Легенды и мифы Невского проспекта - Наум Александрович Синдаловский

Берггольц, это был «самый нелепый дом» в городе, прозванный «Банно-прачечным комбинатом». Между тем он являлся первым в Советском Союзе опытом строительства так называемых домов-коммун, которыми гордились ленинградские руководители. Официально он назывался «Дом-коммуна инженеров и писателей», но в Ленинграде его величали не иначе как «Слеза социализма», а энтузиастов нового коммунального быта – строителей и жителей этого необычного дома – «слезинцами».

Проект дома принадлежит известному советскому архитектору А.А. Олю. Дом-коммуна, построенный в 1929– 1931-х годах, считается одним из ранних памятников конструктивизма с внешними формами, доведенными до аскетизма, и внутренней планировкой, строго подчиненной функциональному назначению. Здесь в порядке «борьбы со старым бытом» обобществили кухни, комнаты отдыха, детские комнаты, вешалки, собственный быт и даже свое свободное время. Дом был создан, чтобы люди жили на «высших коллективистских началах», признавая единственными человеческими ценностями только достижения коллектива. В доме было 52 квартиры с одной общей столовой на 200 мест. И ничего личного. По свидетельству современников, ленинградцы шутили, что «в фаланстере на Рубинштейна иметь детей не разрешается».

Напомним читателю значение модного в свое время и забытого ныне понятия «фаланстер». Само слово образовано от «фаланги», которое в переносном смысле означает «сомкнутый строй», или «сжатый кулак». В учении утопического социализма Шарля Фурье это слово означало дворец особого типа, являющийся центром жизни фаланги – самодостаточной коммуны, людей, работающих вместе для взаимной выгоды. Об интересе к такому способу личной и общественной жизни можно судить хотя бы по тому, что о фаланстере писали Ф.М. Достоевский в романах «Бесы» и «Преступление и наказание» и Н.Г. Чернышевский в романе «Что делать?» Его героиня Вера Павловна видит фаланстер в четвертом сне.

Но вернемся к нашему фаланстеру на Рубинштейна. Уже через несколько лет повзрослевшим инженерам и писателям стала очевидна несостоятельность романтических идей при решении социальных проблем революции. Коммуна распалась. Но память о ней до сих пор сохраняют стены непривлекательного серого дома с нелепыми балкончиками, попарно приставленными к скучному фасаду «Фаланстера на Рубинштейна», как называли этот дом тогда.

Пожалуй, самой знаменитой обитательницей Дома-коммуны была широко известная ленинградская поэтесса Ольга Берггольц. Она прожила в этом доме более десяти лет.

Предком Берггольц был камер-юнкер гольштинского герцога Ф.В. Берхгольц, который приехал в Россию вместе с юным Карлом Петером Ульрихом, будущим императором Петром III. В 1930 году Ольга Берггольц окончила Ленинградский университет. Первый сборник стихов вышел в 1934 году. Два года, с 1937 по 1939, провела в застенках НКВД. Говорят, Ольга Федоровна не забыла отблагодарить за это одного из руководителей ленинградской писательской организации 1930-х годов – секретаря партбюро Г.И. Мирошниченко. В то время как один за другим были репрессированы шесть секретарей Ленинградского отделения Союза писателей, Мирошниченко остался невредимым и преуспевающим. Многие догадывались об истинных причинах такого благополучия. Прошли годы. Был развенчан и осужден культ Сталина. Столь же успешный Мирошниченко дошел до своего юбилея. И тут он получает телеграмму от Берггольц: «Привет вашей пятидесятой весне. Некто в пенсне». Намек на тесное сотрудничество юбиляра с НКВД, руководителем которого был пресловутый Берия, носивший характерное, узнаваемое во всем мире пенсне, был очевиден.

