Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть - Айдын Шем

- Знать не знаю, - отвечал Виктор. - Уже несколько месяцев, как о Камилле ни слуху, ни духу.

То ли Виктора проверяли, то ли действительно не знали, где находится Камилл. Если так, то серьезных поисков, видно, не предпринимали, а то бы нашли, разумеется. А с другой стороны – если никто не выдал, то и найти его было не так уж просто! Только если запустить механизм всесоюзного розыска, но не стоил Камилл того.

Встречался Камилл в компании с Виктором и с девицами, но те и вовсе не знали его, чего с них взять! Однажды при очередном знакомстве Витька отрекомендовал своего друга как «Адольфа Шикльгрубера», но это не произвело на девиц никакого впечатления. Так что с этой стороны Камиллу тоже ничего не грозило.

В зимние школьные каникулы Камилл поехал в Центр, в главные города – тогда билеты на железнодорожные поезда продавали без предъявления паспорта, так что и здесь не обязательно было засветиться. В Ленинграде известный академик, ректор университета, дал ему программу по теоретической физике и год на подготовку к экзаменам в аспирантуру. В одном из серьезных московских физических институтов он тоже получил экзаменационную программу. Ему больше импонировал ленинградский теоретик, но по возвращении в Ташкент вопрос был решен в пользу Москвы по той причине, что отец его, профессор-гуманитарий Афуз-заде, был приглашен в Москву с предоставлением квартиры. Это определило выбор Камилла, который не хотел разлучаться с родителями.

Еще в Ташкенте, после его возвращения из горного поселка и легализации в городе, к нему приезжали участники Движения из Беговата, из Самарканда. Камилл говорил им, что в ближайшее время должен покинуть Узбекистан, и ребята молча, с явным осуждением выслушивали его. Камилл чувствовал себе очень неловко, не спал ночами. Но он знал, что с прекращением работы центрального «штаба» созданной им организации, национальное движение в Ташкенте не распалось, выросли «молодые кадры». Был, правда, период спада, но теперь институтские и заводские организация оживились, искали свой путь, расширялись численно и пробовали новые методы борьбы – именно о таком развитии он и его соратники мечтали, когда создавали Первую Организацию. К сожалению, появились и первые серьезные жертвы, но вызревал новый, более высокий этап народной борьбы, и жертвы, конечно, были неизбежны.

В Москве он успешно поступил в аспирантуру и так усердно отдался занятиям, что не покидал лабораторию до поздней ночи и постоянно брал в дирекции разрешение на работу в выходные дни. В первое время после его переезда в Москву до него доходили скудные сведения о характере развития национального Движения, но, конечно, при таком образе жизни подробной информации о положении в Узбекистане он иметь не мог. Уже после защиты диссертации, когда он прошел по конкурсу на должность младшего научного сотрудника в один из замечательных научных институтов, он оказался в недельной командировке в Самарканде и вот тут-то насладился общением со своими, окунулся в задачи нового этапа.

За эти годы, прошедшие в ежедневном противостоянии с режимом, Камиллу удалось добиться многого из того, что он себе наметил. Ну, прямо таки СССР - страна неограниченных возможностей! Разве путь от голодного бесправного спецпереселенца до заведующего лабораторией известного во всем мире академического института менее впечатляет, чем путь, проделанный американским мальчишкой от уличной торговли газетами до автомобильного магната? Но если американскому оборвышу приходилось бороться с безучастными к личности человека экономическими препонами, то татарчонку из Крыма приходилось преодолевать активное сопротивление политической системы – это было балансированием на грани жизни и смерти!

И еще одно существенное различие: достигший намеченных целей американец ни в коей мере не является предметом недоброго внимания властей, желающих ниспровергнуть его, в то время как крымский татарин, вырвавшийся за пределы очерченных властями границ, объект постоянного беспокойства для властных структур, ищущих повода для низвержения его в подобающую ему бездну национального унижения.

Однако перейдем, следуя канве повествования, в год Шестьдесят Восьмой.

Прибыв из Узбекистана в Москву с канистрами красной ртути, Камилл в особо секретном порядке сдал их в закрытый блок на складе реактивов, специально для этого случая созданный в Институте. О содержании канистр и о причастности к их появлению доктора Афуз-заде были осведомлены в Институте только лишь три человека, причем в число этих троих не входил даже начальник первого отдела - креатура органов госбезопасности. Для дальнейшей работы с красной ртутью в системе Академии Наук была создана комплексная группа с чрезвычайным распорядком и с привлечением крайне ограниченного числа ученых. Программу исследований, как самой ртути, так и пород из штрека, составил Камилл, потом она была обсуждена и дополнена на совещании специалистов в Президиуме Академии наук, и там же были утверждены специальные тесты для выявления свойств необычного минерала.

