Сен-Жермен - Михаил Ишков

Во чреве матери приют находит свой.

Крепчает как вино, как эхо оклик слышит,

И налегает ветер чем на парус удалой

Все из небытия? Натуры сотворенье?..

Иль Бога жест, его изготовленье?

Искал ответ, не находил его.

Лишь взвесив мысль, душой проникнув в тайну,

Предвечный приоткрыл секреты мирозданья.

Где замысел душа и плоть всего!1

Глава 6

- Олений парк, Олений парк!.. - досадливо поморщился майор Фрезер. Это не более, чем очередная легенда века. Как, впрочем, и обвинения честнейшего Сальери в отравлении Моцарта!

Барон Ф. невольно отпрянул. В руке его дрогнул бокал, вино плеснуло через край. Он поспешно поставил бокал на стол.

- Послушайте, майор, - обратился барон к собеседнику, - вам известна тайна смерти Моцарта? Помню его концерты, которые он пятилетнем ребенком давал в Версале.

- А-а, так вот о чем вы подумали, когда я упомянул о несчастном гуляке-музыканте, - майор Фрезер рассмеялся. - Я был знаком с Моцартом и не раз предупреждал его, чтобы он был осторожнее в выборе учеников. Один из них и отравил учителя в отместку за то, что застал свою жену в его объятиях. Причем, негодяй выбрал момент, когда у Моцарта не было денег, его реквием ещё не был оплачен, вот почему его похоронили в общей могиле для простолюдинов. Все равно это большая потеря...

Наступила тишина. Барон и майор Фрезер сидели в ресторане "Трое братьев из Прованса" у окна, за которым открывался вид на среднюю галерею и внутренний сад Пале-Рояль. Наконец майор, словно вспомнив об Оленьем парке, с некоторой досадой продолжил.

- Люди в этом смысле ненасытны. Их не устраивают простые объяснения. Непонятное, таинственное должно потрясать, тогда они умолкают в благоговейном восторге. То же самое касается и зла. Конечно, сама мысль о том, что король Франции пользовался интимными услугами малолетних девочек вызывает бурю негодования у добропорядочных обывателей и тем самым как бы оправдывает их. Людовик XV, в свою очередь, искал себе оправдание в проступках людей незначительных, особенно если они имели хорошую репутацию. Знаете, какую забаву подсунула ему маркиза де Помпадур руками своего протеже начальника полиции Беррье? Она додумалась развлекать короля описанием сцен, происходящих в публичных домах. Кстати, Беррье был первым, кто согласился взять на себя этот славный труд. Парижская полиция в полном составе была занята тем, что каждый день отыскивала и собирала сведения о тех, кого постыдная слабость приводила в эти заведения. При этом, что ещё удивительнее, инспекторы подробно описывали, как и каким удовольствиям предавались эти господа. Об этом подавались рапорты, составлялись официальные протоколы. Все эти документы аккуратно подшивались и представлялись королю в виде ежедневной сводки. Его это откровенно забавляло, он даже находил примеры испорченности, узаконивавшие некоторым образом его собственные пороки.

В этих утренних спектаклях, в одном из которых мне однажды пришлось присутствовать, непременным участником являлся господин Кристоф де Бомон, архиепископ Парижский. При этом он постарался уверить меня, что присутствует здесь исключительно из служебных соображений - он изучал донесения о священнослужителях, застигнутых врасплох.

Помню, король с доверенными лицами запирался в своем кабинете и зачитывал донесения вслух.

"Господин Котель, королевский математик, проживающий в Версале, 40 лет, женатый. Пришел в 6 часов, ушел в 8 - виделся с маленькой Ратон от мадам Гюге".

"Барон де Р..., смотритель королевского зверинца, кавалер ордена Людовика Святого*, 40 лет, холостой. Виделся с маленькой Аделаидой от мадам Декор".

Прочитав последний донос, король обратился ко мне с сияющими глазами: "Что скажете, Сен-Жермен, кто кого развращает? Я этих смотрителей зверинца, попов и математиков или они меня, короля Франции?"

Человеческий глаз, барон, устроен удивительным образом - он видит в истории то, что ему ловко подсовывают фокусники от науки, при этом на первый план почему-то выпирают малозначащие детали, а действительные пороки времени. А то, что должно вызвать жуткие впечатления у всякого разумного человека, уходит в тень. Так случилось и со знаменитым делом о похищении полицией детей. В мае пятидесятого года Париж только и говорил об этом.

- Прошлого века? - уточнил барон Ф.