Свое отношение к органам Ольга Федоровна сохранила на всю жизнь. Писатель Даниил Гранин вспоминает, как однажды в Дом творчества писателей, где в то время отдыхала Берггольц, приехала делегация соседнего Дома отдыха работников НКВД. И, как назло, навстречу им вышла Берггольц. «Вы что же, пытали нас, преследовали, а теперь приехали посмотреть на нас?» – старательно громко выговаривая слова, проговорила она. И послала их отборным матом.

Особую известность Ольга Берггольц приобрела во время блокады. На радио она вела почти ежедневные радиопередачи. Ее голос был хорошо знаком всем блокадникам. Она была символом мужества, стойкости и надежды. Ее называли «Ленинградской мадонной», «Блокадной музой» и «Голосом Ленинграда». Впоследствии на основе своих радиовыступлений Берггольц создала своеобразную хронику блокады «Говорит Ленинград». Согласно одной из ленинградских блокадных легенд, она и сама «однажды была спасена собственным голосом». Будто бы в один из зимних блокадных дней, ослабевшая от голода и холода, она упала в снег на улице и уже готова была умереть, как вдруг услышала из репродуктора собственный голос, обращенный к Ленинграду. Она услышала, как этот голос призывал ленинградцев найти в себе силы и не поддаваться смерти. Если верить фольклору, именно в этот момент Ольга Федоровна справилась с дурнотой, сумела выбраться из сугроба и продолжить свой путь. Шла она на работу, в Ленинградский радиокомитет.

Рассказывают, что в последние годы жизни она не раз говорила, что хотела бы быть похороненной на Пискаревском кладбище. И будто бы даже обращалась с этой просьбой к властям. Не разрешили. Но с Пискаревским кладбищем она все-таки осталась навеки связанной. Выбитые на мемориальных камнях кладбища проникновенные слова «Никто не забыт и ничто не забыто» принадлежат ей. Они давно вошли в золотой фонд петербургской фразеологии и стали крылатыми.

Прах Ольги Федоровны Берггольц покоится на Литераторских мостках Волкова кладбища. Ее могилу украшает простой деревянный крест с портретом поэтессы.

Следующий дом, который интересует нас в контексте нашего повествования, находится недалеко от «Слезы социализма», на участке № 11. Это бывший доходный дом, возведенный в 1879–1880 годах по проекту академика архитектуры А.В. Иванова. В этом доме живет одна из самых заметных фигур театрального Петербурга, талантливая актриса театра и кино Алиса Фрейндлих.

Алиса Бруновна родилась в Ленинграде, в семье потомка немецких стеклодувов, приехавших в Россию при Екатерине II, актера Театра драмы имени А.С. Пушкина, ныне Александринского, Бруно Фрейндлиха.

Актерская карьера Алисы Бруновны достигла своего пика в Театре имени Ленсовета, в котором она сыграла такие значительные роли, как Дульсинея Тобосская в одноименном спектакле, Катарина в «Укрощении строптивой» Шекспира и многие другие. Ее работа в Театре имени Ленсовета в фольклоре отмечена парафразой известных строчек Маяковского, посвященных партии и Ленину: «Мы говорим театр Ленсовета – подразумеваем Фрейндлих, мы говорим Фрейндлих – подразумеваем театр Ленсовета».

Фрейндлих много снималась в кино. Ее роль в нашумевшем фильме Эльдара Рязанова «Служебный роман» сделала актрису широко известной и любимой во всей стране. Многие годы она успешно работала в Большом драматическом театре имени Г.А. Товстоногова.

Ореол славы не мог не породить вокруг любимой актрисы мифотворчество, которое, в первую очередь, связало отдельных членов актерской династии в одно целое. Мы уже говорили о «Лисе Алисе и коте Фрейндлихе» – поговорке, созданной по аналогии с персонажами сказки Алексея Толстого «Золотой ключик» лисой Алисой и котом Базилио. Не остались без внимания фольклора и обаятельно «неправильные» черты лица актрисы, которые придавали всему ее облику неповторимое очарование