Адвокат на час - Наталья Борохова

– Да. Вот только ждала она слишком долго, – усмехнулась Настя. – Двадцать с лишним лет – приличный срок. Ты не находишь?

– Зато оцени грандиозность замысла! Поставить на карту все, что составляло ее жизнь, и уйти на тот свет под залпы салюта. Нет, Дворецкая все же была удивительной женщиной.

– Такое впечатление, что ты восхищаешься ею, – возмутилась Настя.

– К великим преступникам и негодяям всегда испытываешь смешанные чувства, – признался Логинов. – Это и удивление, и негодование, и в какой-то степени восхищение их безрассудным желанием жить по собственным законам. Мало кто из нас пытается вырваться за пределы круга, начертанного для нас обществом. Мы слишком послушны, слишком боязливы, чаще ленивы. Нам проще жить так, как принято, чем рваться в неизвестность.

– Сейчас ты подведешь целую теорию под злобную выходку Дворецкой, – остановила его Анастасия. – А там уже недалеко и до оправдания.

– Я не собираюсь ее оправдывать. Она причинила нам слишком большие неприятности.

– Хорошо, что ты еще об этом помнишь, – улыбнулась девушка. – Хотя многих ошибок можно было избежать, если бы ты был откровенен со мной, а не прятал в сундук свои маленькие секреты.

– Например?

– Например, близкие отношения с Элеонорой Дворецкой.

Логинов пожевал губами.

– Это не то, что ты думаешь.

– Так говорят все мужчины, когда им больше нечего сказать.

– Я про другое. Во-первых, «близкие отношения» – это всего пара встреч совершенно определенного свойства. Никаких взаимных обязательств – только секс. Во-вторых, это было задолго до знакомства с тобой. Я не сторонник того, чтобы докладывать любимой девушке о всех своих амурных похождениях.

– Хорошо. Положим, что так, – нехотя согласилась Настя. – Но зачем тебе нужно было рыться в моей сумке? Ты дал мне повод усомниться в твоей искренности. Я посчитала, что именно ты подложил в лекарство ядовитое вещество.

Логинов нахмурился.

– Конечно, любопытному официанту было трудно разглядеть, что именно я делал с содержимым сумочки. Я не вкладывал туда никаких новых средств, я просто взял для себя некоторые образцы таблеток.

– Но для чего, скажи на милость?

– Я же тебе говорил о своем дурном предчувствии. Ну, помнишь, о той опасности, которая тебе якобы угрожает? По-моему, ты не восприняла мои слова всерьез.

– Конечно. Ведь у тебя не было никаких фактов, а в предчувствия я не верю.

– Вот я и пытался отыскать какой-то подвох в действиях Дворецкой. Эта странная подозрительность Вероники, эти дикие предосторожности с санитарной сумкой заинтересовали меня. Я хотел узнать то, что так тщательно скрывает Вероника.

– Ну и как, узнал?

– Не совсем, – признался он. – Рассмотрев все ее баночки и пузырьки, я установил лишь то, что она имеет серьезные проблемы со здоровьем и пытается их скрыть от окружающих.

– Почему ты так решил? – удивилась Настя. – Как мне было известно, Вероника страдала повышенным давлением и ревматическими болями. Но это почти норма в ее возрасте.

– А тебя не насторожило богатое содержание ее аптечки? – спросил Логинов. – Слишком много склянок для здоровой женщины. Кроме того, содержание баночек не отвечало их этикеткам. Так, вместо витаминов ты выдавала ей каждый день сильное обезболивающее средство. Коробочки с биологически активными добавками были также заполнены другими таблетками.

– Это ты определил самостоятельно?

– Нет, конечно, без посторонней помощи тут не обошлось, – улыбнулся Олег. – Мне помог один мой товарищ – фармацевт. Хотя, если поковыряться в моей биографии, там можно обнаружить три курса медицинской академии.

– Ты учился на врача? – удивилась Настя. – Ты мне об этом не говорил.

– Не говорил, – напустил на себя загадочный вид Логинов.

– А если еще лучше поковыряться в твоей биографии? – подозрительно спросила девушка. – Надеюсь, я там не обнаружу ничего ужасного?

– Как сказать:

– Ты мне должен немедленно все рассказать, – потребовала Настя.

– Ты не возражаешь, если я это сделаю у себя дома? – засмеялся он, поднимая ее на руки…

Антонина сделала глубокий вдох, прежде чем начать разговор на крайне болезненную для нее тему.

– Марк, – проговорила она, стараясь выглядеть спокойной. – Я хотела сказать тебе… Вернее, я пытаюсь сказать тебе уже две недели о том, что надежд на получение наследства Вероники нет никаких.

Он молчал.

– Я – бесприданница, Марк, – подвела она роковую черту.

Он рассматривал ее лицо, словно пытался понять смысл ее слов.