- Конечно. Самые подробные сведения об этом происшествии можно прочитать в журнале Барбье. Восемь дней по разным кварталам Парижа шныряли переодетые полицейские и воровали детей. Девочек, мальчиков, от пяти лет и старше. Их хватали прямо на улицах, сажали в специально приготовленные кареты и увозили в госпиталь Людовика святого. Подобной опасности был подвержен каждый ребенок, оказавшийся на улице без присмотра. В субботу 16 мая полицейские примерились схватить одного мальчонка на улице Нонедьер. Тот поднял крик, какая-то женщина подхватила его вопли и на улице мигом собралась толпа. Народ высыпал из лавок. Одним словом, в одиннадцать часов дня на улицах Парижа образовалось сборище. Подобный способ похищения детей, не щадящий ни естественных, ни человеческих прав, возмутил жителей, и во время преследования испугавшихся полицейских рассвирепевшие мастеровые убили двое из них.

Слухов по поводу этих безобразий было множество. Кое-кто утверждал, будто причина похищения детей - некий пораженный проказой князь, которому для излечения требовалась оздоровительная ванна из свежей детской крови. Понятно, что подобное известие ещё больше ожесточило народ. А все дело было в том, что какому-то "просвещенному" умнику пришло в голову снабдить рабочей силой шелковичные плантации в Миссисипи, что в Америке. Однако не следует думать, что существовало прямое распоряжение министра отнимать детей от родителей. Просто в ту пору в Париже было полным полно беспризорников - вот их некий поклонник разума и предлагал ловить и отправлять в Америку. Беда в том, что полицейским за поимку детей была обещана награда и поскольку маленькие бездомные попрошайки и шарманщики, почуяв опасность, сразу попрятались, полицейские стали хватать тех, кто подвернулся под руку. Дело сразу поставили на широкую ногу, оно давало неплохую прибыль: награда от правительства за каждого ребенка поговаривали о пятнадцати ливров за голову - и огромный выкуп для несчастных родителей за возвращения детей. Сто ливров! Кажется в пятницу... - майор на мгновение задумался, потом решительно кивнул. - Точно, в пятницу, двадцать второго мая, в Париже началось сущее восстание. Полиция явилась к какому-то должнику, чтобы описать его имуществу, а тот не будь дурак поднял шум, что у него крадут ребенка. Скандал выкатился на улицу, и словно спичку к сухим поленьям поднесли! Куролесили два дня, потом двоих ремесленников казнили, нескольких полицейских для острастки неделю держали в кандалах, и каждый желающий мог подойти и полюбоваться их зверскими рожами. Вот какие примеры позорят правительство и ведут к мятежу. Я хорошо знал Людовика XV, мы были друзьями, однако после моего обращения к нему с просьбой остановить ужасный произвол и наказать виновных, он ответил: "Наказать? Тогда, Сен-Жермен, посоветуй, где я могу обзавестись честными полицейскими?" Я бы не назвал его великим монархом, но приписываемая ему, сказанная в сердцах фраза "После нас хотя бы потоп", - есть только часть и не самая существенная - исторической правды. Его вина - в расколе общества. Но как он мог устранить раскол, если ложь, которую позволяли себе так называемые просветители, порой достигала невероятных размеров. Эти умники до такой степени развратили общественное мнение, что вся образованная Франция с восторгом встречала каждую победу пруссаков и впадала в ярость, услышав о превосходстве французского оружия. Поражение Субиза при Росбахе дало повод для торжества в печати. Вольтер публично поздравил Пруссию с победой. Весь Париж открыто радовался, что на поле боя полегли тысячи французских солдат. То же случилось и с Оленьим парком...

- В таком случае, - предложил барон Ф. - давайте поднимем бокалы за историческую правду. За то, чтобы справедливость всегда торжествовала. Это вино прекрасно...

- Присоединяюсь, но, к сожалению, пить не буду. Годы, годы... - Фрезер вздохнул. - Система омоложения и сохранения физического здоровья - это, знаете ли, утомительная штука...

"Особенно, если пользоваться ею на протяжении ста пятидесяти лет" едва не добавил вслух барон Ф. и, чтобы скрыть свои чувства, пригубил шабли. По-видимому, Сен-Жермен ни о чем не догадывается. Выходит, Уиздом промолчал. Следовательно, парень принял предложение. Вот вам и знаменитый чудо-человек! Ему не терпится рассказать об Оленьем парке, а о том, что творится у него под самым носом, он даже не догадывается. Кому он пытается поведать историю Оленьего парка!? Человеку, который частенько стоял на часах возле дома, расположенного на задах королевской конюшни? Кого король запросто называл Готье и не гнушался похлопать по плечу? Да, старость не радость, она всех уравнивает, а кое-кому - особенно тем, кто сохранил здравый ум и практическую сметку, дает преимущество. Как, впрочем, и всезнание тоже бывает разным. Вслух барон спросил.