Самому Камиллу для экспериментов была выдана строго отмеренная порция привезенного им загадочного вещества. Лаборатории, которой заведовал Камилл, было придано дополнительное помещение, вход в которое по особому коду был доступен только лишь самому Камиллу, директору института и представителю специального отдела при Президиуме Академии. Коллеги, конечно, интересовались, что же это за лаборатория с ограниченным допуском, на что им был дан ответ, что там производятся работы с высокорадиоактивными препаратами – и у всех интересующихся желание оказаться за стальными дверьми этой комнаты пропало.

Рутинные химико-физические исследования были Камиллом проведены, однако никаких существенно новых свойств этой ртути, кроме уже известных, то есть окраски и вовсе уж непостижимого свечения, обнаружить не удавалось. Были найдены некоторые различия в плотности, теплоемкости и еще кое в чем подобном, и хотя все это представляло значительный интерес, однако не раскрывало главных тайн - причин цвета и свечения.

Но Камилл не терял надежды выявить у этого ранее неизвестного человеческой цивилизации видоизменения жидкого металланекие особые качества. Он получил разрешение работать в лаборатории без ограничения времени и порой целые сутки проводил в Институте.

Однажды он, как всегда, выполнял серию продуманных накануне тестов. Ничего неожиданного получить не удавалось. Молодой ученый досадовал на себя, на свою неспособность подойти к проблеме с нетривиальной, необычной стороны. И вот когда он уже решил заканчивать нынешние бесплодные упражнения и пораньше покинуть лабораторию, он нечаянно коснулся опущенной вертикально стеклянной трубкой, которой переносил ртуть из бюкса в пробирку, мраморной поверхности стола - раздался взрыв.

До этого мгновения он вощенной стеклянной палочкой много раз выкладывал на мрамор капельки ртути без всяких последствий. И вот вдруг долгожданный, хоть и неожиданный в своем проявлении эффект!

Взрыв был довольно сильным, но Камилла только оглоушило, потому что осколков от взрыва вроде бы и не возникло. Придя в себя, Камилл пригляделся: на столе, там, где его коснулась побывавшая в ртути трубочка, горкой высилась мраморная пудра, вернее - пудра из того, что когда-то было мрамором. Игольчатым щупом он дотронулся до пудры: она поддавалась легко, но какое-то малое сцепление между ее частицами все же ощущалось. Главное, что озадачило исследователя - причина неожиданного взрыва. От чего он мог произойти? Азотной кислоты на столе быть не могло, капли ее были нанесены только на титановую пластину, находящуюся внутри защитного бокса, причем этот бокс находился на противоположной стороне лабораторного стола.

- Хорошо, что эту манипуляцию я провел не в боксе, - вслух произнес ученый, представив себе, какие разрушения произошли бы в этом случае.

Пройдясь в раздумье по тесной комнате, Камилл сел в потертое кожаное кресло, стоящее в углу лаборатории и вдруг захохотал.

- Как сказал кто-то из великих, физический эксперимент с взрывом более ценен, чем беззвучный, - воскликнул он. - Если прав автор этого афоризма, то признание потомков мне обеспечено!

Повеселившись, он поразмыслил и достал из стенного шкафа защитную маску - надо было выяснять природу этого взрыва, непонятного взрыва, произошедшего при взаимном соприкосновении мрамора, красной ртути и стекла. Только при прикосновении, никакого смешивания или нагревания! Чудны Твои дела, Господи!

Соблюдая осторожность, он стеклянной палочкой поставил каплю красной ртути на мрамор. Никакого эффекта. Вскоре на столе выстроился целый ряд красных капель различного диаметра, но ничто не нарушило тишину в лаборатории. Бережно собрав со стола ртуть, Камилл взял лупу и стал рассматривать горку мраморной пудры. Диаметр горки оказался в точности равен внутреннему диаметру трубки – ровно два миллиметра. Нет, «методом тыка» тут действовать нельзя. Надо, во-первых, срочно передать образцы образовавшейся при взрыве пудры на электронный микроскоп и на качественный анализ. Во-вторых - надо думать. Не вспоминать, а придумывать, фантазировать.