Утеха падали - Дэн Симмонс

— З-зараза, — выругался Хэрод после этого почти десятиминутного представления. Он сделал вид, что разочарован, а может вследствие притока адреналина был действительно разочарован.

Если только в доме не было потайных помещений, он стоял совершенно пустой. В четырех комнатах вдоль этого коридора имелись признаки недавнего пребывания здесь людей — неубранные постели, забитые едой холодильники, электрические печки, столы, на которых еще лежали разбросанные бумаги. Хэрод обратил особое внимание на большой кабинет с книжными шкафами, старым кожаным диваном и камином с еще теплой золой. Тут-то он понял, что разминулся с Вилли всего на несколько часов. Возможно, тот исчез так внезапно из-за нежданных гостей, прибывших на вертолете. Однако не осталось ни одежды, ни каких-либо личных вещей — кто бы тут ни жил, он готов был сорваться в любую минуту. Возле узкого проема окна кабинета размещался тяжелый стол с огромными резными шахматными фигурами, явно из очень дорогого набора, они стояли в позиции из миттельшпиля. Хэрод подошел к письменному столу и потыкал стволом пистолета, в кипу лежавших там бумаг. Повышение адреналина в крови прекратилось, оставив за собой лишь одышку, усиливающуюся дрожь и острое желание убраться отсюда в другое место.

Все бумаги были на немецком. И хотя Хэрод и не говорил по-немецки, он уловил, что они касались вещей тривиальных — налогов на собственность, отчетов об использовании земель, дебета-кредита. Он смахнул листы со стола, заглянул в пустые ящики и решил, что пора убираться.

— Тони!

В голосе Марии Чен было нечто такое, что заставило его резко обернуться и вскинуть браунинг.

Она стояла у шахматного стола. Хэрод подошел ближе, думая, что Мария увидела что-то за высоким узким окном, но она уставилась на шахматные фигуры. Поглядев на них, он опустил дуло, встал на колени и прошептал: «Твою Господа Бога мать...».

Хэрод мало что понимал в шахматах, просто сыграл несколько партий в детстве, но он сообразил, что игра на этой доске только начинается. Были съедены всего две фигуры — одна черная, другая белая; они лежали рядом с доской. Хэрод, все еще на коленях, подвинулся поближе, теперь глаза его были всего в нескольких сантиметрах от края поля.

Фигуры шахматного набора, выточенные вручную из слоновой кости и эбенового дерева, были высотой в пятнадцать сантиметров и, должно быть, стоили Вилли целого состояния. Как ни мало Хэрод соображал в шахматах, что-то подсказывало ему, что это — весьма неординарная, необычная партия. Мальчишка, который лет тридцать назад побил Тони, когда тот играл во второй — ив последний — раз в своей жизни, рассмеялся, видя, как Тони выдвигает свою королеву в начале игры. С издевкой пацан сказал тогда, что только любители торопятся использовать ферзя. Но здесь обе королевы уже явно вступили в игру. Белая королева стояла в центре доски, прямо перед белой пешкой. Черная же, выведенная из игры, лежала рядом с доской. Хэрод наклонился поближе. Лицо королевы, вырезанной из черного дерева, выглядело элегантно и аристократично и казалось все еще красивым, несмотря на старательно воспроизведенные признаки старости. Хэрод видел это лицо пять дней назад, в Вашингтоне, когда Арнольд Барент показал ему фотографию престарелой леди, застреленной в Чарлстоне. Она была настолько неосторожна, что оставила свой жуткий альбомчик в номере гостиницы. Ее звали Нина Дрейтон.

Хэрод впился глазами в лица на доске, переводя взгляд с одного на другое. Большинства из них он не знал, но некоторые узнавал мгновенно. Эффект был столь же потрясающий, как от приема резкого наведения на фокус, который Хэрод иногда применял в своих фильмах.

Белым королем был Вилли, в этом не было сомнения, хотя лицо выглядело моложе, черты его — отчетливее, шевелюра погуще, а форма эсэсовца давно объявлена в мире вне закона. Черного короля представлял Арнольд Барент — в деловом костюме, при всем параде. Хэрод узнал и черного слона — то был Чарлз Колбен. Относительно белого слона сомнений быть не могло — преподобный Джимми Уэйн Саттер. У Кеплера была безопасная позиция в первом ряду черных пешек, но черный конь перескочил через ряд статичных пешек и ввязался в битву. Хэрод слегка повернул фигуру и узнал худое, ханжеское лицо Нимана Траска.

Хэрод не узнал унылого старушечьего лица белой королевы, но нетрудно было догадаться, кто она. «Мы ее найдем, — заявил Барент. — А от вас мы ждем одного — чтобы вы убили эту настырную суку». Белая королева и две белые пешки пробились далеко на черную сторону доски. Хэрод не узнал первую пешку, окруженную грозящими ей черными фигурами, похоже, то был мужчина около шестидесяти, а возможно, и старше, с бородкой и в очках. Что-то в его лице заставило Хэрода подумать: «Еврей». Но другая белая пешка, скромная маленькая пешка через четыре клетки от коня Вилли, явно испытывавшая угрозу со стороны сразу нескольких черных фигур, была определенно знакома ему. Тони Хэрод медленно повернул пешку и уставился, как в зеркало, в собственное лицо.

— Блядь! — Крик его, казалось, отдался эхом по всему огромному дому. Он пронзительно крикнул еще раз, потом взмахнул браунингом, сметая со стола фигуры, раз, второй, третий; фигурки из слоновой кости и черного дерева полетели на пол.

Мария Чен шагнула назад и повернулась к окну. Там, снаружи, гаснущий свет дня, казалось, отлетел совсем, тучи опустились ниже, темная линия деревьев растворилась в сером тумане, а густой снег уже накрыл белым покровом трупы, лежавшие на лужайке перед особняком, как поваленные чьей-то властной рукой шахматные фигуры.

Глава 12

Чарлстон

Четверг, 18 декабря 1980 г.

— Вообще-то, по идее, должен идти снег, а не дождь, — сказал Сол Ласки.

Они сидели втроем в машине шерифа: Сол и Джентри впереди, Натали — на заднем сиденье. Дождь тихо стучал по крыше, было градусов десять тепла. Натали и Джентри были в куртках, Сол натянул толстый синий свитер, а сверху старое короткое пальто из твида. Он поправил очки и, прищурившись, посмотрел через залитое дождем ветровое стекло.

— Шесть дней до Рождества, — усмехнулся он, — а снега все нет. Не знаю, как вы, южане, можете к этому привыкнуть.

— Мне было семь лет, когда я впервые увидел снег, — сказал Джентри. — Уроки в школе отменили.

Снега нападало не больше двух сантиметров, но мы все побежали домой, будто наступил конец света. Я швырнул снежок — первый снежок, который я слепил в своей жизни... И разбил окно в гостиной старой миз Макгилври. Тут и вправду пришел конец света, для меня по крайней мере. Я прождал почти три часа, пока отец вернется домой, пропустил ужин и даже был рад, когда меня отлупили и все на том кончилось. — Шериф нажал кнопку, дворники метнулись раз-другой, потом со щелчком встали на место. Ветровое стекло сразу же стало покрываться свежими каплями дождя. — Да, сэр, — протянул Джентри густым, приятным басом, к которому Ласки постепенно привыкал. — Теперь, когда я вижу снег, я всегда вспоминаю, как меня лупили и как старался не расплакаться. Мне кажется, зимы становятся все холоднее и снег идет чаще.