Чистовик - Сергей Лукьяненко

В голосе робота была печаль.

— Я сочувствую.

— Спасибо. Не важно. Я не совсем человек и не испытываю подлинной тоски по родине. Но мне неприятно то, что происходило во время вторжения. Человек, чье сознание лежит в основе моего, погиб от рук функционалов. Я хотел бы нанести функционалам урон, который помешает повторению подобного.

— Наши желания совпадают, — пробормотал я. — Вот только я бы еще хотел вернуться домой…

— Я должен тебя предупредить, что шансы на это исчезающе малы.

— Я знаю.

— Тогда мы — союзники.

19

Союзники — в этом слове всегда есть элемент временности. Союзники Второй мировой благополучно разругались, едва закончив войну, да и во время войны уже готовились к будущему противостоянию. Советский Союз распался — и теперь отношения между бывшими союзными республиками куда хуже отношений с прежними врагами. Так и в обычной, человеческой жизни — часто ли мы употребляем слово «союзник»? Друг, товарищ, единомышленник — запросто. А в слове «союзник» будто заложен будущий раскол. Он не друг. У нас просто общие интересы. В какой-то одной сфере и на какой-то определенный период времени.

Ох, зря Советский Союз назвали Союзом! Заложили лингвистическую мину под будущее. А стоило хотя бы поинтересоваться, откуда взялось слово «союзник»! Две с лишним тысячи лет назад так называли подчиненные Риму области Италии, которые обязаны были во всем помогать Риму, но сами никаких прав не имели…

Я вздрогнул, сообразив, что рассуждаю на тему, о которой никакого представления раньше не имел. Способности функционала прорезались.

Значит, я делаю выбор.

Та часть меня, которая, если верить роботу, вообще к человеческой плоти и крови не имеет никакого отношения, моя «измененная вероятность», проснулась и любезно предлагает мне доступ к энциклопедическим знаниям.

Я недолго колебался.

— Хорошо. Мы союзники.

— Я нуждаюсь в человеческой помощи. — Робот поднялся. — Вход в здание открывается только для людей. Как ты видишь, я не слишком подхожу под определение человека. Мне приходилось ждать появления людей, чтобы попытаться войти в строение.

— Эй! — Я тоже вскочил. — Так ты уже пытался?

— Да. Иногда здесь появляются люди. Авантюристы, искатели приключений, охотники за сокровищами. Если мне удавалось их задержать, то я отвечал на их вопросы и предлагал совместный поход в башню.

— И много таких было?

— Шестьдесят два человека. Совпадение с количеством лет, проведенных мной здесь, случайно. Иногда люди не появлялись три, четыре года. Самый большой перерыв прервало твое появление — девять лет.

— Замечательно. И что они спрашивали, что ты им отвечал?

— Они задавали другие вопросы: есть ли в здании сокровища, есть ли у нас шансы войти туда и выйти обратно. Я отвечал, что сокровища есть и шансы — тоже.

— И все соглашались?

— У них не было выбора. Я объяснял, что не могу допустить широкой утечки информации о себе. Они должны были идти со мной — или погибнуть сразу. Они предпочитали идти.

— И гибли?

— Да.

— Просто чудесно! — Я уставился в безразличные стеклянные глаза. — Ты не добрый робот, верно?

— У меня есть цель. Ты всегда бываешь добрым?

— Но я… — Я замолчал. Что «я»? Человек? Так и передо мной человек в металлическом теле. Он не связан никакими законами, он поступает свободно.

— Они шли сюда, зная, что рискуют и могут погибнуть. Им хотелось приключений и сокровищ. Они получили приключения, и у них был шанс обрести сокровища. Все честно.

— Ты и мне поставил бы этот выбор?

— Если бы ты отказался — конечно. Но ты же не отказался. Ты сам хочешь туда попасть. Разве не так?

Логика — штука хорошая. Хоть и подлая.

— Почему они погибли?

— Я не знаю точно. В здании есть контрольный центр на входе. Он впускает людей и подвергает их какому-то испытанию. Я лишь частично контролировал ситуацию. Кто-то держался дольше. Кто-то был уничтожен сразу. Поскольку ты функционал…

— Бывший! — все-таки не удержался я.

Робот помолчал и терпеливо повторил:

— Бывших не бывает. Ты функционал, и у тебя гораздо больше шансов пройти. Я оцениваю твои шансы как один к трем.

— Спасибо, утешил… А что за механизм оценки?

— Да просто в голову взбрело.

Я не выдержал. Я расхохотался. Умирающая, но мстительная металлическая чушка с чувством юмора и потугами шутить! Великолепный союзник! То что надо!

— Тебе стало легче? — спросил робот, терпеливо дождавшись, пока я прекратил смеяться.

— Да, отпустило немножко… — Я поднял с земли автомат. — Далеко тут идти?

— Пять минут. Ты почти дошел до здания.

— Чего-нибудь умное можешь мне сказать? Как пройти этот… контрольный центр?

— Нет. Я даже не знаю, стоит ли тебе врать или говорить правду.

— Так мне будут вопросы задавать?

— Вероятно, да. Вероятно, это строение обладает собственным разумом.

— Ты меня восхищаешь! И мы стоим тут, рядом, и все это обсуждаем? А если оно нас слышит?

— Я полагаю, что это не имеет никакого значения.

— Ну так пойдем, — резко сказал я. — Хватит… лясы точить.

— Если ты пройдешь, то должен будешь отдать приказ, чтобы пропустили меня, — сказал робот.

— А допустим, я не отдам такой приказ? Что тогда?

— Тогда я останусь снаружи, — тоскливо сказал робот. — Когда срок моего существования истечет, я подойду к этой пропасти, она наиболее отвечает моим целям, и брошусь вниз. Неразумно оставлять открытым то, на что могут наткнуться аборигены. К тому же я не хочу, чтобы мое тело разбирали местные умельцы. Мне остается только верить тебе.

— Пошли, — сказал я.

— Следуй за мной.

Идти за роботом было проще. Какая бы сила и ловкость ни скрывались в его металлическом теле, но он был более громоздкий и тяжелый. Робот поневоле выбирал широкую и надежную тропу.

— Здесь есть звери? — спросил я.

Почему-то робот ответил не сразу.

— Да. Тут жили волки, но они ушли. На другом склоне живет семейство лис. Я люблю за ними наблюдать.

— Они тебя не боятся?

— Они привыкли. Я двигаюсь, но не пахну человеком.

Я вдруг представил себе, как эта карикатурная махина присаживается где-то возле лисьей норы — и застывает. Часы, дни… Робот неподвижен. Тускло светятся глаза. Лисы перестают его опасаться и начинают свободно ходить мимо. Старый мудрый лис, глава семейства, первым подходит к нему и мочится на металлическую ступню, объявляя робота безобидной деталью обстановки. Робот не двигается. Весной лисята устраивают игры вокруг погрузившихся в землю ног. Робот недвижим. Только глаза, по которым стекают капли дождя, слабо мерцают в ночи…