«Хоть бы уж сказал что-нибудь, – молила она про себя. – Хоть бы не молчал». Хотя было понятно все и без слов.

– Конечно, я понимаю, – решилась она продолжить. – Я понимаю, что у меня нет шансов удержать тебя рядом с собой. Лучше будет… лучше будет, если мы расстанемся.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он ровным тоном.

– Это уже не имеет значения, – проговорила она.

– Для меня имеет, – проговорил он. – Ведь я люблю тебя, Тоня. А теперь, когда грозный призрак твоей матери не стоит рядом с нами, я буду повторять это тебе постоянно.

– Значит, деньги… – дрожащим голосом проговорила Антонина.

– …будем зарабатывать сами, – продолжил он. – Ты не против?

– Я? – В ее глазах заблестели слезы. – Конечно, нет, дорогой.

– Ну, тогда все в порядке. Почему ты плачешь?

Элеонора тихонько притворила за собой дверь. Прошло уже несколько месяцев, как она покинула свою квартиру и опостылевшего мужа. Она чудесно проводила время, не скованная больше ни страхом, ни обязательствами. Дворецкая повеселилась на полную катушку, меняя зрелых мужчин на молодых юнцов, и под конец этой безумной гонки наслаждений стала немного уставать. Должно быть, сказывались годы? Ведь ей было уже далеко не двадцать. Потянуло к покою и стабильности. Уж как ее ноги привели в убогое жилище, которое она оставила без всякого сожаления, Элеонора не понимала. Но факт был налицо: она вернулась в блочную многоэтажку к своему скучному супругу…

Стоя в маленькой прихожей, она с наслаждением вдыхала аромат дома, по которому уже успела соскучиться. По всей видимости, Петр Алексеевич пек пирог. Интересно, с какой начинкой? Гадать не было смысла. Все у него получалось хорошо. Он был мастер на все руки. Что про него говорили соседки? Мужик – золото.

Элеонора двинулась на кухню, где вовсю гремели кастрюли и слышался плеск воды из-под крана. Сейчас она извинится перед ним за долгое отсутствие. На это потребуется не больше пяти минут, и они сядут пить чай с пирогом. А потом, когда вся посуда муженьком будет перемыта, они включат телевизор, как в старые добрые времена.

Элеонора открыла дверь и оторопела. На маленькой кухоньке, подвязавшись фартуком и косынкой, орудовала… Танюша!

– А-а, маманя пожаловала, – заявила она без всякого смущения. – Где же тебя черти носили?

– Ч-что ты здесь делаешь? – начала заикаться Элеонора.

– Разве не видишь? – Девица показала ей белые от муки руки. – Пирог пеку.

– А где же Петр Алексеевич?

За ее спиной раздались шаги, и в кухню, с газетой в руках, зашел супруг. Он, должно быть, только встал с дивана, поскольку вид имел немного сонный.

– Танечка, как пирог? – спросил он с порога и осекся. – Эля, ты? Что ты здесь делаешь?

Вопрос был настолько бестактным, что Элеонора едва не расхохоталась. Что делает она в собственном доме?

– Мне хотелось бы знать, что делает здесь эта девка? – спросила она, выставив вперед указательный палец.

Танюша бедром отодвинула Петра Алексеевича.

– Я здесь живу, – нагло ответила она.

– И с каких это пор?

– Почитай, с того времени, как ты ушла, – заявила она. – Мне тут нравится, и уходить я отсюда не собираюсь.

Дворецкая даже оторопела от подобной наглости.

– Петя, – обернулась она к супругу. – Мне казалось, ты все понял. Эта женщина – вовсе не моя дочь. Это грязная самозванка и вымогательница. Почему ты ее не выставил вон?

Петр Алексеевич рассматривал носки своих комнатных тапок.

– Прости, Эля, – выдавил он через силу. – Все так получилось…

– Ну, ладно, – она решила проявить великодушие. – Разберемся. А сейчас я выгоню эту поганку с нашей кухни, и мы сможем спокойно поговорить.

– Я никуда не пойду! – возмутилась Танюша.

– Она никуда не пойдет, – подтвердил супруг. – Эта женщина мне дорога, и я собираюсь на ней жениться.

Элеоноре почудилось, что пол под ее ногами заходил ходуном.

– Что вы затеяли? – спросила она, плюхаясь на табурет.

– Элечка, прости! – подошел к ней Петр Алексеевич. – Но я впервые за долгие годы понял, как уютно жить под одной крышей с женщиной, которая о тебе заботится. Представляешь, я ухожу на работу, а она остается. Я, как на крыльях, лечу домой, а она меня дожидается. Кроме того, она согласна родить мне ребенка. Я счастлив, Эля. Прости меня, но с тобой у нас уже ничего не получится. Отпусти меня, Эля!