Время для жизни 2 - taramans

минут менял настроение и принимался бегать по залу, размахивать руками и орать на Косова, и — даже! На попытавшегося что-то «вякнуть» Кавтаськина! На даму он не орал, но — шипел змеей! Та несколько раз принималась вроде бы плакать, вытирая уголки глаз платочком, и пыталась убежать… Тогда Биняев стихал, успокаивал ее, поглаживая по плечам, извинялся… называл «милочкой». Чтобы через десять минут снова — начать психовать, бегать, обвинять всех в отсутствие слуха, ума… и прочих грехах.

«Да… с Ильей все-таки было проще! Там можно было хоть… поорать друг на друга! А тут… орать — не выйдет! Курсанту орать на этих музыкантов… не пристало!».

Когда они, полностью выдохшись, покидали помещение духового оркестра… Когда даже Биняев сказал, что надо прерваться… Идя по коридору, красный от переживаний Кавтаськин, покосившись на Ивана, пробормотал:

— Вот на кой хрен… ты все это затеял?!

— Я затеял?! — возмутился Косов, потом сдулся, — ну да… даже не подумал тогда, что все вот так… обернется!

Второй раз он снова — вымотался до полного отупения. Биняев все же — тот еще монстр!

А на третий раз… слава тебе, яйца! Он увидел в духовом курсанта-второкурсника, которого Биняев представил как — «Гордость нашего хора! Да что там — хора?! Гордость нашего училища!».

«Ага… солист, значит! Вот пусть этот солист… и отдувается теперь!» — с облегчением подумал Иван.

Вот такие, значит последствия, от необдуманных поступков! На будущее Косов постарался откреститься от лавров поэта-песенника, «прогнав» Биняеву все ту же «мульку» о своей работе сторожем-истопником в клубе колхоза и сочинении им в соавторстве с директором нескольких песен, которые потом пели на колхозных концертах. Как он и предполагал, также как и в политотделе, у Биняева эта информация интереса не вызвала.

«Ага… снобизм — его не вчера придумали! Колхозный клуб, колхозные концерты! А чего? Мне так спокойнее!».

«Отбрыкался» он и от включения его в состав кого-нибудь музыкального коллектива. Тут уж было проще — кроме гитары, дескать, ни на чем играть больше не умею, что, в общем-то — было правдой. А от хора — типа «я — отделенный!», и очень уж занят. Еще по прошлому опыту обучения в училище, заметил, что всех младших командиров из числа курсантов, не часто включают в состав таких коллективов. И правда — без того хлопот хватает!

«Вот как служить военным, а? Все эти… времена года — ну явно не подходят военным по роду занятий! Это гражданским… погоды всякие если и мешают, то — не часто, и — не сильно! А военным? Ну что такое, в самом деле — как, к примеру, воевать при морозе минус двадцать пять? Ни окоп не выдолбить, ни марш-бросок не произвести… если не по дорогам! Снегу же — по пояс! Даже думать не хочу, как там нашим сейчас достается, под Ленинградом и в Карелии! И по радио, и в газетах — одни бравурные марши и песнопения! Статьи еще… победные. Только — конкретики — никакой! А это давно уже замечено, если ничего конкретного не пишут — значит дело… не очень-то! Если из одного, да в другое — типа — мы хорошие, а они — плохие, если клеймят супостата и прочих… ему помогающих… значит — чего-то все не так! Вот и сейчас… ничего конкретного в газетах. И на политинформациях — тоже отделываются общими фразами политруки! Ладно… не будем о грустном!

Хотя вот… зимой — плохо! Это понятно. А — весной? Когда все плывет, везде вода, сапоги… хотя — какие, на хрен сапоги! Если бойцы — по пояс мокрые? Если техника не идет, вязнет везде? Хорошо так воевать? Ни хрена подобного!

А летом… вроде и не холодно, и весенний паводок… кончился. Но! Жара! Пыль! Комары с мошками! Не… летом-то получше все же… но тоже — не айс!

А осенью? Осенью — так же как весной, только еще и с каждым днем все холоднее! Тоже не есть «гут»!

И когда прикажете военному люду — воевать? Если вся природа — против него? То жарко, то холодно! То слякотно, то вообще — сушь дикая! Вот не приспособлена природа Земли к боевым действиям! Никак!».

Так размышлял Косов, на бегу — во время утренней зарядки. Тут же как — не воюем, конечно, но тоже — погоды очень даже влияют на мироощущение курсантов. Плац во внутреннем дворе училища был огромен! Но! За ним — не менее, а то и более огромен спортгородок! Турники всякие, брусья, несколько рядом полосы препятствий. А по кругу всего этого «благолепия» — расположена широкая такая… очень хорошо выровненная беговая дорожка. Даже — не дорожка, а — дорога! Это — для того, чтобы взводные коробки в колонну по три могли бегать… и не тесно было!

Вот так… все училище… и первый… и второй курсы… а это, между прочим — около девятисот человек… повзводно! Каждый день! Периметр внутреннего двора училища… около километра выходит… может — чуть меньше! Но — ненамного! И пых-пых-пых… побежали… побежали… побежали! Иногда… то второй курс… то — первый… выводят за пределы училищного двора и вниз по склону… на берег реки Иртыш. Там сейчас никаких домов-построек… и набережной никакой — нет! Практически — чуть не до устья Омки пустота. До речного вокзала. И там — уже наверх, до улицы Республики, и вокруг училища и снова во двор. Тоже — примерно также получается! Примерно — пятерочка!

Потом… после этого утреннего кросса, училище делиться — один батальон — зарядку делает, на растяжку… наклоны там разные и прочие махи. А второй батальон — на турнички-брусья и полосы препятствий! Вся эта мутотень — около часа продолжается! И сон весь выдует, и «пропукаться» личный состав успевает. А уж какой аппетит появляется — что ты! Не располнеешь, в общем!

Тут еще какой нюанс? Косов уже не помнил толком все эти «приколы» с формой одежды на утренних зарядках в училище… Но здесь — если выше десяти градусов тепла — зарядка производится с голым торсом! От десяти тепла — до минус десяти… в нижней рубахе. Если мороз больше десяти градусов — исподнее и гимнастерка. До пятнадцати, ага! Там ко всему этому добавляется — буденовка!