сказал Чичой. — Только чур молчать. Нынче днем я повстречал приятеля, конторского писаря, мы с ним разговорились, и он мне все объяснил: какие-то чиновники ему сказали… Ну как вы думаете, кто подложил пачки пороха?

Все в недоумении притихли, а капитан Торингой искоса взглянул на Исагани.

— Монахи?

— Китаец Кирога?

— Какой-нибудь студент?

— Макараиг?

Капитан Торингой кашлянул и снова покосился на Исагани.

Чичой, улыбаясь, отрицательно качал головой.

— Ювелир Симоун, вот кто!

— Симоун!!!

Воцарилось долгое молчание. Этого уж никто не ожидал! Симоун — злой демон генерал-губернатора, богатейший коммерсант, у которого они покупали драгоценные камни, Симоун, который так учтиво принимал сеньорит Оренда, говорил им такие изысканные комплименты! Но именно нелепость этого предположения и заставляла верить. Credo quia absurdum[191], — говорил святой Августин.

— А разве Симоун не был на свадьбе? — спросила Сенсия.

— Как же, был, — сказал Момой. — А, теперь я вспомнил… Он ушел, как раз когда все садились ужинать. Поехал за своим свадебным подарком.

— Но он же друг генерала! Компаньон дона Тимотео!

— Вот-вот, для того он и стал компаньоном, чтобы устроить взрыв и погубить всех испанцев.

— Ну, теперь мне все понятно! — сказала Сенсия.

— Что понятно?

— Вы вот не верите тетушке Тентай, а она говорит: Симоун — дьявол, и все испанцы продали ему свои души… Да, да!

Капитанша Лоленг перекрестилась и бросила тревожный взгляд на драгоценные камни — а вдруг они превратились в угли! Капитан Торингой поспешно снял с пальца перстень, купленный у Симоуна.

— Симоун скрылся, и след его пропал, — прибавил Чичой. — Гражданская гвардия его ищет.

— Как же, — сказал Сенсия, — найдут они дьявола!

И она тоже перекрестилась. Теперь многое становилось понятным сказочное богатство Симоуна, какой-то особенный запах в его доме, запах серы. Биндай, сестра Сенсии, прелестная наивная девушка, припомнила, что однажды вечером, когда они с матерью пришли к Симоуну купить драгоценные камни, ей почудилось в окнах его дома синеватое пламя.

Исагани внимательно слушал, но не проронил ни слова.

— Потому-то, верно, в тот вечер… — пролепетал Момой.

— Что в тот вечер? — с ревнивым любопытством встрепенулась Сенсия.

Момой не решался продолжать, но, увидев сердитое лицо Сенсии, понял, что надо договорить до конца.

— В тот вечер, когда мы ужинали у дона Тимотео, поднялся переполох: в беседке, где сидел генерал, вдруг погас свет. Говорили, какой-то неизвестный украл лампу, подарок Симоуна.